Он делает широкий жест рукой, и сияющие ворота повисают перед ним в темном воздухе. Генка видит, как они втроем входят туда - руки Юджина лежат на плечах Берена и Лутиэнь. Генка поднимается на цыпочки и видит бледный кусочек золотистого неба, которое отражается в мягко светящемся море. Или что-то вроде этого… Может, еще яблоневый сад, но в этом она не Уверена.
А потом воздух начинает пахнуть бензином и выхлопными газами, и на бледном горизонте проступают силуэты труб.
- Ой, - говорит она, - Дюша! И где у тебя, интересно, совесть?
- Понятия не имею, Геночка, - жалобно отвечает Дюша.
- Куда ты нас затащил? С этой своей идиотской игрой!
- Ну, я же не знал, что так получится…
- Автобусы-то не ходят! Теперь нам до утра тут болтаться!
- Так ведь уже утро!
На востоке медленно гаснут последние звезды.
- Я ногу подвернула, - жалуется Арагорн.
- Сейчас тормознем тачку, - говорит Боромир, - поедем ко мне…
- Мы-то… - начинает было Дюша, но Генка пинает его в бок, и Дюша замолкает.
Генка косится на Арагорна - вполне симпатичная девка, если отмыть и одеть по-человечески. Возможно, даже ноги не кривые, хотя под брюками кто разглядит? Не подарок, конечно, но по сравнению с Морганой…
- Только имей в виду, - напоминает Боромир, - у меня вялотекущая шизофрения…
- А у меня вегето-сосудистая дистония, - делится Арагорн, - и одна нога короче другой аж на два сантиметра!
- Ничего, - великодушно говорит Боромир, - я знаю хорошего мануальщика. Эй, шеф, погоди…
Потрепанная "Лада" тормозит у покосившейся будочки с надписью "Шиномонтаж".
- Юджин-то, а? - Генка уже тянет Дюшу прочь, но на миг останавливается, - как вы думаете, неужели он…
- Вала, да, - говорит Боромир рассеянно, забираясь на заднее сиденье, - как знать, может даже, и сама…
- Что, - в ужасе говорит Генка, - неужели Элберет? Вот это?
- Почему бы нет? Кто ее, эту Элберет, видел? Ладно, мы поехали. Созвонимся как-нибудь…
- Еще не хватало, - бормочет Дюша.
Генка глядит вслед уходящим огням автомобиля.
- Ну, знаете… - говорит она в никуда.
- Геночка, - ноет Дюша, - пошли. Я домой хочу!
- Дюша, - говорит Генка, - если тебе еще хоть раз какой-нибудь урод предложит сыграть в ролевую игру…
- А если по Буджолд?
- Я тебе дам Буджолд!
- Но это же безопасно. Просто космическая опера! Там главный герой калека, совершеннейший чмо, но с могучим интеллектом…
- Дюша, - говорит Генка, показывая ему кулак, - ты это видел?
На горизонте за трубами проступает краешек багрового, как Ородруин, солнца.
* * *
Преподаватель мертвых языков, профессор Леонид Преображенский отложил версию перевода древнеегипетского текста "Разговор разочарованного со своей душой" и вздохнул. Ничего не меняется под этим небом. И в плодородной долине Нила, и на выжженных солнцем камнях Ниневии, и в красной земле Иордана время от времени какое-то двуногое существо, с плоскими ногтями и без перьев, достаточно состоятельное, чтобы иметь свободное время на размышления и достаточно грамотное, чтобы эти размышления записать, садится и пишет, что, мол, все суета сует и всяческая суета… И, мол, к чему трепыхаться, когда все одно известно, чем оно закончится? И вообще - на фиг все это надо?
- Леня, тебя к телефону, - шепотом сказала ученый секретарь Софочка. И поправила прическу - Преображенский ей все еще нравился.
- Кто? - перед глазами Преображенского замерцала и погасла красная пустыня.
За окном в пустынном дворике чахло одинокое пыльное дерево.
- Твоя, - поджала губы Софочка. То, что Преображенский в конце концов женился не на ней, она до сих пор считала досадным и поправимым недоразумением. Женщины вообще склонны обманываться.
- Мурзик? - донеслось из трубки.
