И в тот миг, когда хранителю стало безнадежно ясно, что такого натиска ему не удержать, когда его обессилевшая рука выронила щит, а меч мог только скользить по доспеху противника, - покрывая шум битвы, прорываясь сквозь раскаленный воздух, откуда-то сверху разрывающим сердце отчаянием прозвенел крик:
- Сурт! Пощади!
Эта мольба о пощаде, невозможная и неуместная, буквально отшвырнула Сурта от поверженного. Тот же, оглушенный, способный разве что дышать, все же смог перевернуться набок, сжимая рукоять клинка и пытаясь приподняться.
Между тем воин в серых доспехах, позабыв на время об обессиленном противнике, развернулся к новым врагам. Даже у богов бывают верные и преданные друзья. Два альва, всегдашние спутники бога-хранителя, не посчитали свои жизни слишком дорогой ценой за биение сердца своего господина и были готовы послужить ему - в последний раз.
Оба они были вооружены копьями - мастерски владея этим оружием, напали слаженно и ловко - старший метил Сурту в лицо, а тот, что был помоложе, старался бить по ногам. Некоторое время альвы держались, едва ли не тесня своего грозного противника - однако тот был несравненно опаснее и опытнее. Ему удалось, увернувшись от целившего в грудь копья, пустить саблю вскользь вдоль древка, отсекая юноше пальцы вместе с кистями; тот покачнулся, роняя копье - хватило единственного удара, чтобы покончить с ним. Между тем тот, кого с таким мужеством защищали альвы, уже почти пришел в себя; все еще обессиленный, он едва ли смог бы подняться на ноги. И гибель альва, и собственная беспомощность привели его в ярость; он сорвал с себя шлем и в отчаянии швырнул его в Сурта.
Тяжелый шлем ударил Сурта в плечо; дернув головой, он на единственный миг подался в сторону оставленного врага - и этого мгновения оставшемуся в живых альву хватило, чтобы успеть ударить развернувшегося противника копьем под колено, вложив в этот удар все оставшиеся силы.
Ртутно-зеркальная личина дрогнула, по ней словно прошла гримаса… Названный Суртом упал, личина, по-прежнему бесстрастная, уткнулась в траву. А на его место тут же встал другой воин.
- Что ж… вам играть еще рано… - Сурт покачал головой и несерьезно нахмурил брови в ответ на недовольное фырканье Гарма. - Успеется. А вот правила знать вы должны. И лучше, чем живая игра, вам их не объяснит никто.
- Сурт, в их возрасте нас даже близко не подпускали к тавлеям… - Нима опустила руку на запястье мужа. - Повремени…
- Нас ко многому не допускали. Не бойся, Нима… Я сыграю один. - он ласково провел пальцами по волосам жены. - Нам ли страшиться прошедших дней?
Дневной свет совсем угас, однако на поляне, где собрались молодые боги, было почти светло - отчасти от вновь раскрывшихся огненных лилий, отчасти от золотого сияния, которое источали и чаша, и вышивка на плате. Было тихо, безветренно; беспечальный покой разливался в воздухе.
Сурт взял чашу обеими руками, слегка склонил голову, закрыл глаза и сказал:
- Гибель миров, богов сотворивших и богами же сотворенных… последняя битва.
И он опрокинул чашу над вышитым платом. Из нее стали вылетать небольшие, ростом с полевую мышь, фигурки; вылетать, плавно опускаться на игровое поле, вставая каждая на свое место. Часть фигур была сделана из светлого золота, часть - из черного, еще более темного, чем нити вышивки. Гарм и Фенри глядели во все глаза. Фигурки падали на плат, замирали на мгновение, сжавшись в комочек, охватив руками колени - и спустя несколько секунд вставали, выпрямляясь во весь рост. Среди них были воины в доспехах, женщины в простых или причудливых нарядах… всего не более двух десятков фигур. Некоторые расположились совсем рядом друг с другом; некоторые из персонажей, ожидая первого броска костей, седлали коней, усаживались на драконов.
- Ох ты… не подумал я об этом. - Сокрушенно сказал Сурт. - Многовато персон для первой игры. Боюсь, вам наскучит следить за уже известными событиями.
