Старик вздохнул. Его глаза оставались закрытыми - он мог ясно видеть внутренним зрением, - и Эллерт знал, что сейчас за ним пристально наблюдают.
- Ради твоего блага, сын мой, мне хотелось бы найти такой путь. Ты доволен своей жизнью здесь и даже счастлив, насколько может быть счастлив человек, несущий в себе тяжкое проклятье. Но боюсь, что спокойное время закончилось. Тебе следует понимать, мальчик, что немногим было даровано столько времени для дисциплины и самопознания; будь благодарен за то, что получил.
"Меня тошнит от благочестивых разговоров о каких-то ношах, возложенных на наши плечи!" Эллерт отмахнулся от гневной мысли, но отец настоятель поднял голову, и его глаза, бесцветные, как металл, встретились с глазами ученика.
- Видишь ли, мой мальчик, на самом деле ты не обладаешь качествами настоящего монаха. С нашей помощью ты до определенной степени научился управлять своими естественными наклонностями, но твой дух мятежен по природе. Он жаждет изменить, что в его силах, а перемены могут происходить только там. - Настоятель указал на мир, распростершийся у подножия скал. - Ты никогда не согласишься остановиться на достигнутом, сын мой. Теперь у тебя есть силы для разумной борьбы, а не для слепых метаний, порожденных страданиями. Ты должен идти, Эллерт, и изменить в мире то, что окажется тебе по силам.
Эллерт спрятал лицо в ладонях. До этого момента он все еще верил, - "как ребенок, как доверчивый ребенок!" - что старый монах обладает некой властью над событиями и поможет избежать неминуемого. Он знал, что шесть лет жизни в монастыре не позволили ему избавиться от этого заблуждения; теперь чувствовал, как исчезают последние остатки детства, и ему хотелось плакать.
- Ты горюешь из-за того, что в свои двадцать три года не можешь остаться ребенком, Эллерт? - с ласковой улыбкой спросил отец настоятель. - Лучше будь благодарен, что после стольких лет обучения ты наконец готов стать мужчиной.
- Подобными речами меня кормили с утра до вечера - я еще недостаточно взрослый и не могу занять свое место в мире. Не хочу слышать их от вас, отец, иначе годы, проведенные здесь, покажутся мне сплошным обманом!
- Но когда я говорю, что ты готов встретить будущее как мужчина, я имею в виду не то же самое, что и твой отец, - возразил отец настоятель. - Думаю, ты понимаешь, что я понимаю под зрелостью. Или я ослышался, когда ты сегодня утром утешал и наставлял плачущего ребенка? Не делай вид, будто ты не понимаешь разницы, Эллерт. - Суровый голос смягчился. - Не слишком ли ты гневаешься, чтобы встать на колени и принять мое благословение?
Эллерт упал на колени и ощутил прикосновение сознания старика к его разуму.
- Святой Носитель Вериг да укрепит тебя для грядущих свершений! Я люблю тебя всем сердцем, но удерживать тебя здесь будет пустой самонадеянностью. Ты слишком нужен тому миру, который пытался отвергнуть.
Когда Эллерт встал, отец настоятель на несколько секунд обнял и поцеловал его.
- Ты получил мое благословение на уход отсюда. Если желаешь, надень мирское платье, прежде чем предстать перед своим отцом. - Старик последний раз прикоснулся к лицу Эллерта. - Мое благословение пребудет с тобою всегда. Возможно, мы больше не встретимся в этом мире, но я буду молиться за тебя во дни, что грядут. Пришли когда-нибудь ко мне своих сыновей, если будет на то твоя воля. А теперь иди.
Отец настоятель сел, надвинув капюшон на лицо, и Эллерт понял, что его присутствие здесь больше не имеет смысла. Его не чувствовали и не замечали.
Хастур не воспользовался разрешением переодеться. Он сердито подумал о том, что остается монахом, и если отцу это не нравится, то он не сможет надавить на сына. Однако частично его возмущение объяснялось тем, что, обратив мысли в будущее, он не увидел себя в монашеской рясе - ни во внешнем мире, ни здесь, в Неварсине. Неужели он никогда не вернется в Город Снегов?
Шагая к комнате для гостей, Эллерт старательно следил за дыханием, пытаясь успокоиться. Что бы там ни собирался сказать отец, разговор не станет легче, если ссора вспыхнет в самом начале встречи. Он распахнул дверь и вошел в просторную комнату с каменным полом.
В резном кресле возле пылающего камина, жестко выпрямив спину, сидел седой старик. Его пальцы крепко сжимали ручки кресла, на лице лежала печать высокомерия, свойственная Хастурам с равнины. Услышав шелест рясы Эллерта, задевающей за каменный пол, он раздраженно кашлянул:
- Еще один бездельник в рясе? Пришлите сюда моего сына!
- Ваш сын здесь и готов служить вам, ваи дом.
Старик изумленно уставился на него:
- Всемогущие боги! Это ты, Эллерт? Как ты осмелился предстать передо мной в подобном обличье?
- Я предстаю таким, какой я есть, сир. Вас разместили с удобствами? Позвольте мне принести вам еду и вино, если пожелаете.
