Пользуясь тем, что он сидел и в кресле председателя чрезвычкома, Дергунов заграбастал, мотивируя служебными нуждами, особняк бывшего управляющего дворцовым имуществом генерала Васильева. Особняк - Зимний в миниатюре. Мрамор, бронза, картины, фарфор, хрусталь. Потолки резные из ценнейших пород дерева. Семейство новоявленного властелина обслуживала васильевская прислуга. Никого из лакеев и горничных не уволили.
Терроризируя жителей и запугивая недовольных угрозами арестов и высылки на Соловки, Дергунов безбедно существовал до весны 1919-го, кстати, протащив в партийную ячейку трех жандармских офицеров и среди них небезызвестного штаб-ротмистра Акима Коловратова. Коловратов содействовал ему в коммерческих операциях. Крали в широком масштабе, и это подпадало под очередной циркуляр за номером 79, который настоятельно требовал "принятия решительных мер борьбы против бессовестного хищения народного достояния". Циркуляр прямо указывал, что его сбережению препятствует "целый ряд хищников, мародеров, расхищая, скрывая по домам и, что хуже всего, вывозя за границу нужные для молодой социалистической республики ценности".
Но хитрый Дергунов, разумеется, не вел себя, как банальный разбойник с ночной дороги. Его биография была безукоризненно выправлена. Он бахвалился тем, что принимал участие в штурме Зимнего и в подавлении эсеровского мятежа. Кроме того, он числился в том же учреждении, что издало грозный циркуляр, и Дергунов давал понять: мол, нападки на его личность, безусловно, расценят, где следует, как попытку подорвать авторитет учреждения.
Крюков давно пришел к выводу, что административные органы вообще тяжело создавать, легче выиграть сражение. Власть для умелого хитреца открывает безбрежные перспективы. Пусть она и справедливая, пусть и отличная от прежней, но она ведь тоже власть, а значит, связана с проявлением силы, с принуждением. Конечно, содержание ее, власти, в корне переменилось. Власть захватили рабочие и крестьяне, то есть большинство, но к ней, несомненно, будут льнуть всякие и разные, попытаются согнуть ее в выгодную им сторону, начнут забиваться в ее щели, доить ее, крутить, мять, а главное - что хуже и опаснее - возжелают срастить себя с нею и любое давление на собственную позицию и критику своего грубого поведения попытаются выдать за унижение власти, за злобное намерение оболгать и уничтожить ее. И в каждом следственном эпизоде Крюкову придется отделять личность от власти, внимательно изучать и взвешивать, соответствует ли она, личность, букве и духу закона. Дергунов, казалось, был наглядным отрицательным пособием для этих рассуждений. Между тем Крюков неожиданно легко добился снятия зарвавшегося проходимца со всех постов. Очевидно, масса преступлений, сигналы с мест и жалобы превысили критическую черту.
Но основные сложности подстерегали Крюкова впереди. Во-первых, несмотря на успех, он не сумел сразу получить ордер на арест, и, во-вторых, Дергунова по какому-то загадочному телефонному звонку вытребовали в Петроград и совершенно внезапно для наркомвнудельцев, ведущих разбор компромата, назначили комендантом Петроградской стороны. Крюков, не оставляя Дергунова в покое, немедля помчался за ним, доложив Скокову устно о своих розысках.
Комендант Петроградской стороны весной 1919-го - достаточно весомая величина. Он сам командовал вооруженным отрядом, и вызвать его на допрос повесткой не удалось бы. Тогда Крюков прочно засел за подсчет разворованного в Красном, шаг за шагом убеждая комиссариат, что похищенные из дворца вещи безвозвратно исчезли. Неоценимый вклад в разоблачение Дергунова сделал генеральский повар Пров Ануфриев. Он предоставил в распоряжение Крюкова кулинарную спецификацию, то есть списки съестных припасов, выданных из распреда и израсходованных за осенние и зимние месяцы 1918 года. Перечень Ануфриева довершил падение Дергунова. Раньше он ухитрился отбиться от контрольной комиссии, ссылаясь на незнание прошлой биографии Коловратова, рекомендованного в ячейку. Всеми правдами и неправдами через кого-то пролез в коменданты, ловко манипулируя неведомыми покровителями. Но, столкнувшись лоб в лоб на очной ставке с поваром, не выдержал, раскололся и дал, что называется, течь. Уж очень сочно Ануфриев изображал сарданапаловы пиры и афинские ночи, которые закатывал Дергунов собутыльникам и холуям. В энциклопедии Брокгауза и Эфрона не упоминались сарданапаловы пиры и афинские ночи, а спросить у повара, что сие означает, Крюков стеснялся. Неприлично выглядеть невежей. Со Скокова как с гуся вода, а ему обидно до слез. Вечером телефонировал Кашпурчаку на Лиговку. Условились о встрече. Долго слушал объяснения, качал головой. Пригласив поутру Ануфриева, расшифровал авторитетно:
- Афинские ночи закатывать гостям нельзя. Это ведь разврат, а не пир. Надо быть предельно точным. Ты просто хотел сказать, что Дергунов принимал участие в организации оргий в стачке с Акимом Коловратовым.
