Он словно знал, где искать ее взглядом. Тоненькая девушка в окне башни. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, он сдерживал гарцующего коня, она стояла, застыв, чувствуя, как сжимается горло и бешено грохочет сердце. А потом вершник стегнул нетерпеливого жеребца и тот, обрадованный, что человек, наконец-то, дал ему волю, ударил копытами схваченную утренним морозцем землю.
Фебр скрылся за деревьями, а Лесана сползла вдоль окна на пол и уткнулась лицом в колени. Больше всего на свете ей сейчас хотелось расплакаться. Но проклятые слезы, будто навсегда пересохли. И несчастная могла только глухо стонать, не в силах никак иначе выплеснуть тяжкую муку. Одиночество навалилось со всех сторон, холодным сквозняком пробежало по коже, забираясь под одежду, просачиваясь в сердце.
Наверное, следовало благодарить Хранителей за то, что подарили счастье, пусть короткое, но яркое, настоящее. Однако слова благодарности не шли на ум, а с губ рвался все тот же хриплый стон. Наконец, Лесана поднялась на ноги и направилась прочь. Отъезд Фебра мог означать только одно - ее крефф вот-вот вернется. Или уже вернулся. От этой мысли в душе шевельнулось вялое любопытство. Шевельнулось и погасло.
* * *
Слада вела за руки двоих молодших. Радош сладко сопел, устроенный в куске холстины, повязанной через плечо матери. Они снова были все вместе. И Дивен уже не выглядел умирающим.
Они миновали чащобу и теперь шли через молодой лес, протянувшийся вдоль вертлявой речки. На душе воцарилось спокойствие. Дети больше не казались прозрачными до синевы. Весна возвращала надежду. И странники тянулись, стараясь за ночь преодолеть как можно большее расстояние.
Теперь уже смутно помнилась суровая зима, сугробы по колено и то, как Слада и Дивен уходили от погони. Даже сама Цитадель и диковинная Охотница казались сном. Но до сих пор оставался в памяти второй день после побега, когда жена и муж остановились на ночлег. Дивен срубил в дикой чаще шалашик, в нем и схоронились. Женщина надеялась отдохнуть, но муж не сразу позволил ей прикорнуть и забыться сном. Схватил за плечи и встряхнул:
- Зачем ты ушла? Как ты смогла им попасться?
Она виновато опустила глаза и сказала:
- У меня рассудок мутился. Я… отправилась к людям.
Он застонал, с ужасом понимая, какую глупость она совершила.
- Я же кормил вас… - глухо сказал он.
- Ребенок… - жена кивнула на сладко сопящего Радоша. - Все не в жилу шло, а в него. Меня шатало. Я не могла вас задерживать. Там рядом оборотни были! - она говорила запальчиво, взахлеб. - Что если бы Охотники вышли на Стаю? Нашу Стаю? Ты без памяти лежал! Как бы мы отбились? Ты все отдал!
Дивен молчал. Она была права. Он и впрямь отдал все и, изнуренный долгим переходом, бессонными днями и ночами, сам свалился без памяти, а его крови, отданной Стае, оказалось слишком мало. Дети подросли, им требовалось все больше, что уж говорить о взрослых, на которых лежали тяготы пути…
- Слада… Ты должна была укусить меня, - сказал он. - Почему ты этого не сделала?
Она заплакала, прижимая к себе Радоша:
- Ты еле дышал! Если бы я тебя укусила, ты бы умер! И не говори обо мне, как о каком-то животном, как о скотине! Я никогда не смогу тебя укусить.
Мужчина разозлился.
- Слада, Каженник тебя раздери, иногда приходится делать то, что не хочется! А если бы ты не сбежала? Если бы тебе не помогли? Я - Осененный, но даже я не могу проникнуть в Цитадель и уж тем более выйти из нее! А если бы вы погибли, ты и он?!
Дивен кивнул на сына.
- Как бы я жил с этим? Об этом ты думала? Думала о том, что Сдевою пришлось, рискуя всеми нами, искать жертву? Он притащил в Стаю человека, чтобы поднять меня! Слада…
Она расплакалась горько, безутешно.
- Я не думала… - говорила она сквозь судорожные всхлипывания. - Понимаешь ты, я не могла думать! Помню, склонилась над тобой, а ты почти не дышал, помню, Ива из шалаша высунулась, что-то спросила, но у меня уже в голове шумело и сердце выпрыгивало. И эта ярость… Я боялась обезуметь! Что бы они стали делать, если бы мной овладело бешенство? Ты без памяти и… и я… почти тоже.
На несколько мгновений в шалашике воцарилась тишина. Мужчина и женщина молчали. Каждый понимаю правоту и… неправоту другого. Ребенок сонно заворочался, зачмокал. Слада торопливо освободила ворот рубахи, прикладывая малыша к груди.
- То, что ты рассказала, похоже на вымысел, - тихо сказал Дивен. - Вас отпустили, дали крови… Почему? Я не понимаю.
Слада торопливо вытирала заплаканное лицо ладонью:
- Охотница, которая меня вывела, сказала, что она - моя сестра.
Муж вскинулся, пристально глядя в глаза жены.
- Сестра?
- Дивен… - она поудобнее перехватила младенца и робко произнесла: - Я знаю… мы все были людьми. Раньше. Почему мы ничего не помним? Я не узнала ее. Она… она страшная… Ты бы видел, какие мертвые у нее глаза… Как два пересохших колодца. Когда смотришь и понять не можешь, что там. В них даже на донышке души не видать. И она… отпустила нас. Ты бы видел, как она парня того приложила… Дивен, ее не убьют за то, что она сделала?
- Не знаю, - вздохнул он, о чем-то размышляя. - Я знаю лишь одно - нам нужно торопиться. Я не смогу прокормить стаю теперь, когда есть еще один ребенок. Моего Дара не хватит, я и так отдаю все до капли и, видишь, к чему это привело?
Женщина часто закивала.
- Спи. Завтра нам всю ночь идти. Спи, родная, - он ласково поцеловал ее в лоб.
Устраиваясь спать на пахнущих смолой еловых ветках, Слада все же успела увидеть, как задумчив сделался муж.
- Дивен…
- Что?
- Она назвала меня Зорянкой… Это было мое имя, до того, как…
- Да.
- А почему же?.. - она не договорила, понимая, что ему не нужно объяснять.
- Потому что я не знал твоего имени. И имен остальных тоже не знал. Если хочешь, буду звать тебя так.
- Нет, - она покачала головой. - Не надо. А свое имя? Его ты помнишь?
- Помню. Я все помню.
Она хотела спросить, как его звали, но отчего-то побоялась, потому что видела, как осунулось от воспоминаний лицо мужа. Дар, что жил в нем, позволял многое, но и ко многому принуждал. А Слада не была уверена - так ли это хорошо - помнить свою жизнь до того, как стал Ходящим?
Снова всплыли в памяти полные ненависти и гнева глаза Охотницы, назвавшей себя ее сестрой. И ее обещание - убить при следующей встрече. Вспомнились обережники, которые пленили ее - одичавшую - возле деревни. Нет. Слада не хотела знать свою прежнюю жизнь, потому что очень возможно, что тогда она ненавидела бы себя нынешнюю с такой же силой, с какой ненавидели ее эти люди.
А она не считала, что заслуживает ненависти. Ни она, ни ее муж. И никто из ее Стаи. Потому что за всю свою жизнь Слада ни разу не убила ни одного человека.