- Нет! Что ты, отец… - не отрывая глаз от волшебного зрелища, откликнулись его сыновья.
- Тогда слушайте правила. Для каждой фигурки - некоторые из них представляют целые расы… вот смотрите, это альвы, пока единые, это цверги… ну и так далее, - так вот, для каждой бросают кости. Выпавшее число определяет количество шагов, которое фигура проходит по полю. Движется она по спирали. Цвет вышивки, на которой фигура останавливается, определяет обстоятельства, в коих она оказывается - черный предуказывает осложнения, беды, необходимость сопротивляться и выживать. Красный - предписывает страсти, волнения, беспокойства, страдания и радости. Солнечный цвет накаляет и без того разгоряченных героев истории до предела, за который переступать небезопасно… и они все его переступают. Кроме того, чем ближе к вожделенной цели, тем вероятнее всяческие невозможности и волшебства… - и Сурт подмигнул сыновьям.
- Если фигура останавливается на черном, то она должна сделать два шага назад, если на красном - то два шага вперед. Есть одно условие - если фигура пожелает, то может, встав на красное, вытянуть своего соратника, попавшего на черное, ценой своих призовых шагов. Если выпадут две шестерки - то можно вытянуть двоих… или самому сделать двенадцать шагов. Великое дело - выбор…
- Отец, постой… - Фенри внимательно рассматривал переминавшиеся в нетерпении фигуры - Ты говоришь, если пожелает? Так они что, сами решают, как играть?
- Можно сказать, что и так. Видишь ли, сын, попадая на этот плат, фигура обретает на время игры характер и способности своего прототипа, ею движут те же страсти и пытаются управлять те же мысли. Нам остается только бросать кости, а случаю - определять число шагов.
- Отец, а как быть, если у противников разные цели? - спросил Гарм. - Ведь эта битва разделила всех - и богов, и альвов, и смертных. А здесь цель одна…
- Именно, что одна, сынок. Цель у всех была одна - добиться своего. Любой ценой. Одним - удержать, сохранить, не пропустить. Другим - заполучить, преобразовать, изменить.
- Отец, это… ты? - и Фенри указал на фигурку, отличавшуюся ростом и худобой, с двумя мечами за спиной. Черную.
- Угадал. А вот это ваша мама… - и Сурт прикоснулся к сидящей на грифоне девушке, - и ее брат… - фигурка стояла рядом с тремя похожими персонажами, опирающимися на тяжелые щиты и держащими алебарды. Эти фигурки были из светлого золота.
- Нум… смотри, наш отец, Эдред Вседержитель… - Нима завороженно смотрела на игру. - И Ветрогон, мой грифон… Как живые… как прежде. Сурт. - Она заглянула в глаза мужа. - Ты играл в тавлеи, хоть раз?
- Вы оба мне не поверите, - Сурт насмешливо поклонился, - но - да. Играл. Причем не на свершившееся. Однажды мы с Торольфом Лучником сцепились из-за какого-то пустяка, шла война - как обычно, а мы покровительствовали враждующим сторонам. Как только не измудрялись, уже на личности перешли, всякие пакости друг другу подстраивали… Мы так надоели старику Эдреду, что он разрешил нам обратиться к тавлеям, чтобы мы побыстрее исчерпали эту историю.
- И как? Ты его побил, да? - Глаза Гарма горели такой восторженной любовью, что в сердце его матери могла бы закрасться ревность… но только не в сердце Нимы. Она была счастлива любым проявлением любви и приязни, обращенных к Сурту.
- Нет, дружок. - Сурт потрепал светлые волосы сына. - Я проиграл. С судьбой не поспоришь… Я не сказал, на плате есть особые места… никто не знает, где они проявятся в новой игре. Мы называли их мертвые узлы. Если фигура попадает на мертвый узел, она погибает - даже если вокруг нее нет ни единого врага и ничто ей не угрожает. Такие вот правила. Есть еще тонкости, но их я объясню за ходом игры. Пора начинать…
И Сурт перевернул мешочек над ладонью, встряхнул в горсти игральные кости и со словами: "Начинаем, дети мои!" - бросил их наземь.