Вывод мой такой - главная социальная враждебность Егорова содержится в том, что он сумел срастить себя с властью и использовать односторонне ее карательную силу исключительно в шкурнических целях. Тут и таится ядовитый корень беды, и лазейка становится для внутренней контры известной. Как бы они в нее потоком не устремились. Я буду настаивать перед ревтройкой на смертной казни по обвинению в экономической контрреволюции".
Крюкову, поглощенному розыском егоровских преступлений, чудилось, что мир сузился до границ Воздвиженской волости. Но это была ошибка, впрочем, вполне естественная и допустимая. Вскоре его отозвали в Петроград. По дороге под влиянием глуховских событий он написал первую и последнюю в своей жизни заметку в газету "Непогасимое пламя" Новоржевского уездного комитета РКП(б), где у него были знакомые сотрудники товарищи Болдин и Нерадовский. Называлась она "Зеленому заблудшему брату". Свое обращение к дезертирам Крюков начинал без обиняков, с откровенного вопроса: "Прав ли ты, сын рабочего и крестьянина, если ты скрываешься в лесу, как зверь, стараясь уйти из рядов Красной Армии?" Крюков честно указывал на усталость народа от империалистической войны, без стеснения упоминал о жестоких братоубийственных схватках. Нашел в себе силы вскрыть и истинные причины горьких несправедливостей и нарушений законов. Упомянул и о подлой вражеской пропаганде, и о проклятой разрухе, и о тоскующих семьях, призывал не мстить за варварские разгромы. Никого не упрекал ни в трусости, ни в малодушии. Никому не грозил трибуналом и расстрелами, не колол глаза бандитскими шабашами и зверскими расправами. Но заключительный абзац звучал твердо и бескомпромиссно, не оставляя заблудшим братьям простора для колебаний: "Если же сомневаешься вступить в Красную Армию, которая борется за освобождение трудящихся от рабства, то пропащий ты человек: не дорос до понимания правды, не дорога тебе свобода".
Залпы табачного дыма и сероватый тон воздуха не помешали Крюкову ясно увидеть присутствующих в кабинете зампреда Чарушина и рассмотреть их по отдельности. Долгие месяцы он тесно и неразрывно объединял этих людей обращением: уважаемые товарищи члены коллегии! А каждый имел свое лицо, фигуру, манеры и, уж конечно, характер.
Члены коллегии чем-то походили друг на друга, но не только обмундированием, тоже, кстати, одинаковым - защитными френчами, галифе и хромовыми сапогами. У всех был настороженный, чуть вопросительный, нацеленный взгляд. Они казались суровыми, но в общем доступными, каковыми, собственно, и являлись на самом деле. У большинства бородки лопаткой или клинышком и малоподвижные пальцы - толстые и тонкие. Обрит наголо лишь Вальцев, квадратный, массивный, неповоротливый. С розовеющим шрамом на темени. От решений членов коллегии зависела жизнь и смерть сотен, а обстоятельства складывались так, что никто из них и в глаза не встречал этих сотен, но яростно вмешивался в неизвестные судьбы, анализируя собранные кем-то третьим сведения и документы. Вот почему на любом заседании вопрос о доверии к сотруднику, без учета его прошлых заслуг и стажа, ставился ребром.
Крюкова пригласили в кабинет пятым, и он приступил к докладу, когда табачный дым превратился в плотные слоистые пласты, заполнив пространство кабинета от потолка и едва ли не до пола. Члены коллегии внимали представлению Скокова почти молча, и Крюков не сумел ни по коротким репликам, ни по выражению непроницаемых лиц раскрыть истинное отношение к присланным из провинции ориентировкам, хотя в секретариате его официально уведомили о стопроцентной утверждаемости приговоров.
После скоковского детального обзора Крюкова все-таки вынудили объясниться по двум происшествиям, первое из которых возбудило любопытство самого зампреда - мужчины с удлиненной офицерской физиономией, неожиданно высокого роста, с гладкой прической и идеально прочерченным блестящим пробором.
- Растолкуйте нам, товарищ, - обратился он к Крюкову корректно грудным и низким для такого поджарого человека баритоном, - чем вызвана вспышка религиозного экстаза, - он покосился в блокнот, - во Врудской волости. Почему на вас там молятся, как на Иисуса Христа? Коллегию озадачили нелепые слухи, и, откровенно говоря, мы им придали определенное значение. Поймите меня без обиды. В нынешней ситуации и мелкая ошибка - лишний козырь врагу. Надеюсь, вы не станете опровергать этот тезис?
Члены коллегии переглянулись, впрочем, без неприязненных или ехидных улыбочек и подготовились слушать Крюкова. Не случай ли перед ними коварно законспирированной вражеской пропаганды?
Суть происшествия заключалась в комическом недоразумении. Несколько месяцев назад Крюков разбирал жалобу гражданки Анастасии Соболевой и постановил немедленно вернуть ей незаконно переданную прежнему владельцу корову. Легко вообразить несказанное счастье вдовы, имеющей по лавкам шестерых сопливцев. Корову Соболевой дружинники пригнали на рассвете и, привязав к забору, удалились. Соболева спала, а когда очнулась и заметила в окне кормилицу Красуху, окутанную белесым качающимся туманом, радостно засмеялась, перебудив ребятишек на печи. Смеялась она заливисто и долго, вместо того чтобы выйти во двор и завести озябшую и проголодавшуюся корову в сарай. Старший сын Петька - выкриками "цыть!" - еле угомонил мать.
