Если бы кто увидел тогда Санька, он бы не подумал, что в школе его дразнили не иначе как Сашка-толстый или Санька-пухлый. Особенно удивился бы физрук. Санька летел по накатанной дороге как на крыльях, но свора нагоняла. И деваться некуда -- дорогу к гаражам чистил трактор, по бокам отвалы и целина. Хотя, вот, целина, ноги-то у него подлиннее собачьих будут, завязнут может шавки, хотя бы мелкие. А там на дерево какое-нибудь, парк неподалеку. Завернув за поворот, чтобы край дороги скрыл его от собак, взлетел по спрессованному отвалу и перевалился через него, ухнув в снег по пояс. Сорвал шапку, сбросил пуховик -- потные, может хоть тормознут да понюхают, кобели драные. Выдернул ноги из сугроба, а заодно и из валенков, и ломанулся по целине к кустам. Добежав до кустов, оглянулся -- шестеро самых крупных псин, взмывая над сугробами, скачками шли за ним. Кусты как назло стояли стеной. Санька затравлено заозирался в поисках прохода, отломал торчащую рядом суковатую ветку. "Чёрт, куда бы деться отсюда?! Ну хоть куда! Где тут, ....., проход!" Псы подлетали, Санька оглянулся последний раз и буквально за спиной, в толще снежных кустов, увидел проход, за которым стояли зеленые сосны. Прыгнул туда, запнулся и покатился по зелёной траве. Сзади послышались испуганные взвизги шавок. Стая удирала. Санька очумело огляделся по сторонам, а когда решил снова посмотреть на собак -- кругом уже стояли сосны. С неба светило солнце, зеленела трава. Снега не было.
А потом были трое суток метаний босиком по незнакомому лесу в поисках хоть каких-нибудь признаков человека, хоть одной дороги или просеки, хоть одной завалявшейся бутылки или банки. И вот когда он в отчаянье лежал с резью в животе, объевшись каких-то ягод, он услышал звук барабана. Звук был странным, его не кружило и не разносило по всему лесу -- шёл он строго с одного направления, в котором поднявшийся Санька и потопал. И спустя два часа набрёл на стойбище, посреди которого увидел здорового старика, мерно бьющего колотушкой в большой бубен.
-- Дедушка, я тут заблудился! Помогите мне! От вас позвонить можно? - жалобно спросил его Санька.
Старик ответил что-то на непонятном языке. "Чукча что ли? - подумал Санька. - Да нерусский ещё".
-- Ду ю спик инглишшш? Шпрехен зи дойч? Телефон! Фоун! Телефункен! ........ ..... в рот! ......!
Дед скорчил злобную рожу и с какими-то резкими словами зарядил ему колотушкой в лоб. Сначала посыпались искры, а потом стало темно.
Убежище
Очнулся он тогда в полутьме хижины, тихонечко встал и вышел наружу. Снаружи горел костерок, а в котелке над ним что-то булькало. Старик сидел рядом со входом, уставившись в одну точку, и молчал. На Саньку он не обратил вообще никакого внимания, как-будто его и не было.
-- Блин! Да где я вообще?! Вот ведь попал! Попаданец, твою-та.... - вспомнив про колотушку, замял конец фразы и, на всякий случай отодвинувшись от старика, потёр шишку на лбу. - Дед? А дед? Скажи чего-нибудь! Как это место называется хоть? Дед! Ты чего, помер что ли? Да нет, живой вроде. Шаман поди, грибов нажрался и кайфует. Ау!
Поняв, что от старика сейчас ничего не добиться, подошел к костру. От котелка пахло умопомрачительно, чем-то грибным.
-- Ну и ладно, дед. Хоть поесть сготовил -- и то хорошо.
Поначалу была проблема с ложкой, но спустя пол-часа, сняв котелок с огня и остудив в бьющем рядом ключе, Санька вполне сносно обошёлся питьем бульона через край, а гущу вычерпал руками.
-- Ладно, надо хоть котелок помыть, да деду тоже сготовить, а то сожрал всё без спросу. Грибы-то вот они, лежат кучкой.
Готовить Санька умел, на маму-то глядючи, вот только личной практики было маловато. Но он справился. Поскоблил грибы лежащим тут же ножом из странного материала -- то ли металл, то ли камень. Обмыл их, порезал и поставил вариться в котелке. Поискал взглядом овощи -- ведь были они в вареве. Ага, вот корешки похожие, а вот и соль в мешочке. Через пол-часа в котелке булькало и пахло достаточно аппетитно.
От входа в хижину послышался шорох. Дед поднялся, хлопнул себя по ляжкам и что-то сказал. Потом как-то резво сделал несколько наклонов в разные стороны, с похрустыванием всеми своими костями, и подошёл к котелку. Понюхал. Одобрительно кивнул. А затем сходил в хижину и вынес оттуда бубен с колотушкой. Знаком показал Саньке сесть на соседний пень, всучил ему в руки бубен и колотушку, и махнул рукой. Санька, от удивления открыв рот, неожиданно сам для себя стукнул колотушкой в бубен. "Бом-м-м". Мах рукой. "Бом-м-м". Дед задал ритм, после чего снял с костра котелок, достал откуда-то из-за пазухи деревянную ложку и сел жрать. Санька ошалело бил в бубен и думал, какие всё-таки забористые у деда грибы.
