- Разумеется. На всех даже у тебя золота не хватит. Но приятно, что ты озаботился моей судьбой. Не трудись. Мой долг Дому Цветов уплачен еще четыре года назад, и я давно сама решаю, кому отказать, а кому уделить внимание. А здесь осталась - просто чтобы скопить денег, прежде чем уйти. И кое-что за душой уже имею.
- Что ж, я рад. Спасибо тебе, Фаирэ.
- Удачи, Север!
Северные маки зацвели - значит, и сюда добралось лето. Каждый год в конце весны озорная детвора, ускользнув от строгого надзора, разбегается по лугам в поисках распустившихся алых цветов. Окрестности селений наполняются озорным шумом и смехом. Счастливчики, обнаружившие искомое, оглашают округу радостным криком: "Лето! Лето наступило!!!" - и летят со всех ног, спеша первыми принести добычу в деревню или городок, получить за добрую весть сладости и мелкие монетки. Женщины принимаются печь пряники и медовые пироги, мужчины вытаскивают столы, выкатывают бочки с хмельным напитком на улицы. А с наступлением темноты начинается праздник. Все в пестрых нарядах, с красными лентами в волосах поют и танцуют вокруг костров, улыбаются знакомым и незнакомцам, щедро угощают встречного хмерой, предлагая выпить за приход летнего тепла. Девушки со смехом и визгами убегают от парней, которые догоняют красавиц, подхватывают на руки, кружат и бесстыдно целуют в губы при всех. Не смолкают музыка и радостные голоса. Никому не позволено грустить этим вечером! Северное лето капризно: не приветишь его как следует, не уважишь - обидится и поскупится на солнечные дни, а то и вовсе уйдет раньше времени, уступив место слякотной осени…
Верно, в этом году хорошо его привечали. Дни стояли теплые, ясные. И маки цвели повсюду, облачая землю в красные одежды невесты. "Может, как раз сейчас платье такого же цвета примеряет Лирна, - думал, шагая по дороге мимо этой красоты. - А я своим появлением испорчу ей вторую свадьбу…" Сколько бы ни отмахивался от этих мыслей, они не давали покоя. Как не отпускала и затаенная, загнанная на самое дно души надежда, что звездоокая мне обрадуется, а ненависть в ее глазах лишь померещилась, почудилась. Беспощадный рассудок шептал, что наша встреча положит конец даже этим зыбким чаяниям, но я твердо намеревался исполнить задуманное. Правильно говорила Фаирэ: Одинокий или нет - я мужчина. А мужчина обязан заботиться о жене, пусть и бывшей. Даже вопреки ее желанию. Со времени нашего расставания миновало больше трех лун, теперь я мог приблизиться к Лирне, не опасаясь причинить вред. Хотя бы увидеть ее…
Но даже на это не приходилось рассчитывать - только уповать. Появилась тревога: а если звездоокая здесь больше не живет? Могла ведь и перебраться в другие места… И расспросить о ней было некого. Гонца на мышастом нуваре я не стал останавливать - вряд ли мимоезжий человек что-то знал. Конопатый пастушонок задал стрекача, бросив свое стадо без присмотра. Бабы у реки, к которой я спустился смыть с себя пот и дорожную пыль, разбежались с визгами, словно застигнутые за купанием, а не стиркой. Только у самой деревни седой мужичок, согнувшийся под тяжестью плетеного короба на плечах, меня окликнул, не рискуя, впрочем, подойти:
- Здравствуйте, господин Путник! Вы если к глазастой идете - ну это, значится… к госпоже Лирне - так в деревне не ищите, нету ее тама.
- Почему? - я сделал шаг в сторону старика, чтобы не перекрикиваться.
Тот попятился, сохраняя между нами расстояние, и пояснил:
- Так у Безрукой живет, давно уж. Вы сразу туда ступайте.
- Спасибо.
- Дык пожалуйста, господин, - с явным облегчением ответил крестьянин, - мы завсегда пособить радые…
Судя по всему, рад он был не столько помочь, сколько спасти от Одинокого родное селение. Но это не имело значения, совет оказался кстати.
Я уже поднимался на холм к домику с Рукой милосердия на двери, когда заметил хрупкую фигурку посреди пламенеющего карминными цветами луга. И сразу узнал, хотя лицо издали было не разглядеть. Звездоокая неспешно шла со стороны леса, о чем-то задумавшись.
- Лирна…
Она не могла услышать - слишком далеко, - но подняла голову, замерла. Увидела. И решительно направилась навстречу. Я бросился к ней, ломясь через высокие, почти по пояс, маки - боялся, что передумает, убежит, не захочет разговаривать. В волнении все загодя выдуманные слова вылетели из головы. Она была совсем рядом. Такая же прекрасная, как в мечтах и драгоценных воспоминаниях.
Но всего в шаге от любимой я остановился, словно наткнувшись на стену. Весь ее облик выражал едва сдерживаемый гнев: плотно сжатые кулачки, напряженные плечи, часто вздымающаяся грудь под тонкой тканью льняного платья, яркий румянец… И пылающие негодованием и обидой глаза.