Вечером, однако, Соболева опять веселилась и праздновала чудесное возвращение Красухи, пообещав господу вседержителю отправиться пешком в Ямбург и поставить за болярина Алексея свечку. Обет она через неделю исполнила, рассказывая по дороге встречным-поперечным, что в здешних краях объявился раб божий Алексей, святой, творящий справедливость. Молва о творящем справедливость мгновенно распространилась по окрестным деревням.
Волисполкомовские агитпропщики перепугались и устроили специально митинг, чтобы рассеять растекшийся по полям и лесам опиумный дурман, успокоить разбушевавшиеся страсти - многие твердили, что у них неправильно отняли коров, - и поднять атеистическую пропаганду на высшую ступень.
Только получив от Крюкова собственноручное увещевательное письмо, Соболева согласилась, да и то под давлением руководства, признать ошибочность своих воззрений. Но в сумерках, закрыв на замок Красуху в сарае, по свидетельству Петьки, наряженного сельсоветом наблюдать за матерью, Соболева принималась за старое - безмерно хвалила следователя. Вдову вновь предупредили, что если она будет упрямиться и настаивать на божественном возвращении Красухи, то корову попросту отберут.
- Ну что ж, - пророкотал бархатисто зампред, вставая и прошибая макушкой тучи папиросного серого пара, - есть мнение признать отчет тов. Крюкова удовлетворительным. Кто "за"? Кто "против"? Один "против". Тов. Тункель, изложите мотивы.
И зампред опустился в кресло. Худощавый и лысоватый Тункель, наоборот, привскочил, будто Чарушин своим весом подкинул его вверх, и, воткнув в пепельницу расползшуюся папиросу, выпалил скороговоркой, успевая тем не менее дробно отплевывать прилипшие к нижней губе табачинки прямо перед собой:
- ЕслитовКрюковнепредусмотрелвспышкирелигиозногопомешательства, - здесь Тункель прервался, чтобы вобрать глоток атмосферы, - врсзультатесвоихнеобдуманныхдействийточутьемнеподсказываетчтоегонадонемедленноотстранитьотработыв Наркомвнутделеипоставитьвопросоцелесообразностиегоиспользования. - Тункель опять прервался, чтобы вздохнуть, и совершенно внезапно для слушателей закруглил пассаж в нормальном темпе: - Я требую голосования и предлагаю вынести вотум недоверия тов. Крюкову. К тому же многие его приговоры затрудняют маневрирование подразделений комиссариата, хотя надо учесть, что в истории с Дергуновым он оказался прав. Однако - язаотстранениеипередачуеговопросавдисциплинарнуютройку. - Финал он прострочил веером.
- Кто "за"? - поинтересовался, привставая, зампред. - Никого. Кто "против"? Предложение тов. Туннеля отвергается. Слово имеет тов. Вальцев.
Бритый Вальцев выпрямился, опираясь на крупные пухлые кулаки и нависнув над зеленым сукном могучими плечами. До революции он клепал корабли на Николаевских судоверфях. Южный акцент, впрочем, никого не удивляющий ныне в Петрограде, смягчал неторопливую рубленую речь.
- То, шо Оскар тут набормотал, то юрунда. Не захочем мы доброго сотрудника отстранять или расстреливать из-за какой-то полоумной бабы. Ты шо, Оскар, сказывся от страху?
Тункель моментально подлетел со стула, бешено выдернул свежую папиросу из стиснутых и брезгливо выпяченных губ и принялся выбрасывать изо рта слова с дикой скоростью, без пауз, слитно, будто где-то внутри у него нервно затрещал телеграфный аппарат - юз, вышвыривая змеящийся ворох ленты.
- Янепредлагалрасстреливатьяпредлагалотстранитьипередатькомпроматвдисциплинарнуютройку. Прошу тов Чарушиназаписатьвпротокол.
- Потише, потише, товарищи. - Зампред позвенел карандашом по графину.
Тункель плюхнулся на место. Затем он так же бешено сунул мундштук в щель между усами и бородкой клинышком.
- Так вот я и говорю, - продолжал, нажимая и на интонацию, и на кулаки, Вальцев, - шо все, шо наболтал тут наш дорогой товарищ Оскар, то юрунда. Не захочем мы расстреливать доброго сотрудника из-за какой-то полоумной бабы. Претензиев у меня до Крюкова вроде нету. Изменника Дергунова Крюков прищучил по-нашему, по-рыбацки. Хлопцы с Гороховой сообщили, что он жлоб, ворюга и проститутка. Так… Шо далее? Донос Пирятинского из Наркомпрода пустяки. Разогнать их треба, дармоедов. Чаю людям попить не могут сорганизовать. С самоварами воюют. Шо ж, и мы с самоварами воевать будем? Нет, вроде до Крюкова у меня претензиев нету. Да, вот оно шо еще… В Тихвине ты зимой был?
- Да, да, между прочим - Тихвин, - врезался торпедой Тункель. - А ты спешишь: претензий нет! Тихвин - это серьезно. Вот где у меня ваш Тихвин. - И Тункель щелкнул пальцами по своему затылку.