Так продолжалось несколько дней. Дед сидел со стеклянными глазами, на вопросы не отвечал и вообще больше молчал. Санька ел, готовил и, по желанию хозяина, часами бил в бубен. А потом он плюнул, взял с собой сушёных грибов и пошёл искать людей. Так он ходил раз восемь, и последний поход продолжался две недели. Ходил по солнцу, по мху на деревьях, по зарубкам. За эти месяцы блужданий набил на ступнях роговую кожу, выучил все местные грибы и ягоды - и съедобные, и, значительно лучше, несъедобные. И всё равно, отчаявшись, возвращался на звук бубна. А пару раз его полудохлого притаскивал обратно дед. Лечил, выхаживал, и всё повторялось по-новой -- костер, жрачка, бубен.
И вот однажды, когда он в полной прострации сидел и мерно долбил, а в голове не было ни единой мысли, он услышал голос:
-- Вечно вы, молодые, куда-то торопитесь. Бросаетесь с голой жопой на меч. А толку? Нет бы выучиться, да выйти спокойно, так вы в закрытую дверь бьетесь. А она не откроется. Убежище только впускает легко, кого от страху, а кого по случайности. На то и рассчитано, для спасения, когда и силы, и время на исходе. Но выход отсюда только один -- научиться управлять собой и своей силой. Или здесь же состариться и умереть. Ну или не состариться, а просто умереть, можно даже самому.
-- Кто это? - мысленно спросил сам себя Санька. - Вот, уже и глюки начались.
-- Я это. И что такое эти твои глюки?
-- Кто?!! - Санька в испуге оглянулся. Дед смотрел на него, пальцем тыкая себе в лоб. - Ни .... себе!!!
Дед, ни слова не говоря, подошёл, отобрал колотушку и зарядил ему по лбу. Искры. Темнота.
Великий
-- Зови меня Великий, - голос возник в голове неожиданно, где-то на втором часу долбления.
-- Великий кто? - подумал Санька, не переставая махать колотушкой.
-- Просто Великий. А кто -- не так важно.
-- А я Санька, или Александр.
-- Хорошо, Сандр, вот и познакомились.
-- А вы бить меня больше не будете?
-- Так -- не буду. Если старые слова не будешь говорить.
-- Какие ещё старые слова?
-- Те, которые ты говорил. Старые слова, даже древние, из речи изначальной. Нельзя их в этом месте произносить - стены они укрепляют. Бывает, что люди, силой обладающие, с ума сходят, кричать начинают всякое, так чтобы не вырвались они отсюда, и бед в миру не натворили, стены и укрепляются. Да и вообще говорить старые слова не стоит. Через них плохое выходит, если думаешь о плохом. Врагу говори, тогда у него и рука дрогнет, и конь оступится, и копьё сломается. А просто так -- не надо. Люди болеть будут, и всё вокруг них сыпаться, что под эти слова делалось.
-- М-да, говорила мама -- не ругайся матом, - вслух подумал Санька, как-то сразу поверив Великому. - Понятно, кстати, почему у нас машины такие хреновые. Потому, что делаются все под мать-перемать. Да и не только машины...
-- А покажи-ка мне ваши машины, представь их просто. М-да, двигатели внутреннего сгорания. Древность какая дикая.
-- Ничего не древность, тут и таких-то нет.
-- Ну, таких, считай, нигде уже нет, везде либо электричество, либо ещё что похитрее. А тут их нет, потому как не положено. Котелок с чайником только, да и то -- инвентарь, не вынести их отсюда, не сломать, не разбить и не потерять. Так что ты привыкай, сидеть тебе здесь долго, пока не научишься силой своей управлять. А как научишься -- так и сам выйдешь.
-- Сколько это - долго?
-- Как тебе сказать... Время по вашему как идет? Быстро? Медленно?
-- Откуда я знаю?
-- Самый малый кусочек времени -- сколько? Показать сможешь?
-- Смогу, наверное. Секундой он называется. Можно посчитать, как десантники считают.
-- Считай.
-- Двести двадцать один, двести двадцать два, двести двадцать три...
-- Хватит. Ясно. В сутках ваших сколько этих секунд?
-- Э-э-э. В минуте их шестьдесят. Минут в одном часе тоже шестьдесят, а в сутках часов двадцать четыре. В году триста шестьдесят пять суток и ещё чуть-чуть. Надо просто умножить, сейчас посчитаю.
-- Не надо, и так понятно. Сидеть тебе тут минимум два ваших года, или больше -- зависит от тебя, как выучишься. Если бы не болтал всякое, то сидел бы меньше, год примерно. А так ещё на год ты себе наговорил, стены Убежища укрепил. Чтобы проход открыть -- теперь гораздо большая сила потребуется.
-- Так долго?! А вы мне не поможете?
-- Нет, эта штука работает на каждого индивидуально, да и нельзя помогать, самому срок продлится.
-- А вы тут долго?
-- По вашему лет триста, но мне проще, я тут с исследовательской целью, пытаюсь разгадать секрет Убежищ. Вернее пытался. А потом одному вроде тебя помог, ругался сильно.
-- Получилось?
-- Нет.
-- Так я тут у вас не первый такой?
-- Третий...
-- А первые двое где?
-- За хижиной лежат.
Санька отложил бубен, встал и пошёл за хижину. На полянке увидел холмик, заросший травой.