… Лунный свет почти не освещал путь, с трудом пробиваясь сквозь кроны деревьев и густые заросли орешника. Ветви плетьми хлестали по лицу, царапали руки и цеплялись за одежду. Я упрямо пер вперед, чувствуя, что почти достиг цели. Теперь не нужно было прислушиваться к Дару, чтобы определить направление. Сумасшедшая песнь бреши ревела в ушах, появилась пульсирующая боль в висках, нарастающая с каждым шагом. Солнечное сплетение, казалось, превратилось в огненный шар, прожигающий внутренности. Поклажа тянула к земле, ноги цеплялись за корни и коряги, оскальзывались на обомшелых камнях. Я шел, стиснув зубы: "Чем раньше управлюсь, тем будет проще". Воздух, пахнущий прелой листвой, загустел, стал плотным, как вода, еще больше затрудняя движение. На самом деле, я знал, что просто не будет. И никогда не было. Закрытие бреши, даже небольшой, - это всегда боль. А потом - долгие недели блуждания по лесам и пустошам, пока Дар не восстановится и не станет немного безопаснее для людей.
Показалось, что впереди появился просвет. Я рванулся, торопясь выбраться на открытое пространство - и едва удержал равновесие на краю балки шириной не меньше полутора стадиев. О глубине можно было лишь гадать - слишком темно. А по ту сторону зияла брешь, словно дыра в картине. Она приковывала взгляд, серым водоворотом засасывая сознание в бездну. Чуждая, противоестественная язва закрывала полнеба, и я должен был залечить ее. Больше некому. "Боги, как близко!". Я сделал было шаг назад, но не успел. Дар пробудился внезапно, не дожидаясь, пока я обойду балку и приближусь к разрыву, - слепяще-белым потоком хлынул из груди, дугой выгибая тело до хруста в позвоночнике. Парализованный болью, я безвольной куклой висел в воздухе, едва касаясь земли носками сапог. Хриплый крик утонул в оглушающем шуме бреши… И вдруг все закончилось. Сознание затопила блаженная темнота.
…Я падал в серую бесконечность, огромную дымную воронку, раскручивающуюся с сумасшедшей скоростью. Судорожно пытался сделать вдох, но лишь тщетно разевал рот, как выброшенная на берег рыба. Грудь словно сдавило стальным обручем, который все продолжал сжиматься. Ребра, казалось, вот-вот лопнут. Я отчаянно задергался, стараясь освободиться, глотнуть воздуха… и закашлялся, едва не захлебнувшись вязкой тепловатой жидкостью. Головокружительный полет прервался, невидимые тиски ослабли, позволяя с трудом, но дышать. Меня окружала плотная, почти осязаемая темнота. Я лежал на чем-то мягком, но вполне материальном. Все тело нещадно болело, будто меня несколько раз переехали телегой.
- Пейте, пейте. Это необходимо, - мужской голос прозвучал над самым ухом. Я послушно сделал несколько глотков. - Вы видите меня?
Я хотел ответить, что нет, но из горла вырвался лишь хрип.
- Как же вас так угораздило? - сочувственно спросил неизвестный. Голос у него был мягкий, приятный, но чувствовалось, что его обладатель немолод.
На этот раз я нашел в себе силы просипеть:
- Брешь…
- Все равно крайне неосмотрительно. Вы не имеете права рисковать собой.
- Уходи…
- Господин… Север, если я правильно понял значение вашего клейма, - мне на лоб легла прохладная мокрая тряпка, - я лекарь. И никуда не уйду, пока вы в таком состоянии! Не двигайтесь: у вас сломана нога и два ребра.
Ощущения были такими, будто у меня вообще все кости переломаны, но я собрал всю свою волю, чтобы выдохнуть:
- Ухо… ди… - и провалился в забытье.
