-- Зачем сразу дурацкие? -- усмехнулся Клюев. -- Среди строевых песен есть очень даже неплохие. И потом, я же не намерен всю жизнь оставаться рядовым. Вот так погоняют меня по плацу, а потом выучусь и буду сам новобранцев гонять. А потом гонять тех, кто гоняет новобранцев...
-- А потом?
-- А потом на пенсию выйду и заживу в своё удовольствие!
Мы засмеялись.
-- А если пошлют в горячую точку?
-- Пришью на рукав нашивку с группой крови и в путь.
-- Э-э... -- слова о группе крови Эдика натолкнули меня на совсем другие размышления, вовсе даже не о войне.
Я облизнулась и перевела разговор в менее возбуждающее русло.
И всё-таки. В голове кроме сладенькой мысли о моей любви к Эдику крутилась ещё одна.
Я же ехала быстро. Очень-очень быстро. Почему же никак не могла догнать его?..
Глава шестая. Страшные истории у костра.
Папа и тётя Валя оставили мне целых три записки.
Первая, на самом видном месте, приклеенная к ручке входной двери, гласила, что они уехали в Дзержинск и могут задержаться, вернуться поздно или даже заночевать у папиного друга в городе. От неё пахло папой и Захарченко-старшей.
В принципе, даже хорошо...
Вторая записка обнаружилась на двери холодильника. Разумеется, она содержала наиподробнейшие инструкции о том, как разогревать котлеты, кашу, суп. Пахла записка, как и первая.
Про чай мне больше не писали, и то прогресс.
Третья записка лежала на ступеньках лестницы, на втором повороте. Тётя Валя вряд ли пошла бы туда, и можно было не принюхиваться, она не принимала в написании ни малейшего участия.
В третьей записке папа очень-очень просил меня по возможности ночевать дома и не делать глупостей, сама знаю, каких.
Интересно... о чём это он? Какие такие глупости я должна знать, да ещё и не делать? Ничего. Вернётся -- спрошу, что он имел в виду.
Котлеты греть я не стала, суп тоже. А вот кашу разогрела, почти не руководствуясь инструкцией. Каким-то интересным образом отсутствие мамы, готовящей вкусные обеды и всегда подающей всё на стол горячим или холодным в зависимости от блюда, стимулировало меня на очень быстрое усвоение правил пользования плитой и порядка долива воды, прибавления-убавления огня и прочих премудростей.
А гречневую кашу тётя Валя готовила просто вкуснейшую. Если мы с мамой добавляли в неё рубленное яйцо и жаренный лук, то Захарченко готовила гречку с грибами и печёнкой. Я просто млела от её вкуса.
Маленькое окошко кухни выходило на забор с соседями, увитый "бешенным огурцом", оно светилось всё тусклее.
Наступали сумерки.
А я любила ночь.
Наверное, даже не потому, что это -- традиционное время бодрствования вампиров. Не потому, что это время охоты, на которую исправно каждую ночь намекает моя дикая составляющая. А просто ночью можно лежать на крыше шестнадцатиэтажки и смотреть, как медленно поворачивается звёздный купол неба... всё предельно ясно и чисто, темнота укрывает и прячет, окутывает мягким бархатом невидимости... и звёзды любуются землёй, и, наверное, даже завидуют нам, людям, потому что у нас такая интересная жизнь! Каждый день приносит новые проблемы, каждый час приходится прилагать усилия для их решения, каждую минуту можно увидеть что-то, чего раньше никогда не видел, а они, звёзды? Только и могут, что созерцать ночную тишину, которая сверху почти одинакова...
Размечтавшись, я не сразу обратила внимание на то, что моим мыслям подпевает красивый мужской голос:
-- Неизменны, в ночной тишине
Светят звёзды, тебе или мне
Предлагая поверить в мечту.
Каждой ночью в обманчивом сне
Зажигают свечой на окне
Луч надежды, но всё в пустоту...
Это пел Эдик.
Сердце отчаянно заколотилось в груди и я на одном дыхании взлетела наверх, в свою комнату.
Почему не побежала к нему, на улицу? Да где это видано, чтобы прекрасная дама, для которой отважный рыцарь поёт серенаду под балконом, прям-таки сразу к нему выбегала!
Вот и я, распахнув окошко в сад, залюбовалась резным краем чёрных крон на фоне синего-синего сумеречного неба, заслушалась ласковым баритоном Эдуарда Клюева, подперев кулачками подбородок.
-- Все слова -- пустота или ложь,
И букетов жизнь так коротка,
Только знаю, сегодня ты ждёшь
Моего
Звонка...
А ведь он даже не спросил номера моего телефона. Я понимаю, ему что позвонить мне, что прибежать с гитарой под окно -- по времени одно и то же, но... но если я ему действительно нравлюсь, мог бы и проявить, так сказать, официальный интерес!
Но ведь не проявил же... ну и пусть. Зато у него такой красивый голос! И слова правильные...
Общую гармонию вечера нарушила другая песня:
-- Я обликом драконьим пренебрёг.
Я отдал свой огонь бродяге-магу...
