Ярослава Кузнецова - Золотая свирель стр 48.

Шрифт
Фон

Глава 14
Все получится!

( "… когда же означенное свершится и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет соприсущ тебе в делах твоих и помыслах твоих", - складно перевела госпожа Райнара никак не дающийся принцессе фрагмент.

Каланда подняла глаза от книги, придерживая пальчиком строку, словно боялась, что та уползет пока на нее не смотрят.

- Ама Райна, - спросила она. - Что есть это слово "хений"?

- Гений, сладкая моя, есть та благодатная сущность, что наделяет эхисеро искомым даром, и в последствии остается с магом всю его жизнь. Ритуал посвящения как раз состоит в том, чтобы призвать своего гения и удержать его с собой навсегда.

Я зажмурилась, в мечтах представляя сияющее огненное облако, снисходящее ко мне с небес, чтобы навеки поселиться в моей душе - и дыхание заперло от сладкой истомы: ох… так будет… обязательно… иначе - к чему все это, к чему этот вечер, эта древняя книга, которую мы с Каландой попеременно читаем под надзором госпожи Райнары, к чему моя встреча с принцессой, зачем нужна была Левкоя, зачем мое бегство из монастыря, зачем мой отец - искатель странного?.. Все это не цепь случайностей - это дорога к тайне, к сопричастности, к волшебству…

- Хений и анхел, что эхта гвардандо… охраняет… есть один и один? - Каланда сцепила перед собой руки в замок.

- Одно целое? - подсказала я. Она помотала головой, я поправилась: - Одно и то же?

- Да, араньика! Одно и то же. Так, Ама Райна?

- Ты хочешь спросить, разные ли сущности гений и ангел-хранитель? - госпожа Райнара улыбнулась медленной значительной улыбкой, - Милая моя, боюсь, что об ангелах твоя старая нянюшка знает маловато… Как-то все не удавалось мне их увидеть, дорогая, и, сказать по правде, я подозреваю, что их придумали церковники. Вот гении - да, видела и знаю. - Она прижала к груди красивую смуглую руку. - Мой гений всегда со мной, и с его помощью я вижу духов и владею силой. Но ангелы - это не по моей части, о нет!

Госпожа Райнара, поигрывая самоцветным поясом, откинулась на спинку кресла. Львица, сытая, ласковая, способная убить одним небрежным ударом золоченой лапы. Мне было странно: из Андалана, где в Камафее, древнем Каменном Городе, обреталась резиденция примаса, к нам, на край света, словно гром среди ясного неба явилась страннейшая парочка: бывший гвардеец примаса, фанатичный монах Минго Гордо, и - наследная колдунья Райнара. Конечно, о том, что Ама Райна - эхисера, магичка, мне поведали под страшным секретом, и секрет этот грел мне сердце и обжигал язык. А то, что она готовит к посвящению свою госпожу и ученицу, я бы не выдала и под страшными пытками.

В Андалане у Райнары остались два взрослых сына, четыре внука и муж-старик - а выглядела она лет на тридцать от силы. И не то, чтобы об этом никто ничего не знал - просто никому не приходило в голову сопоставить первое и второе. Когда я спросила об этом Каланду, та прищелкнула языком и сказала: "Эхте! Ама Райна все видит вперед и делает, как ей нужно, и все думают, это само случилось. - Тут принцесса прищурилась, и глаза ее сквозь прищур глянули жестко и холодно. - И я стану такой!"

И я стану такой, в сотый раз повторила я себе, ощущая закрытыми веками тепло и свет огненного облака, и я… стану такой же. Иначе - зачем все это? Почему все так сложилось? Это судьба моя меня нашла. Это предопределение.

Я улыбалась, скованная сладчайшей из грез, а Каланда, госпожа моя и богиня, вслух читала книгу "Облачный сад", а другая богиня, в расцвете могущества своего, снисходительно-строгая наставница наша, помогала ей переводить:

- А теперь читай вот отсюда, милая.

- …Атам, иначе колдовской кинжал с черной рукоятью, назначенный чертить магические круги и иные начертания; каковые совершаются… а…ээ…

- Посолонь, сладкая моя, по ходу солнца.

- …совершаются посолонь, и таким образом, чтобы любое движение начиналось лицом к восходу, а завершалось спиной к оному…)

Он вернулся, когда я уже проснулась, и полосы света, из бело-золотистых сделавшись медовыми, переместились с пола на стену. Он вошел, не сказав мне ни слова, двинулся к окну. Прислонился лбом к ставням, так, что закатный луч окровавил ему щеку и безжалостно очертил глубокие складки у губ.

- Пепел? Что-то произошло?

Я села, приглаживая смятые волосы. Он помолчал, потом чуть повернул голову, не отрывая лба от ставен.

- Ты сказала… - голос его зашуршал, цепляясь колючим соломенным жгутом. - Ты сказала: "не хочу терять такого друга"?

