- "…Ему двадцать пять лет…" - Снова остановился и вытер платком нос.
Солдаты не понимали, что же сделал этот костромич? Каждому хотелось скорее узнать, перемолвиться с друзьями. Но все сидели не двигаясь.
- Не останавливайся! - гаркнул фельдфебель.
- "Комиссаров из деревни Молвитино, - продолжал Аверьян, - деревня принадлежит барону Кистеру. Сам Комиссаров был временно-обязанным крестьянином барона. Будучи отданный очень давно в науку к шапочных дел мастеру Садову, достиг ступени подмастера и женился на крестьянской девушке, от которой у него есть восьмимесячная дочь…"
И Аверьян опять замолчал, начал вытирать потное лицо и сморкаться в платок. На этот раз фельдфебель промолчал. А солдаты не понимали: "Так что же совершил этот Осип? Чем он заслужил такую честь, что о нем пишут?"
- "Как стало известно, - продолжал читать Аверьян, - один из полицейских заметил человека, который прошмыгнул к ограде Летнего сада, где в это время государь совершал послеобеденную прогулку. Когда государь садился в коляску, Комиссаров сильно ударил преступника под локоть…"
Аверьян не спеша продолжал читать дальше. И солдаты узнали, что оный шапочник как раз оказался возле сада, проходил со своим изделием, нес заказчику шапку. И не побоялся броситься на преступника.
- Подожди! - прервал чтеца Петрушенков. - Всем понятно, кто спас нашего отца и освободителя, императора всея Руси? Спас его человек из Костромской губернии. Здесь есть кто-нибудь из этой губернии?
Резко поднялся и вытянулся в струнку один бравый гвардеец.
- Разрешите, господин фельдфебель. Я из Костромской губернии.
- Садись! Слышите? Земляк нашего гвардейца спас государя! Каждый должен так поступать. В государя стреляют, а ты уже тут как тут.
- Разрешите, господин фельдфебель, - неожиданно обратился к нему Аверьян.
- Разрешаю! Гм! - довольно покашлял Петрушенков.
- Господин фельдфебель! Каждый из нас поступит так, как Осип Комиссаров!
- Молодец! Молодец! - похлопал его по плечу Петрушенков.
- Только как это нам сделать? - смиренно спросил Аверьян. - Мы не знаем, когда будет покушение на государя. Кто нам об этом скажет? Если бы сказали, мы тотчас же побежали.
Петрушенков разъярился, его лицо побагровело, и он закричал:
- Дурак! Надо знать, когда будет покушение. Солдат должон усё знать! - Выпучил свои рачьи глаза и вдруг, осознав нелепость сказанного, испугался и завизжал: - Молчать! В карцер!
- Разрешите, - не успокаивался Аверьян.
- Не разрешаю! Молчать!
- Вы же сами сказали, чтобы мы поступали так, как Комиссаров.
- Я? - смущенно пролепетал фельдфебель. - Гм! Гм! - Слова Аверьяна еще больше напугали его. А что, если кто-нибудь донесет генералу? - Я сказал не так. Я хотел сказать, что вы каждую минуту должны быть готовы закрыть своей грудью императора всероссийского Александра Николаевича. Понятно? - Обвел глазами всех. - Понятно, как надо отвечать?
Казарма рявкнула десятками глоток: "Понятно!"
- Продолжай, Несторовский, и не вступай в пререкание с начальством. Твое счастье, что солдаты поняли!
Ободренный Аверьян, лукаво посмотрев на солдат, опять взял газету.
- "Оный Осип Комиссаров был вызван в царский Зимний дворец, император поблагодарил его за спасение".
- Теперь садись, Несторовский. Дальше я сам буду рассказывать вам. Командир нашего полка, его высокопревосходительство генерал, позвал к себе офицеров и нас, - Петрушенков подкрутил усы, - и нас, фельдфебелей. Позвал и рассказал, что было во дворце. А, значится, было так. Когда наш царь-батюшка вернулся с прогулки, то приказал: "Ну-ка, подать сюда того, кто за меня грудь под пулю подставил". Генералы и флигель-адъютанты молниеносно бросились искать полковников и приказали им найти, хоть из-под земли достать, а привести оного Костромской губернии Осипа… Как его?
- Комиссарова! - громко подсказал Аверьян.
- О! Комиссарова! Вот привели его, и царь-батюшка спрашивает: "Скажи, мой верный слуга, что ты хочешь получить, чем тебя наградить?" А он возьми да и ляпни: "Никак нет! Ничего не хочу, государь!" - упал на колени да и пополз к государевым ногам. А наш царь-батюшка пошел ему навстречу и наклонился, чтобы поднять. Но генералы, опережая друг друга, поползли на четвереньках и подняли оного Комиссарова и поставили пред государевы очи. "Ну, скажи, что ты желаешь?" А он молчит да все норовит упасть на колени, но флигель-адъютанты тут как тут, удерживают его. Тогда государь и говорит: "За то, что ты такое геройство совершил, быть тебе барином, жене твоей барыней, а деткам твоим барчуками". Поняли?
- Поняли! - опять хором рявкнули солдаты так, что стекла в окнах зазвенели.
