II
Каспар расписался на векселе и с недовольным ворчанием передал его Стефану. Он чувствовал себя дураком, растрачивая деньги, свои собственные деньги, ни больше, ни меньше, на восстановление посольства и возвращение ему былого великолепия, когда орды северян могут со дня на день сровнять город с землей. Но приличия надо соблюдать, а деньгам меж тем потребуется время, чтобы прибыть из Альтдорфа.
Снаружи перекликались рабочие, смывающие со стен посольства кислевитские письмена и рисунки, а стекольщики срывали с окон деревянные щиты, заменяя их свежевыдутыми стеклами.
– Ну вот, медленно, но верно, – заметил Стефан. – Скоро это посольство станет аванпостом Империи, которым можно гордиться.
– Все требует времени, Стефан. А я не уверен, что его у нас осталось много.
– Возможно. – Стефан скосил глаза на Павла, развалившегося на кушетке в углу комнаты, покуривая длинную и вонючую, как сам дьявол, трубку. – Но мы же не можем позволить, чтобы эти кислевиты думали, что они лучше нас, так?
Павел поморщился и буркнул:
– Это и так известно, – после чего выпустил в воздух безупречное кольцо дыма.
– Если бы не это, – сказал Каспар, – я был бы просто счастлив, зная, что не зря трачу деньги.
– Есть какие-нибудь новости из Империи? – спросил Стефан.
Вопрос был задан как бы невзначай, но Каспар чувствовал стоящую за ним тревогу.
Весть о падении Вольфенбурга стала тяжким ударом по моральному состоянию и боевому духу, а отсутствие достоверной информации лишь ухудшало положение.
Гонцы и курьеры прибывали редко, и каждый вез из Империи противоречащие друг другу слухи.
– Ничего определенного, – покачал головой Каспар.
– Вчера я разговаривал со стрелками-аркебузьерами из Виссенланда, – сказал Стефан. – Их соединение уничтожено у Ждевки, и с тех пор они ногти грызут с голодухи. Они сказали, что слышали, будто курганцы поднажали с юга и встали лагерем под Талабхеймом.
– Да? – Брови Каспара приподнялись и выгнулись дугой. – А я слышал, что армии Кургана на западе Империи, где-то возле Миденхейма.
– Ты в это не веришь?
Каспар тряхнул головой:
– Естественно нет, ни одна армия не способна покрыть такое расстояние за столь короткое время. Ты же и сам прекрасно знаешь. Коли на то пошло, я думаю, с наступлением зимы курганцы повернут на север, к Кислеву.
– Ходят слухи, что войска собираются у границ области. Много солдат, – вставил Павел.
– Это правда? – спросил Каспар.
– Будь я проклят, если знаю. Царица не делится со мной всей информацией.
– Что ж, спасибо тебе за твою проницательность, – буркнул Стефан.
Не обращая внимания на ссору товарищей, Каспар просматривал стопку бумаг на своем столе, задумчиво барабаня пальцами по дереву. Он устал – перенапряжение последних дней давало о себе знать. Просьбы об аудиенции у царицы на предмет обсуждения военного сотрудничества словно наталкивались на каменную стену, хотя Петр Лосев и заверил Каспара, что Ледяная Королева примет его, как только у нее появится такая возможность.
– А эти аркебузьеры из Виссенланда, с которыми ты разговаривал? – спросил он. – Где они расквартированы?
– Нигде. Они разбили лагерь под городскими стенами. Они и еще пара сотен душ, бежавших после боев на севере.
– Говоришь, они живут впроголодь?
– Да.
– Найди их командира и пришли его ко мне. И выясни, что случилось с провизией, отправленной в Кислев этим людям. Я хочу знать, почему они не снабжены должным образом.
Стефан кивнул и удалился, а Павел встал и подошел к окну.
– Настают плохие времена, – глубокомысленно заявил он.
– Угу, – согласился Каспар, потирая глаза.
– Павел раньше не видел города таким.
– Каким?
– Думаешь, в Кислеве все время такая суета? – спросил Павел. – Нет, большинство людей живет в степях, в станицах. Ну, знаешь, в таких маленьких деревеньках. Народ тянется в город в основном, когда зима уже на исходе, – продать меха, мясо и все такое прочее.
– Но теперь они переместились к югу из-за нашествия северных племен?
– Да. Такое случалось и прежде, но не так. Кьязацкие разбойники, главным образом из Кула и Тамака, носились по степям, убивали и грабили, но люди прятались за бревенчатыми стенами, и опасность им не грозила. Потребовалось кое-что погрознее кьязаков, чтобы в город хлынуло столько народу. Кислевиты – люди земли, а не камня. Они бы не покинули степи без крайней нужды.
Каспар кивнул, соглашаясь со словами Павла. Город казался оживленным и суетливым, но так было и во множестве других городов, которые он посещал. Ему просто не приходило в голову, что это не обычное положение вещей.
