Скрепив свои черные кудри гребнем, она вернулась внутрь. Когда постель была покрыта безвкусным ярким покрывалом, а ее молодость слоем косметики, Иллира была готова к встрече с посетителями. Она не преувеличивала своего недовольства в отношении апельсинов. Это было справедливо, поскольку продажа их у Хакона почти сошла на нет. Уже два дня и у нее не было клиентов. Одинокая и скучающая, она наблюдала, как в темноте от лампады поднимался дым, теряясь в своих бесконечных догадках.
- Иллира?
Человек откинул тяжелый занавес. Иллира не узнала голос. Силуэт говорил лишь о том, что человек был высок как Даброу, хотя и не таким широким в плечах.
- Иллира? Мне сказали, что я могу найти ее здесь.
Она замерла. Любой мог иметь причину возмущаться пророчествами С'данзо, независимо от их истинности и пытаться отомстить пророкам. Совсем недавно ей угрожал человек в красной с золотом ливрее из дворца. Ее рука проскользнула под складками скатерти и извлекла из ножен, крепившихся к ножке стола, крошечный кинжал.
- Чем могу быть полезна? - она придала своему голосу спокойствие. Это было приветствие скорее потенциальному клиенту, чем разбойнику.
- Поговорить с тобой. Я могу войти? - он сделал паузу, подождал ответа и, не получив его, продолжил:
- Ты кажешься чрезмерно подозрительной, С'данзо. У тебя много врагов, сестричка?
Он вошел в комнату, опустив за собой занавеску. Кинжал Иллиры бесшумно скользнул в складки юбки.
- Уэлгрин.
- Как быстро ты вспомнила?! Значит, ты унаследовала дар пророчества?
- Да, я унаследовала его, и в это утро узнала, что ты вернулся в Санктуарий.
- Прошло три недели. Ничего не изменилось, за исключением, возможно, перемен к худшему. Я надеялся закончить свои дела, не беспокоя тебя, но у меня возникли осложнения, и я сомневаюсь, что кто-либо иной из С'данзо сможет помочь мне.
- С'данзо никогда ничего не забывают.
Уэлгрин развалился в одном из кресел Даброу. Свет от канделябров падал на его лицо. Оно выдержало испытание временем, хотя, как и полагал Даброу, в его чертах не сохранилось следов юности. Он был высок и бледен, сухощав, как те сильные люди, у которых мягкие ткани "выкипели". Его волосы были выжжены солнцем до цвета соломы и скреплены четырьмя толстыми лентами и бронзовым браслетом. Даже для Санктуария он представлял экзотически-варварскую фигуру.
- Ты удовлетворена? - спросил он, когда ее пристальный взгляд опустился на бархатную скатерть стола.
- Ты стал очень похож на него, - медленно ответила она.
- Я не думаю, Иллира. В любом случае мои вкусы не таковы, как у нашего отца, так что забудь свои опасения на этот счет. Я пришел к тебе за помощью. Только истинная С'данзо может помочь мне, такая, какой была твоя мать. Я мог бы заплатить тебе золотом, но у меня есть кое-что другое, что может оказаться более привлекательным для тебя.
Он сунул руку под свой кожаный кильт с бронзовыми заклепками, чтобы достать замшевый кисет, который и положил, не открывая, на стол. Она хотела открыть его, но он наклонился вперед и крепко схватил ее за руку.
- Это не мое, Иллира. Я не был там той ночью. Я убежал прочь, как, вероятно, сделала и ты.
Его голос перенес Иллиру назад на пятнадцать лет, развеяв сомнения.
- Я тогда была ребенком, Уэлгрин. Маленьким ребенком четырех лет. Куда я могла убежать?
Он отпустил ее руку и уселся обратно в кресло. Иллира высыпала содержимое кисета на стол. Она узнала лишь несколько бусин и браслетов, но этого было достаточно, чтобы понять, что она видит драгоценности своей матери. Она подняла ожерелье с синими бусами, нанизанное на плетеный шелковый шнурок кремового цвета.
- Они нанизаны повторно, - сказала она просто.
Уэлгрин кивнул.
- Кровь испортила шелк и жутко воняла. У меня не было другого выхода. Все остальное такое же, как и было.
Иллира ссыпала бусы назад в кучу. Он знал, чем привлечь ее. Все это не стоило и одной золотой монеты, но никакие богатства не могли быть для нее ценнее.
- Ну хорошо, что ты хочешь от меня?
Он отодвинул безделушки в сторону и достал из другого кисета керамический черепок, размером в ладонь, который аккуратно положил на бархатную скатерть.
- Скажи мне все об этом: где остальная часть дощечки, как она разбилась, что означают эти символы - все!
В этом зазубренном осколке не было ничего такого, что объяснило бы перемену, которая произошла с Уэлгрином, пока он рассказывал о нем. Иллира видела перед собой кусок обычной оранжевой керамики, плотно заполненный черным узором под глазурью; подобные вещи можно было найти среди домашней утвари в любом доме Империи. Даже с пророчествами С'данзо, собранными на этом черепке, он оставался обычной вещью. Иллира посмотрела в ледяные зеленые глаза Уэлгрина, на его приподнятые в задумчивости брови, подбородок, возвышающийся над плечами, усеянными заклепками, и подумала о том, как бы лучше сказать ему то, что она увидела.