Ануфриев кивнул:
- В аккурат попали, гражданин начальник. Развратность невероятная…
Обсуждая сам с собой давнюю поездку в Стрельну и хлебные баталии на Сортировочной, Крюков пришел к заключению, что войну с такими открытыми врагами, как налетчики или проституция, вести куда проще, чем устранять, например, губпродовский или волисполкомовский бюрократизм. Однако страшнее Дергунова противника нет. Подобные, будто шашель, подтачивают изнутри. В чем корень наших ошибок и неудач? Как сладить с перерожденцами? Отчего так нелегко создавать вроде бы естественную форму существования человека - коммунальную жизнь? В кадрах, безусловно, нехватка, но не только в них суть и спасение. Полезно посмотреть на вещи шире и со стороны. Со стороны виднее.
Как создать систему, при которой свободная торговля и нажива перестанут служить стимулом для людей?
В стрельнинских происшествиях содержались крупицы истины, натолкнувшие его, правда, не сразу, на поразительные выводы, которые на первый взгляд и не вытекали из глупой истории с чайными.
Вечером после ареста Дергунова, пережив невероятный взлет и торжество, он принялся за подробное изложение своих командировочных впечатлений, адресуясь, как обычно, в комиссариат. Точно, как до революции, когда профсоюзная ячейка и фабрика заменили ему отца и мать, так и сейчас едва знакомые члены коллегии заменили ему друзей и родственников. Не с кем больше поделиться, и никому его горькие думы, кроме них, не нужны и не интересны. Он ощущал настоятельную, почти вдохновенную потребность высказаться перед ними.
"Не будет хвастовством утверждать, - старательно вывел Крюков, - что мы достигли громадных успехов. Весь север, вся Новгородская, Псковская и Олонецкая губернии обезврежены от спекулянтов и свободных торговцев хлебом, которые сами его не выращивают. Обозы мешочников везде - и в средней полосе России, и на Волге, и на Урале, и в Сибири, и у нас - есть бич и компрометация продотрядов - организованной силы пролетариата.
У нас, к счастью, мешочников меньше, чем в целом по стране. Продотряд есть государство, мешочник же по природе коммерсант, а по духу авантюрист. Вздувание цен на совести этих прохвостов, и вопли о свободной торговле подхватываются и разносятся ими.
Что получает крестьянин от мешочника взамен? Товары? Нет! Бумажки, нередко царские, "керенки", и все. Инструктор тов. Чернопятов, которого я однажды встретил в Лодейном Поле, рассказывал, как мешочники на тридцати телегах подстерегли баржу с хлебом возле Самары, и как они набросились на мужиков и обглодали в один момент. Мешочник - не крестьянин, хотя и маскируется разными способами под него. Крестьянин никогда не покинет родную избу, родную почву. Мешочник - враг крестьянина. Он путешественник со взяткой в кармане, гад и нечистота, третий лишний. Крестьянину нужно промышленное изделие, а следовательно, ему не обойтись без связи с государством. Мешочник создает лишь иллюзию свободной торговли, потому что крестьянину ни купить, ни продать пока негде.
Рабочий всегда получит паек, если продукты завезли в государственные распределители. Кооперативные закупки также надо производить в интересах строго регламентированного потребления. Трудящийся никогда не сомневается, что его накормят или хотя бы он не умрет с голода, когда продукты есть в наличии на центральных пунктах.
На севере с хлебом хуже и борьба за него жестче, чем на Украине. Но рабочий в городах там голодает неизмеримо больше, потому что посреди пшеничного и кукурузного изобилия еще свирепствует свобода торговли. Рынок завален продуктами, а купить их на мизерную зарплату пролетарский элемент не в состоянии. Харьков и Донбасс тому разительные примеры. Буржуй обменивает барахло на овощи и фрукты у мешочника. Вот и получается, что рабочий и крестьянин устранены, а мешочник и буржуй обогащаются и лопаются от сала. То же явление наблюдается и на востоке страны. Я слышал, что в Сибири мешочники торгуют хлебом на вынос, пересекая линию фронта и курсируя без опаски туда-сюда".
Обрушив на членов коллегии яростную филиппику против мешочников и спекулянтов, Крюков не без колебаний подступился к формулировке мер по преодолению кризиса. Он на мгновение опять вообразил утомленные и оттого кажущиеся постными лица Тункеля, Вальцева и Скокова - и отложил перо. Достойно ли упрекать старших товарищей? А сам он справился бы с возникшим положением, если бы возглавил руководство?
Подавив мимолетную слабость, он напомнил себе, что промахи настоящие большевики должны исправлять честно и сообща и что критика и самокритика - движущие силы революции.
"Значит ли, что мы здесь, то есть я имею в виду на севере, святые и не допускали искривлений? - взвешивая каждое слово, осторожно начал Крюков. - Нет, мы допустили очень много ошибок из-за спешки. Одну ошибку нельзя оправдать, и я о ней скажу особо, чтобы не повторить ее в будущем.