…Тихо шелестела листва, пахло костром и чем-то терпким, неприятным. Я открыл глаза. Вокруг черно, лишь вверху надо мной - слабый свет, словно далекий фонарь в ночном тумане. Мне по-прежнему было худо, но сознание немного прояснилось. Я поднял руку - движение оказалось неожиданно трудным и болезненным - и поднес к глазам, но очертаний ладони не увидел. Лишь призрачный свет померк.
- Очнулись?
Он все-таки остался.
- Вы должны… Бегите.
- Я, возможно, последовал бы совету, господин Одинокий. Но знаете, что у меня в руках? Шип потравника. Его и еще четыре таких же я извлек из вашего тела, - теперь стало ясно, почему я ничего не вижу. Яд этого растения вызывает слепоту, а без помощи опытного целителя - мучительную агонию и смерть. - О переломах и сотрясении мозга можно даже не упоминать. Без противоядия и лекарств вы умрете.
- Вы не…
- Молодой человек! В округе десятки деревень, и две из них - совсем рядом! Вы понимаете?
Я обреченно кивнул. Согласился.
Трудно сказать, сколько суток провел со мной лекарь. Двое? Трое? Большую часть времени я спал, но каждый раз, когда просыпался - он был рядом. Потчевал своим мерзким питьем, обрабатывал раны, выполнял неприятную работу сиделки, ведь я не мог подняться и сходить в кусты… Он так ничего и не рассказал о себе. Даже имя свое назвать отказался: "Зовите меня Лекарем, господин Север". Тогда я не задавался вопросами, что он делал в этой глуши и как нашел меня: разум был затуманен то ли ядом, то ли снадобьями; в редкие мгновения прояснений думалось лишь о болезненных ранах да о медленно возвращавшемся зрении.
В очередной раз меня разбудил свет, казавшийся красным сквозь сомкнутые веки. Я осторожно, морщась от боли, приподнялся на локте и открыл глаза. Ни шороха, ни птичьего посвиста… Кругом странная седая трава, застывшая в безветрии - ни одна былинка не шелохнется. Я провел рукой по стеблям - и они осыпались прахом. Мертвые. В нескольких шагах от меня - черное кострище, давно остывшее, безжизненное. Чуть дальше - крутой уходящий вверх склон, утыканный остовами приземистых, словно придавленных тишиной кустов. Свернувшихся, как от печного жара, почерневших листьев не касалось даже дыхание ветра, будто и он умер. Дальше пары десятков шагов я почти не видел - все расплывалось в глазах - но и того, что открылось взгляду, было достаточно, чтобы осознать: это Круг смерти.
Конечно, Круги в моей жизни бывали и раньше. Но обычно после закрытия брешей я нигде не задерживался, пожухлая листва на месте моих ночевок не выглядела столь неестественно. Сад у нашего с Лирной дома увядал медленно, почти незаметно. По-настоящему мертвой земля была лишь вокруг Школы, но не я сделал ее такой - там ничего не росло много веков. Здесь же… я ошарашенно рассматривал, что натворил, и не сразу заметил, что покрывало сползло и на мне нет ничего, кроме повязок и лубков. Поежившись от озноба, с усилием сел. У изголовья лежанки, покрытой плащом, стояла на плоском камне деревянная кружка с темной жидкостью. Я залпом выпил лекарство и поморщился: даже полностью остынув, оно не стало менее тошнотворным, чем теплое. Рядом лежали мои выпотрошенные сумки. Поковырявшись в ближайшей, нашел лоскуты кожи, в которых узнал остатки своей одежды - видимо, лекарю пришлось ее разрезать, чтобы снять, не потревожив ран… Горло перехватило, когда взгляд упал на две длинные палки с небольшими рогатинами на концах - костыли. Он знал… и позаботился о том, чтобы и без него я не пропал. Он все знал. Неловко замотавшись в покрывало, я взял костыли и медленно, преодолевая головокружение и боль, поднялся. Опираться на кривоватые палки оказалось трудно, неудобно, но мне удалось устоять. Если бы так же просто было сохранить и душевное равновесие…