- И далее сказал батюшка государь: "Вышел ты из деревенского сословия, значит, и землю любишь. Сколько же у тебя земли?" И Комиссаров отрапортовал: "Никак нет, ваше величество! Ни одного клочка земли не имею!" Тогда царь-батюшка положил свою священную руку на его плечо да и говорит: "Уважаемый мой спаситель, дарю тебе землю с поместьем. И получишь ты эту землю в Полтавской губернии. Какая там земля?" - посмотрел царь на министра двора, а тот тотчас же ответил: "Земля, ваше величество, жирная и богатая, лучшей нигде нет". Тогда царь и говорит: "Бери эту землю и зарабатывай себе деньги на пропитание". Но это еще не все. Рядовой Несторовский, а ну-ка возьми вот эту бумагу и растолкуй солдатам, что в ней написано. - Он вытащил из ящика еще одну газету.
- Есть растолковать! - с чрезмерной старательностью выкрикнул Аверьян.
- Читай с расстановками, чтобы каждый солдат уразумел царскую милость. Дай бог здоровья и долгой жизни нашему государю! - И неожиданно приказал: - Ну-ка, споем: "Боже, царя храни!" Всем петь!
Солдаты затянули гимн. Старались петь как можно громче, так, что Петрушенкову хотелось закрыть уши ладонями, но это грешно - ведь пели торжественную здравицу царю.
Когда пропели, Петрушенков махнул рукой, и Аверьян, откашлявшись и вытерев платком нос, продолжил чтение. Он отчетливо произносил каждое слово, написанное в газете:
- "Указ Правительствующему сенату. Четвертого сего апреля, по изволению Всеблагаго промысла, сохранена нам жизнь рукой Осипа Комиссарова, временно-обязанного крестьянина Костромской губернии, Буйского уезда, Молвитинской волости, села Молвитина, - уроженца той же местности, которая некогда дала России знаменитого в отечественных летописях Ивана Сусанина.
В память этого события и в ознаменование нашей признательности к Комиссарову Всемилостивейше жалуем ему потомственное Российской империи дворянское достоинство, повелевая именовать его Комиссаровым-Костромским. Правительствующий сенат не оставит сделать надлежащие распоряжения об изготовлении Комиссарову-Костромскому диплома на дворянское достоинство и о поднесении онаго к нашему подписанию. На подлинном собственною его императорского величества рукою подписано: Александр. В Санкт-Петербурге девятого апреля тысяча восемьсот шестьдесят шестого года".
Дочитав до конца, Аверьян отдал газету фельдфебелю. Тот осторожно свернул обе газеты вчетверо и аккуратно положил в ящик.
- Может быть, кто-нибудь не все понял, то спрашивайте.
- Разрешите, господин фельдфебель, - обратился костромич, земляк новоиспеченного дворянина.
- Говори! Давай, говори!
- Разрешите вопрос. Потомственный дворянин господин Осип Костромской отвел руку преступника. А вы не сказали, кто же он, как его фамилия, этого преступника?
- Разве не сказал? Скажу. Зовут того ирода и нехристя Дмитрий Каракозов. Студент проклятый! В Москве учили его уму-разуму в нирсе…
- В университете, господин фельдфебель, - подсказал Аверьян.
- О! Точно - в унирситете. Его учили бога почитать и царю покоряться. А оно вон что вышло! Разбойник! Руку на нашего государя-батюшку поднял, из пистоля хотел убить, - торопливо перекрестился. - Дай, боже, здоровья нашему государю! Я все сказал. Р-рр-а-зойдись! Оправиться и покурить… Одна нога там, вторая здесь - на вечернюю молитву!
Щемило сердце, и стало тяжело дышать. Аверьян еле вышел из казармы на плац, ноги подкашивались. Рядом шагал Никита и уже развязывал кисет, собираясь скрутить козью ножку.
- Сделать тебе или ты свою папиросу будешь сосать?
- Сделай, - шепотом ответил Аверьян и застонал. - Что-то мне дышится тяжело…
- Так, может быть, не надо этого зелья?
- Давай, давай, глотку прочищу, - и опять тяжело вздохнул. - Спас царя-батюшку.
У Никиты задрожала рука, но он продолжал скручивать листочек бумаги, сделал совочек и осторожно насыпал махорки, загнул концы, подправил пальцем верхушку, чтобы табак не высыпался. Отдал Аверьяну, а сам думал: "Неужели этот человек так сильно ненавидит царя? А может быть?!.." И спросил:
- Аверьян, а ты случайно не знал того, как его… фельдфебель говорил, Каракоза?
- Возможно, и знал, - уклончиво ответил Аверьян.
- Должно быть, хороший человек был. А из какого он сословия? Не из наших ли мужиков?
Аверьян сделал глубокую затяжку и закашлялся.
- Из какого сословия? - переспросил. - А из того сословия, что и я, из дворянского.
- Вот как! Выходит, из панов?
- Из тех панов, у которых нет штанов, - попытался усмехнуться Аверьян.
- Гак что же это он надумал стрелять в царя?
- А потому, что честный человек, не любит неправды.
- Так честных ведь много, но они молчат.
- А он не хотел молчать. Это, Никита, как тебе сказать… это святой человек.
- Святой? - удивленно повторил Никита.
- Да, святой. Разве какой-нибудь проходимец пошел бы на смерть, как это сделал Дмитрий?
- И ты его знаешь?