И вот, чтобы услышать такое, люди и женятся? - вздохнул профессор Преображенский - или они женятся, чтобы не иметь времени на подумать…
А вслух сказал:
- Да, дорогая…
- Что так долго? Опять девицу какую-нибудь консультируешь?
- Господь с тобой, Софочка же подошла.
- Вот именно. Так ты не забудь купить хлеб и йогурт. Только нежирный, у тебя опять вчера печень болела…
Печень у профессора Преображенского болела потому, что дипломники затащили его попить пива на бульварчик… Но особенно распространяться на эту тему он не стал.
- Хорошо, солнышко.
- И поскорее - я к косметичке записалась.
- Хорошо, солнышко. Уже иду.
Он затолкал ксерокопии в разбухший портфель и направился к выходу.
- Леня! - окликнула Софочка, - Куда? Ведь ждут же!
- Кто? - растерянно переспросил Преображенский.
- Девица какая-то. Я ей лингафонную открыла. Я ж полчаса назад тебе говорила, ты сказал, ладно, пусть посидит.
- Правда? - удивился Преображенский, - я так сказал?
- Леня, ты что, совсем заработался?
Профессор Преображенский вздохнул, рассеянно помахал рукой Софочке и направился в лингафонную.
Преображенский не строил иллюзий - институт во многом был обязан своему процветанию бледным девушкам, которых томили смутные желания погрузиться в нечто неизъяснимое и возвышенное. Впрочем, в последнее время, думал он, глядя на ее тревожно сдвинутые бровки, среди бледненьких, сутулых, все чаще стали попадаться румяные, цветущие, с чистой кожей и хорошими зубами. Это было странно, поскольку казалось нарушением привычного порядка вещей.
- Слушаю вас, - вежливо сказал профессор, еще не достигший того безопасного возраста, когда к незнакомой девице можно обратиться "дорогая".
- Дико извиняюсь, - сказала девушка без тени застенчивости в голосе, - но мне сказали, вы круче всех тут сечете… То есть вы самый крупный специалист по древним языкам, да?
- Безусловно нет, - честно сказал профессор, - есть еще академик Вознесенский, но он сидит в Брюгге.
- Вот именно, - согласилась девушка, - меня к вам адекватно направили. Не знаете, где достать самоучитель эльфийского?
- Эльфийского? - палец профессора потянулся к переносице поправить несуществующее пенсне, которое он сроду не носил.
- Ну да, я понимаю, их как бы и нет, таких самоучителей - то есть в советское время была такая рекомендация сверху считать, что их нет, но сейчас-то архивы рассекречены…
- Да вы что? - удивился профессор, - с ума сошли?
- Ну не самоучитель, пару-другую разговорников? Может, русско-эльфийских нет, но там англо…
- Какие разговорники, голубушка? - удивился профессор, - слушайте, где вы вообще учитесь?
- В Строгановке, - сказала девушка.
- Ну, тогда понятно…
- Послушайте, - тихо сказала девушка, теребя кельтский крест на шнурке, - если вы думаете, что… мне можно… я никому не скажу…
- Не скажете - что? - удивился профессор.
- Ну, что вы со мной - эльфийский. Если это запрещено…
- Почему запрещено? - вспыхнул профессор, - почему запрещено! Не в этом дело.
Он вздохнул, поймав себя на том, что нервно барабанит пальцами по портфелю.
- Деточка, ну что вам такое в голову взбрело, - сказал он тихо. - Вы этим давно занимаетесь?
- Ну да… боле-мене.
- Ну, так вы должны не хуже меня знать, что эльфийский - мертвый язык. Вы когда-нибудь видели русско-аккадский разговорник? Или самоучитель? Нет? Совершенно естественно!
- Тогда - как же? - растерялась девушка, - я хотела освоить…
- Освоить? - профессор поджал губы, - ну… если честно… были такие списки… семнадцатого века… но их на руки не выдают… Приходите ко мне… домой… ну, скажем, в семнадцать тридцать. Я вам запишу адрес. Жена как раз будет у парикмахера, это часа два-три как минимум, и мы сможем без свидетелей… Только помните - никому!
- Естественно, - сказала девушка.