– Захват, – буднично, как на полигоне или на тренажере, доложил Симонов и почти без паузы добавил: – Пуск, однако!
С крайнего правого подкрыльевого пилона нашего "Грача" сорвалась еще одна ракета.
Взрыв, вспухший перед нами, начисто снес хвостовое оперение американской машины.
Транспортник резко опустил нос, его горящее крыло наконец переломилось в промежутке между пилонами двигателей, а падение приобрело явно неконтролируемый характер.
– Все, падает, слоняра! – сказал Симонов и добавил: – "Моска", видишь эту балдень?
– Ага, – отозвалась Кристинка. – Видю.
– Следи за парашютистами. Как только они появятся – поднимай "Майю" и "Вилли".
– Вас поняла, – ответила Дятлова. – Парашюты вижу! Позади вас наблюдаю взрыв в воздухе!
Где-то в той стороне как раз был Зиновьев.
Симонов начал разворачивать машину. В этот момент сильно полыхнуло в джунглях под нами – обломки транспортника достигли грешной земли, и недогоревший керосин из его баков взорвался довольно впечатляющим фейерверком.
– "Рата", ты там как? Жив? – спросил я, не особо надеясь на ответ.
– Пока да, – ответил сдавленный голос Зиновьева и добавил: – Снаряды почти все….
– "Чато", "Рата" слева ниже вас! – доложила "Избушка". – Одна малоразмерная цель, похоже, сбита, а две оставшихся атакуют "Рату"! "Чато", выше вас малоразмерная цель, похоже, заходит на вас!
И практически без паузы: – "Майя" и "Вилли" в воздухе!
"Майя" и "Вилли" – это наши вертолеты. "Майя" – позывной Машки, а "Вилли" – Светки. Почему-то девки сразу согласились на эти позывные из старого немецко-австрийского мультика про одноименную пчелу, хотя я предложил их чисто в порядке прикола.
– "Моска", прикрывай "пчелок" и наводи их на купола! – отдал я приказ Кристинке и спросил Симонова: – Давай за "Ратой".
– Даю, – ответил он.
– "Чато", на вас заходит малоразмерная цель. Похоже, истребитель! – доложила взволнованная "Избушка".
– Понял, – ответил Симонов и резко бросил "Грач" через крыло. – Ща он у меня схлопочет!
У меня желудок поднялся к самому горлу в момент, когда земля и небо за стеклом кабины поменялись местами.
– Не понял, почему нас не облучают радаром, – сказал озабоченный Симонов, ни к кому особо не обращаясь. – У меня вся аппаратура исправна, а ни черта не фиксируется. Уж давно "Рита" должна была орать…
"Рита" – это, если кто не знает, встроенный речевой информатор, автоматически предупреждающий летчиков в бою о всякой бяке. Приятным женским голосом.
В этот момент выше, над самым нашим килем мелькнули две бледно-желтые пушечные трассы. Наш противник то ли промазал, то ли особо и не стремился попасть в нас.
А потом я увидел, как выше нас проносится стремительный силуэт серо-голубого F-16. Кроме подфюзеляжного бака, никаких подвесок на нем видно не было.
– Ракет на нем не видать, – сообщил я. – Так что ты прав.
– Ага, – согласился Симонов. – И радар у него, похоже, неисправен. Нашли кого на сопровождение посылать, уроды. Держись, майор!
Последовал доворот и резкий маневр, после которых наш "Грач" выровнялся.
– Захват, – сказал Симонов без намека на эмоции. – Пошла ракета!
Последовал взрыв впереди нас, рядом с "Файтинг Фалконом".
– Не падает, – констатировал Симонов. – Но ПТБ сбросил, задымил гуще, отворачивает и явно уходит со снижением. Стало быть, задели, подыхать полетел… "Рата", ты где там?
– Здесь я, – ответил Зиновьев.
– Где это "здесь"?
– А буй его знает, я вас не вижу!!
– Снижаемся. Держись, мы щас, – сказал Симонов, доворачивая штурмовик.
– "Чато", "Моска", внимание, – возник в наушниках голос Георгиева. – Три цели правее вас. А с востока на предельно малой высоте подходят на дозвуковой скорости еще четыре малоразмерные цели!
Ну, ни фига же себе! Им тут что, Кубань образца 1943-го или "Битва за Британию", чтобы масштабные воздушные сражения устраивать?
– Ого, – только и сказал Симонов тоном очень занятого человека.
– "Моска", как там "пчелки"? – спросил я Кристинку.
– Подбирают парашютистов.
– Ты еще четыре цели видишь?
– Покамест нет.
– Смотри внимательно.
В этот момент впереди нас наконец возникла дымящаяся точка – "элка" Зиновьева, на хвосте которой висел небольшой, разрисованный серо-зеленым камуфляжем прямокрылый штурмовик А-37 (тоже, видимо, добытый местными ВВС непонятно как и где). От всей души паливший по L-39 из своего встроенного "Минигана" – четко было видно, как трассы пуль зацепляют "элку", только калибр этих самых пуль был явно маловат, и оттого пилотируемый Зиновьевым "продукт социалистического содружества" все еще держался в воздухе. Чуть позади держался еще один "Дрэгонфлай", явно ведомый первого.
– Ну, милые, здравствуйте, – сказал Симонов, приникая башкой к прицелу. – Щас будет общее прогревание организма!