- Лир… - звонкая пощечина прервала приветствие.
Я даже пошатнулся от неожиданности. Растерянно прикоснулся к горящей щеке. Лирна тряхнула головой, отбрасывая с лица выбившиеся из косы локоны, и зашагала прочь без оглядки. Я догнал ее, схватив за руку:
- Подожди, что слу… - и осекся, когда сомкнувшиеся на девичьем запястье пальцы ощутили холод металла под тканью рукава. - Что же ты, замужняя дама, у Лайяры живешь, к супругу не переехала? - хотел спросить насмешливо-безразлично, но получилось зло и желчно.
Лирна вздрогнула, как от удара и медленно повернулась ко мне, ожгла взглядом.
- А муж меня бросил, - холодно произнесла она, вскинув подбородок. - Сразу после венчания, у священного камня.
Не смея поверить в то, что могли значить эти слова, я распустил тесьму ее рукава, сдвинул его и уставился на орнамент брачного браслета. Это же…
Каким же болваном я был! Ведь правда бросил, унизил при всех, а она… Порывисто привлек к себе любимую, обнял. Она попробовала высвободиться, но я не пустил - сбивчиво шепча признания, крепко сжал в объятиях. Чтобы убедиться в реальности своего счастья, поверить, что это не сон. Лирна чуть отстранилась, упираясь ладонями в мою грудь, посмотрела в глаза и еле слышно спросила:
- Это правда?
- Клянусь жизнью и всеми богами, - хрипло ответил я, склонился к ее лицу, и наши губы встретились.
Звездоокая отвечала на поцелуй сначала неуверенно, но вскоре осмелела. Прильнула всем телом, таким горячим под тонким льном одежды. Я чувствовал кожей ее пульс, и мое сердце билось в такт. Коса Лирны расплелась, непокорные кудри с рыжеватыми прядками рассыпались по плечам. Маленькие ладошки гладили мои плечи, спину, проникли под рубаху, слегка щекоча шершавыми мозольками. Пряный запах ее волос будоражил, прикосновения обжигали, а темные глаза сияли, как звездное небо. И я потерял голову.
Окружающий мир исчез, растворился в радужном тумане. Были только мы. Жадно любили друг друга среди жестких маковых стеблей, под сенью цветов. А потом, в закатных сумерках, лежали, усталые и счастливые - она на мне, чтобы нежное тело не холодила остывающая земля, не царапали камешки и травинки.
"Теперь мы по-настоящему стали супругами, - думал я, глядя в колдовские глаза. Оборвал склонившийся мак и вставил ей в волосы: красный - цвет невесты. - Жены, - поправил себя, смакуя это слово. - Моей жены".
Пустоцвет
Я шагал по центру Стакрэнда, временами морщась от запаха нечистот, забивающего ароматы липового цвета, сдобной выпечки и свежей хмеры. На улицах было немноголюдно: весть о приходе Вечного путника, передаваемая пугливым шепотом, уже облетела Срединный город. Редкие прохожие при виде розы ветров на моей щеке шарахались в стороны и вжимались в каменные стены, стараясь оказаться как можно дальше от Одинокого. Плевать я хотел на это. Все помыслы занимала предстоящая всего через пару дней встреча с Лирной. Спустя долгие луны скитаний я шел домой. В город завернул лишь затем, чтобы купить подарки моей звездоокой. И нашему малышу. Я пощупал рукой драгоценное письмо с известием о рождении сына, хранившееся у сердца, и не смог сдержать счастливой улыбки. Скоро я их увижу! Пусть ненадолго, пусть вскоре придется снова уйти… но я их увижу!
- Север? - я вздрогнул, услышав знакомый голос, и оглянулся.
- Здравствуй, Север. Ты помнишь меня?
Я помнил… Она совсем не изменилась за прошедшие девять весен. Все такая же юная, свежая, как росистое утро. Женщина-ребенок. Вечноцветущая.
… Впервые я попал в Стакрэнд, когда мне было четырнадцать, спустя несколько лун после принятия Клейма одиночества. Полный кошелек оттягивал пояс, но за целый день я не купил и половины того, что мне требовалось. Получив у таинника первое в жизни жалованье, бродил по городу, низко опустив голову, но слишком короткие волосы все равно не скрывали клейма. Повсюду натыкался на полные страха взгляды, как на стены, и не осмеливался спросить дорогу у торопившихся убраться с моего пути прохожих. Торговцы, в лавки которых я заглядывал, покрывались потом, заикались и спешили вывалить все товары на прилавки, готовые отдать их бесплатно, лишь бы скорее избавиться от моего присутствия. Люди не смели отказать в просьбе Вечному путнику - и ненавидели меня. Я чувствовал это нутром, ощущал кожей - и платил не скупясь и не торгуясь, наивно надеясь что-то изменить. Потратил половину годового жалования на самые обычные сапоги и куртку, легко отдал полновесный солден за кружку воды и тарелку жидкой похлебки… Плутая по незнакомым улицам, оказался у Дома цветов и долго стоял под окнами, не решаясь войти.