- Меня уже обслужили, - отозвался старик, мотнув головой в сторону подноса и кувшина на столе. - Мне нужно лишь поговорить с тобой, ради этого я и отправился в эту злосчастную поездку.
- Повторяю, сир, я здесь и к вашим услугам. Трудным ли было путешествие? Что побудило вас отправиться в столь долгий путь в зимнее время?
- Ты, - проворчал отец. - Когда ты наконец соберешься вернуться на положенное тебе место, к своему наследию, семье и клану?
Эллерт опустил глаза и сжал кулаки, так что ногти глубоко, до крови, впились в кожу ладони. То, что он увидел в этой комнате за короткие мгновения, прошедшие с начала встречи, наполнило его ужасом. В одном из вариантов будущего, ветвившихся от каждого слова, Стефан Хастур, лорд Элхалин, младший брат Региса II, восседавшего на троне в Тендаре, лежал на каменном полу со сломанной шеей. Эллерт понимал, что закипающий в нем гнев, холодная ярость, которую ощущал к отцу с тех пор, как мог себя помнить, легко могла вырваться наружу в смертельной атаке. Старик снова заговорил, но Эллерт ничего не слышал, отчаянно пытаясь подчинить себе тело и рассудок.
"Я не хочу наброситься на своего отца и убить его голыми руками! Я не хочу, не хочу! И не буду!"
- Мне очень жаль, сир, но вынужден огорчить вас, - тихо сказал молодой монах, когда к нему вернулось самообладание. - Я полагал, вам известно о моем желании провести всю жизнь в этих стенах, став целителем. В середине лета этого года я собираюсь принести последние обеты, отрекшись от своего имени и наследства, и жить здесь до самой смерти.
- Однажды, в безумии юности, ты вел подобные речи, - глухо произнес дом Стефан Хастур. - Но я думал, что, когда твой дух и рассудок исцелятся, это пройдет. Что с тобой стряслось, Эллерт? Ты выглядишь сильным и здоровым. Похоже, эти сумасшедшие христофоро не заморили тебя голодом и вечными молитвами… пока что.
- Разумеется, нет, сир, - спокойно отозвался Эллерт. - Как видите, тело вполне повинуется мне, а разум пребывает в покое.
- Вот как, сын? Тогда я не стану сожалеть о годах, проведенных тобою здесь. Какими бы методами монахи ни добились этого, я навеки останусь благодарен им.
- Они заслужили вашу благодарность, ваи дом, предоставив мне право оставаться в обители, где я спокоен и счастлив.
- Невозможно! Это безумие!
- Могу я спросить почему, сир?
- Я забыл, что ты еще не знаешь. - Лорд Элхалин немного успокоился. - Твой брат Лаурен умер три года назад. Он обладал твоим лараном, но в еще худшей форме: не мог отличить прошлое от будущего. Когда на него накатило со всей силой, он замкнулся в себе, перестал разговаривать и реагировать на внешние воздействия. А вскоре умер.
У Эллерта болезненно сжалось сердце. Когда он уехал из дома, Лаурен был еще ребенком. Мысль о страданиях мальчика глубоко опечалила его. С каким трудом ему самому удалось избегнуть подобной участи!
- Мне очень жаль, отец, - сказал молодой монах. - Какая жалость, что вы не послали его сюда! Возможно, он мог бы излечиться.
- Вполне достаточно одного сына-юродивого, - отозвался дом Стефан. - Нам не нужны худосочные сыновья; лучше умереть молодым, чем передать такой дефект своим потомкам. У его величества, моего брата Региса, остался единственный наследник. Его старший сын погиб в бою с захватчиками при Серраисе, а Феликс слаб здоровьем. Я следующий, а за мною - твой брат Дамон-Рафаэль. Ты стоишь в четырех шагах от трона, а старому королю скоро стукнет восемьдесят. У тебя нет сына, Эллерт.
- Ты бы хотел, чтобы я передал по наследству проклятье, которое ношу в себе? - спросил юноша в порыве яростного негодования. - Ты же сказал мне, что Лаурену оно стоило жизни!
- Однако мы нуждаемся в даре предвидения, - возразил Стефан Хастур. - А ты сумел овладеть им. Лерони из Хали разработали план закрепления этого дара в нашей линии без отклонений, поставивших под угрозу твой рассудок и погубивших Лаурена. Я пытался говорить об этом с тобой прежде, чем ты оставил нас, но тогда ты был не в состоянии думать о нуждах нашего клана. Мы заключили договор с семейством Эйлардов на брак с представительницей их рода, чьи гены изменены таким образом, что станут доминантными. Поэтому твои дети будут обладать даром предвидения и научатся пользоваться им без опасности для своей жизни. Ты женишься на этой девушке. У нее также есть две сестры-недестро. Лерони из Башни изобрела методику, следуя которой ты станешь отцом единственных сыновей у всех троих. Если эксперимент окажется удачным, твои сыновья получат дар предвидения и смогут управлять им.
Заметив гримасу отвращения на лице Эллерта, старик с яростью спросил:
- Ты что, по-прежнему всего лишь истеричный мальчишка?
- Я христофоро. Первая заповедь Учения Целомудрия гласит: "Не бери женщину без ее желания".