- Его секреты глубоко внутри. Для случайного взгляда это совершенно недоступно. Только длительное изучение позволит извлечь их наружу, - она положила черепок назад на стол.
- Как долго?
- Трудно сказать. Пророчества усиливаются через символические циклы. Это может длиться до тех пор, пока не подойдет цикл этого черепка…
- Я знаю С'данзо! Я был с тобой и твоей матерью - не играй со мной в базарные игры, маленькая сестричка. Я знаю слишком много.
Иллира откинулась на спинку кресла. Кинжал из ее юбки вывалился на пол. Уэлгрин нагнулся и поднял его. Он повертел его в руках и без предупреждения вонзил в стол через бархат покрывала. Затем, взявшись рукой за гладкую часть лезвия, согнул его так, что рукоятка коснулась стола. Когда он убрал руку, кинжал остался согнутым.
- Дешевая сталь. Современная дрянь, смерть для того, кто рассчитывает на него, - объяснил он, с обидой вытаскивая кинжал из стола. Он положил нож из темной стали вместе с бусами и браслетами.
- Теперь расскажи мне о моем черепке.
- Это не базарные игры. Если бы я не знала тебя, я бы сказала, что это просто осколок керамики. Ты владел им долгое время. И он не говорит ни о чем, кроме связи с тобой. Но полагаю, это нечто очень важное, иначе ты не был бы здесь. Ты знаешь о С'данзо и о том, что ты называешь "базарные игры", но, я в самом деле сейчас ничего не вижу, может смогу позднее. Есть способы усилить видение. Я попытаюсь это сделать.
Он бросил на стол золотую монету.
- Возьми то, что тебе нужно.
- Только мои карты, - ответила она, возбужденная его жестом.
- Достань их! - приказал он, не поднимая монету.
Иллира извлекла потертую колоду карт из глубин своей блузки и положила на нее черепок, зажгла еще несколько свечей и лампаду. Она разрешила Уэлгрину разделить колоду на три стопки, затем в каждой перевернула верхнюю карту.
ТРИ ЯЗЫКА ПЛАМЕНИ: туннель, ведущий из света в тьму с тремя подсвечниками вдоль пути.
ЛЕС: первобытные искривленные стволы, зеленый купол, живой полумрак.
СЕМЬ РУД: красная глина, гончар с кругом и печью для обжига.
Иллира смотрела на изображения, теряясь в догадках и не находя гармонии или направления. Карта Пламени была центральной, но связка не открывала перспективы для нее. Лес - символ мудрости во все времена, казался маловероятным как цель или начало пути для ее брата, и Семерка должна означать больше, чем обычно. Представала ли карта Руд как созидательная? Или же красная глина была знаком кровопускания, что часто оказывалось правдой, когда она появлялась в связке с другими картами Санктуария.
- Я вижу пока недостаточно. Базарные игры или нет, но видимо еще не время разгадать эту вещь.
- Я приду вновь после захода солнца - это будет более подходящее время, не так ли? Я свободен от несения гарнизонной службы до завтрашнего утра.
- Для карт - да, но Даброу к этому времени закончит работу в кузнице, а я не хочу вовлекать его в это дело.
Уэлгрин согласился с этим доводом.
- Я понимаю. Приду в полночь. Он в это время будет спать, если, конечно, ты не заставишь его бодрствовать.
Иллира почувствовала, что было бы бесполезно что-либо доказывать. Она молча наблюдала, как он сгреб кучу безделушек, кинжал и черепок в один кисет, слегка вздрогнув, когда он убирал с ее глаз последние бусинки.
- По обычаю С'данзо оплаты не будет до получения ответа на вопрос, - сказал он.
Иллира кивнула. Уэлгрин провел много лет возле ее матери и знал многое из жизни С'данзо, возбуждая подозрительность своего отца. Кожа его юбки заскрипела, когда он встал. Попрощавшись, он покинул палатку в молчании.
Когда Уэлгрин шагал большими шагами через толпу, перед ним расступались. Он отметил это. Здесь, на этом базаре, где его воспоминания продирались через проклятия, драки, насмешки и воровство. В любом другом месте к нему отнеслись бы с уважением, но не в этом месте, которое было однажды его домом некоторое время.
Один из немногих в толпе, что могли помериться с ним ростом - смуглолицый человек в фартуке кузнеца загородил ему на секунду дорогу. Уэлгрин искоса посмотрел на него и предположил, что это Даброу. Несколько раз он видел в городе невысокого с орлиным носом напарника кузнеца, не зная ни имени, ни прозвища этого человека. Они посматривали по сторонам, чтобы избежать случайных встреч.
На входе в базар, где стояли полуразрушенные колонны, сохранившие следы построивших их королей Илсиг, из тени выбрался человек и пошел в ногу рядом с Уэлгрином. Хотя он имел манеры и одежду горожанина, его лицо было схоже с лицом Уэлгрина, худощавое, суровое, обожженное солнцем.
- Что ты узнал, Трашер? - спросил Уэлгрин, не глядя.