А это ещё что за...
Я подбежала ко второму окну, спряталась за шторкой.
Окна со стороны улицы оккупировал Гар. У него был поставленный сильный голос, и песня в мелодическом плане посложнее, чем та, которую исполнял Эдик.
И сюжет прослеживался забавный, как раз в духе Игоря: суровый дракон влюбился в прекрасную принцессу и отдал всё, что у него было, за право стать человеком. Но противная принцесса -- выпороть бы такую! -- заявила, что человек-дракон слишком старо выглядит, и отказалась выходить за него замуж... дура.
-- Я знаю, маг отдаст мне мой огонь,
Собратья в небесах вновь примут в стаю, -- проникновенно пел Игорь:
-- Да толку мне с того, что я всё знаю?!
Ведь ты "вернись" не крикнешь мне вдогон....
Я любила драконов.
Но Клюева любила сильнее, поэтому, дослушав обе песни, спешно выбежала на сторону сада... а Эдика уже след простыл. Только медленно таял в ночи его умопомрачительный запах.
Вот так.
Надо было всё-таки по первому аккорду бежать, и бог с ними, с прекрасными дамами, маринующими своих верных рыцарей!
Я вернулась на кухню, доела остывшую гречку с грибами и печёнкой и приняла решение не ночевать дома. Мало, что ли, красивых побережий у Луха?
Ночью река пахла иначе, чем днём. Иначе пахли сосны и песок. Днём воздух был теплее песка и воды, теперь же ветерок гонял прохладу, а вода прогрелась, как парное молоко, и песок, песок тоже обнимал нежным, ненавязчивым теплом. Я сняла шлёпанцы и пошла босиком, зарываясь в него пальцами ног.
И видела я совершенно не так, как днём. Вроде бы и всё в чёрном цвете, и каждый предмет ясно различим по отдельности.
А вот звёзды подмигивали с высоты те же самые, что и над Москвой. Может, чуть-чуть сдвинутые набекрень...
Мне нравилось медленно шагать по берегу, думать об Эдике и строить планы на будущее. Конечно же, в моих мечтах Клюев по умолчанию был в курсе, что я вампир, не имел ничего против, всё так же и даже сильнее любил меня, и мы жили душа в душу.
Только вот где? Представлялось какое-то странное место, бредовая мешанина из Москвы и Фролищ. Этакие высотки среди сосен, а сосны ещё выше высоток, и под корнями одной из них -- детский садик на берегу речки, а в нём целый выводок маленьких Клюевых-Лебедевых...
Веру и Фила я сначала услышала из-за поворота Луха, а потом увидела, сидящих на противоположном берегу у костра. Потом и лёгкий дымок долетел, он отчётливо пах не то душицей, не то мятой.
Друзья меня не замечали, болтали о чём-то, кидая камешки в воду. Я бы тихо прошла мимо зарослями камышей и рогоза и побрела бы себе, если б они не замечали меня и дальше, но тут Захарченко звонко закричала:
-- Наааадяааа! Иди к нааааам!
Эхо потащило над рекой "я-я-я" и "ам-ам-ам", а я закричала в ответ:
-- А мост где?
(Е! Е! Е!)
-- Да зачем он тебе?!
(Бе! Бе! Бе!)
-- Плыви так! -- присоединился Фил, и эхо, испугавшись его баса, умолкло.
Я засмеялась. А правда, чего это я? На мне же всё равно купальник.
Дальше последовал цирковой номер "Надя переплывает Лух". Он немало повеселил моих друзей. Когда ещё увидишь госпожу Лебедеву с привязанными майкой к голове шортами и шлёпками? Фил и Вера сначала помогали ценными советами, потом показывали жемчужины на дне, за которыми надо бы нырнуть -- ну почто зазря такие сокровища пропадают? -- пугали меня, грозясь плывущими наперерез ихтиандрами, в общем, всяко мечтали, чтобы я утопила свою и без того подмокшую одёжку. Но я проявила непреклонность и добралась до их берега с почти сухими шлёпками и шортами. Майке всё-таки досталось.
-- А мы сидим, смотрим, кто-то идёт, а это ты, -- сонно поморгал Фил.
Вера согласно кивнула:
-- Ага. Подумали, мало ли, куда ты, но решили к себе позвать. У нас травка в костре.
-- Травка? -- насторожилась я, не чувствуя никаких наркотических запахов.
-- Ну да. От комаров! -- зевнул Фил. Он выглядел так, словно сейчас упадёт и уснёт на месте.
Захарченко заглянула ему в рот, не иначе как в поиске кариеса, и тоже зевнула. Я еле подавила коллективистский зевок-за-компанию. Знала, что зевота заразна, но не думала, что настолько!
-- Зайчик мой, -- потрепала Вера Широкова по макушке, -- может, домой поскачешь, спатки?
-- Мррр... нет, я лучше тут рядом с вами вздремну, а потом вместе по домам...
-- Ну, ложись, мой сладенький. А мы с Надей тогда ещё посидим... правда, Надь? Ты ведь спать ещё не хочешь?