– Я "Моска", – сообщила в этот момент Кристинка. – В натуре, тут еще четверо. Теперь я их вижу. Странные какие-то. Попробую отвлечь их от "пчелок".
– Держись, "Моска", мы щас, – ответил я ей.
Как ни торопился Симонов, мы все-таки не успели. В момент, когда "Су-25" наконец завибрировал от огня четырех стволов встроенной и подкрыльевых пушек, "элка" Зиновьева вспыхнула и перевернулась кабиной вниз, после чего ее полет стал неуправляемым, переходя в падение. Видно было, как улетел фонарь кабины и выстрелило кресло катапульты.
Ведомого А-37 наш огонь буквально разодрал на атомы – маленький штурмовик исчез в облаке взрыва. В обрабатывавшего Зиновьева ведущего попало несколько меньше снарядов, но ему вполне хватило. От левого крыла оторвались какие-то куски, потом из сопел повалило пламя, а затем пилот А-37, решив не испытывать судьбу, катапультировался.
– Кто с чем к нам придет, тот от того и погибнет, – констатировал Симонов и спросил: – Надеюсь, наш героический штрафник остался жив. "Моска", ты где там?
– Киря, я тут, под вами, – доложила Кристинка. Голос у нее был несколько напряженный.
– "Чато", "Моска" на шесть часов левее вас, – доложила "Избушка". – "Майя" и "Вилли" уходят в зону ожидания!
– Вон она, – констатировал Симонов, опрокидывая "Грач" на крыло.
– И что это за хрень? – вырвалось у него через секунду.
Перед нами открылась следующая картина – серебристый "Мустанг" с красной звездочкой на киле висел на хвосте у более чем странного темно-серо-зеленого самолетика (размеры меньше чем даже у А-37, крыло с обратной стреловидностью, горб единственного движка сверху фюзеляжа, никаких номеров и эмблем). Хе-162? "Фольксягер", он же "Саламандер"? В 1945-м и даже чуть позже это был вполне перспективный аэроплан, вот только в воздухе его с конца 1940-х никто не видел. А тут они вдруг свалились на нашу голову, да еще и в таких количествах. Ну ни фига же себе! На хвосте у Дятловой висел второй "призрак из прошлого", а еще два однотипных агрегата держались позади, чуть выше них.
– "Моска", у тебя "Хейнкель" на хвосте! – сообщил я Дятловой.
– "Чато", чего-чего? – не поняла Кристинка. – Мужики, вы там чего курите?
– Эльфийский лист, – ответил Симонов. – Чего те непонятно? "Двадцатка", "мессер" справа, совсем как в кино. Давай, маневрируй энергичнее, я их буду глушить своим главным калибром!
– Шас-щас! – слышал я Кристинкин голос. – Ну иди сюда, мля!
Через секунду она дожала-таки того, кого преследовала. Пулеметные контейнеры под крыльями "Мустанга" замерцали вспышками. "Фольксягер" взорвался, вспучившись облаком обломков.
– Давай в сторону, подруга! У тебя на хвосте еще один "индеец"!
– Поняла!
После этого "Мустанг" выполнил классический в такой ситуации маневр – встал в крутой вираж. Сидящий на хвосте у Кристинки Хе-162, выстрелив несколько раз и не попав, тупо полез за ней, но его пилот явно не читал книжек и не рубился в компьютерные "леталки". "Хейнкель" был маломаневренен и имел скорость много больше "Мустанга". Я с удовлетворением наблюдал, как он наконец закономерно проскакивает вперед истребителя Кристинки. Та не растерялась, последовал доворот и точный огонь пулеметов – и противник потянул к земле дымный след.
В этот момент Симонов уже поймал в прицел вторую пару Хе-162 и прежде, чем они успели что-либо понять, вдарил по ближнему из них из всех точек. Тот красиво взорвался, а его напарник, поняв, что ему больше ничего не светит, на большой скорости спикировал вниз, явно имитируя падение.
– Последний уходит, – доложила "Избушка".
– Фу-у-у! – сказал Симонов тоном крестьянина после молотьбы, выравнивая самолет.
– "Чато", я "Майя", – услышал я в наушниках Машкин голос. – Сообщите, каковы наши дальнейшие действия?
– Спасшихся с "большого" подобрали?
– Троих. Четвертого нашли мертвым.
– Молодец, "Майя". Место падения "Раты" наблюдала?
– Да более-менее.
– Тогда идете туда и подбираете нашего человека, без разницы – живого или мертвого… Поняла?
– Вас поняла, выполняю.
– "Моска", сопроводи "пчелок" до места.
– "Чато", вас поняла, выполняю, – ответила Кристинка.
– Мы уходим или еще поболтаемся? – спросил я у Симонова.
– Горючка пока есть, повреждений нет, – ответил он. – Правда, снарядов мало, но ничего. Думаю, есть смысл покараулить девчонок, а то мало ли.
– Не возражаю, – согласился я и проверил окружающий радиоэфир. Там Эдита Пьеха по-прежнему разорялась про то, как "встретились в водах болгарская роза и югославский жасмин, с левого берега лилию в росах бросил вослед им румын" и "от Украины, Молдовы, России дети советской страны бросили тоже цветы полевые в гребень дунайской волны".