– Если еще одно войско собирается на севере, все будет только хуже, прежде чем стать лучше, Павел.
– Это не важно. Кислеву не в новинку трудные времена. Пережили те – переживем и эти.
– Ты так уверен…
– Давно ты меня знаешь? – внезапно спросил Павел.
– Точно не скажу, лет двадцать пять, может?
– И за все это время ты когда-нибудь видел, чтобы я сдавался?
– Никогда, – тотчас же ответил Каспар.
– Вот так и Кислев. Земля – вот все, что имеет значение. Мы можем умереть, но Кислев будет жить. Пока существует земля, есть и мы. Северяне убьют нас, но и сами они неизбежно умрут, или их убьет кто-нибудь другой. Кислев – это земля, а земля – Кислев.
Ход мыслей Павла был слишком абстрактен для Каспара, и он просто кивнул, неуверенный в том, что именно хотел сказать его друг. Однако от раздумий его оторвал вопрос Павла:
– Ты ожидаешь посетителей?
– Нет, – ответил Каспар, поднимаясь с кресла под гул сердитых голосов, доносившихся с улицы.
III
Он проснулся и не смог открыть рта.
Он вцепился ногтями в губы, отдирая от лица маску из мертвой кожи, и с отвращением швырнул ее на пол. С расширенными от ужаса глазами он рывком сел. Лучи низкого солнца пронзали грязную стеклянную крышу, тускло освещая бревенчатую мансарду; в воздухе плясали тучи пылинок. Вокруг него жужжали мухи, облепляя губы и руки там, где на них запеклись пятна крови и присохли бурые лохмотья.
Что-то свисало с крюка за его спиной, но он пока не хотел оглядываться.
Он резко поднялся, и жуткая тошнота тут же скрутила желудок; запах чердака проник в него: душок разложения и гнилостная вонь бальзамировочных жидкостей, украденных из здания чекистов.
Просыпаясь здесь, он понимал, что та тварь, существо внутри него, называющее себя его истинным "я", истинной сутью, снова убило, хотя он и не помнил, кого оно сожрало на этот раз. Все, в чем можно было быть уверенным, – это что еще одна жизнь оборвалась, исчезнув с лица земли в воплях невыносимой боли, и что оно – он – в ответе за это. Он упал на колени, содрогаясь в спазмах рвоты, ощущая во рту вкус сырого мяса. Всепоглощающая вина заставила его проплакать целый час, он ревел, точно новорожденный младенец, скорчившись в позе зародыша, пока не вспомнил о медальоне, не открыл со щелчком крышку и не уставился на портрет внутри. Вьющийся локон золотисто-каштановых волос покоился там, как в гнездышке, и он прижал его к лицу, вдыхая ее густой аромат.
Хлюпанья и дрожь стихли настолько, что он смог подняться на колени. Томительное эхо истинного "я" покинуло сознание, когда он подобрал широкий красный пояс, вроде тех, что носят кислевские бояре, и вытер лицо, чувствуя, как по мере очищения сила и индивидуальность возвращаются к нему.
На цыпочках он подошел к чердачному люку и прислушался, не шумит ли кто внизу. Он всегда тщательно заботился о том, чтобы скрывать от других деятельность своего иного "я"; люди не поняли бы боли, которая мучает его, когда он разрывается между двумя сущностями.
Удостоверившись, что продовольственный склад этажом ниже пуст, он откинул крышку люка и спустился на холодный деревянный пол. Он чуял, что, кроме лошадей в стойлах, в здании больше никого нет, но все же поторопился добраться до своего жилья, находящегося в соседнем доме. Здесь он нашел свежую одежду, льняное полотенце и брусок душистого мыла, после чего вышел во двор, на тренировочную площадку.
Поработав ручным насосом и наполнив конские поилки перед стойлами ледяной водой, он тщательно намылил все тело. Когда все до единого пятна крови сошли с кожи, он принялся повторять мантру спокойствия, с каждым разом ощущая себя все уравновешеннее, все сильнее и все целеустремленнее. Истинное "я", конечно же, никуда не делось, но он чувствовал, что оно с каждым вдохом отступает все дальше в глубины сознания. Он не знал, кого оно убило, но догадывался, что кто бы это ни был, его постигла по-настоящему мучительная смерть. Но он же не в ответе за это, не так ли? Когда приходят сны и истинная суть берет верх, он не в силах противиться. Вместе с мыслью об истинном "я" последний фрагмент его иной личности всплыл на поверхность.
Истинное "я" думало о медальоне, чувствуя, как физически возбуждается его второе "я" от мысли о ней. Ее прикосновение, ее кожа, ее запах, ее долгие поцелуи.
Только ради нее он делает все это. Истинное "я" вспомнило о безглазой голове, висящей на крюке на чердаке, и улыбнулось.
Истинное "я" было уверено, что она будет довольна.