- Что-то с Ратером?

- Он в тюрьме.

- Что?!

Пепел, наконец, оторвался от ставен, шагнул ближе и присел на низенькую скамеечку для ног.

- Проклятье, - прошипел он, морщась как от горького. - Проклятье… сперва вообще не хотел ничего тебе говорить. Потом подумал, что придется сказать. Короче, парня твоего загребли за воровство. Вчера, во время праздника.

- Не может быть. Ратер не вор.

- Я не знаю. Завтра в полдень - суд, так сказал паромщик. Про наказание, он сказал, что одно из двух: либо лишение правой руки и изгнание, либо клеймо и галеры.

Я схватилась за голову:

- Холера черная! Это я виновата! Пепел, это ведь моих рук дело! Я потеряла свирель, и…

И поплыло за зажмуренными веками - красное, черное, красное, черное… Подкатила тошнота от ужаса пред непомерностью потери: свирель!

( - …Отдай! Слышишь, отдай! Сейчас же!!!

Он что-то говорил, пытаясь оторвать мои руки. Я лезла на него как кошка на дерево. Кажется, я завыла. Я не слышала собственных воплей.

Обруч глухоты вдруг лопнул, уши резанул женский визг:

- Ааааййй!! Украли, украли, украли!..)

Потом началась свалка… я упала… мне было не до Кукушонка. У меня потерялась свирель.

- Пепел… При нем нашли деньги?

- Да. Целый кошелек. Паромщик говорит, парень не смог толково объяснить, откуда у него этот кошелек.

- Это мой кошелек. Почему он не сказал, что это мой кошелек?

- Не знаю. Он никому ничего не сказал. Даже отцу.

- То есть… паромщик ничего не знал про меня?

- Ничего. По крайней мере, при мне он тебя не упоминал. - Пепел пожевал губу и фыркнул. - Старик сейчас тоже не в себе. Все время повторяет, что это ошибка. Что его сын в жизни никогда ничего не крал и украсть не мог.

Я с силой потерла лоб.

- Мне надо… поговорить с ним.

- С паромщиком?

- Нет, с Ратером.

- Вряд ли это возможно.

- Думаю, возможно. Он же не благородный преступник, чтобы сидеть в подвалах Бронзового Замка. Скорее всего, он в городской тюрьме, в какой-нибудь общей камере для бродяг и воришек… Если дать стражникам на лапу, меня пропустят поговорить с ним…

- Госпожа моя, неужели ты забыла, что произошло сегодня утром в гостинице? Тебе нельзя разгуливать по городу.

- Верно. - Я разгладила на коленях сияющий в полумраке шелк. - Послушай, там, в куче одежды, найдется какое-нибудь темное тряпье для меня?

Тряпье нашлось. Чихая от пыли, я забралась в громоздкое и слишком длинное черное платье, подвязала его кое-как, закрутила волосы узлом и накинула на голову большую траурную шаль.

Пепел наблюдал за мной с чрезвычайно мрачным видом:

- Зачем этот глупый риск? Скажи, что ты хочешь от мальчика услышать, и я сам схожу куда надо и все разузнаю.

- У тебя есть немного денег?

Он порылся в поясе и вытащил горсть монет - серебряную архенту и несколько медяков, видимо все, что осталось от моего золотого.

- Архенту я заберу, остальное спрячь на развод. Понятия не имею, какова должна быть взятка для стражника… надеюсь, хватит. Как ты думаешь?

- Не знаю. Ни разу не давал взяток. Я пойду с тобой, госпожа. Мне не по душе эта…

- Пепел. - Я коснулась пальцами костистого плеча бродяги, и он запнулся. - Пепел. Ты странный человек. Ты гораздо лучше, чем мне сперва показалось. Я думала, ты хочешь моего золота.

- Я знаю, что ты думала, госпожа, - буркнул он, отвернувшись.

- Я думала так до сегодняшнего утра. Но ты кинулся мне на помощь, а на золото обратил внимания не больше, чем на кучу песка.

- А это и была куча песка, - он хмыкнул. - То-то разочарование тем, кто уже видел себя богатеньким.

- Правда? - я смутилась. - Ты думаешь, это было не настоящее золото?

- Шутница ты, госпожа. Золото из воздуха не появляется. Кроме того, я ранен был.

- Кстати, как твоя рана?

- Твоими трудами, - он улыбнулся, - кожа у меня на боку гладкая, как дека мандолины, а ребра поют, как ее же струны.

- А в животе трубы не трубят?

- Чтобы унять трубный глас во чреве, я принес вот это. - Он добыл из-за пазухи кулек и развернул его. - От сего аромата смолкнут и трубы ангелов, и рога Дикой Охоты.

- Пирожки!

Я тотчас вгрызлась в один. Сладкий, с повидлом. Я люблю сладкое.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Популярные книги автора