- Лично храбр, возглавил остатки Владимирского полка в сражении на Альме и вывел его с наименьшими потерями с поля боя. Уже знаю от Павла Степановича, что в сражении у Черной речки, сам был под ядрами, которые и доконали генерал-лейтенанта Вревского*. Но позвольте высказать свое мнение, он слишком долго служил с Паскевичем, который не терпел около себя инициативных людей, и так и не стал полководцем. - Вдруг совершенно неожиданно вступил в разговор Васильчиков. - Опираться Вам советую
______________________________________________________________________
* - С начала сражения, 4 августа, инициатором которого во многом выступал командированный АII, генерал-адъютант барон Вревский, под ним, была ядром убита лошадь, низко пролетевшим вторым ядром с него сорвало фуражку, а после безуспешной попытки Горчакова, ссылаясь на дурные предзнаменования, удалить барона с линии, тот был поражен ядром в голову.
именно на барона Вревского. Его верно можно посвятить во все. Он является доверенным лицом императора, от него и надо ждать наибольшей помощи.
- Видите ли, господин капитан, сначала Вы, а теперь и мы, знаем-с, как и где надо ударить, но у меня нет власти, отдавать повеления генералу Горчакову. А насколько я понял-с, он будет тянуть с наступлением, и вообще с активными действиями-с, до последней крайности.
- Ваше высокопревосходительство! Да я согласен, согласен. - Отвечал, смятый напором 'предков', Гребнев, укоризненно глядя на Ларионова.
- Вот и хорошо-с! Сейчас, Вы с Виктором Илларионовичем, будете готовить приказ, поможет вам Степан Александрович, - кивнул Нахимов в сторону генералов, - дабы нам дело у Евпатории, преподнести князю Горчакову на блюдечке-с. Укрепить надо-с начальника нашего, в победном настрое. Детали Вы обговорите. Нужен заметный, я бы сказал крупный успех! Если он так нужен, значит, он должен быть!
* * *
Обсуждение дальнейших действий, с 'Их превосходительствами', и при активном участии Ларионова, сводилось к тому, какие части севастопольского гарнизона будут участвовать в 'евпаторийской авантюре', как её назвал про себя Гребнев.
По общему решению, к Евпатории вместе со вторым батальоном бригады, должны были выдвинуться Ладожский пехотный и Шлиссельбургский егерский полки из главного резерва Корабельной стороны. При них 8-й артиллерийской бригады, батарейная батарея ? 3 - 12 орудий. Легкая батарея ? 3 - 6 орудий.
Командование над этими силами должен был осуществлять командир батальона подполковник Кушелев. В его задачу входило очистить подходы к городу от турецких аскеров на редутах, вызвать в поле, своими действиями как можно больше турецких, французских и английских солдат, перемолоть в бою, вражеские резервы и обеспечить, очистку города от интервентов, приданными полками.
Артиллерия 1855 года должна была играть роль пугала и приманки, равно как и пехотинцы наиболее укомплектованных полков севастопольского гарнизона. Вызов и ожидание подполковника Кушелева с Северной стороны, генерала Тетеревникова Николая Козьмича - начальника восьмой пехотной дивизии, предполагавшимся на должность военного коменданта Евпатории, командира батареи трехдюймовок, капитана Москвитина, растянулись еще на некоторое время. Объяснение задачи, согласование действий и плана организации боя, вылившиеся в бурное обсуждение с участием всех "заинтересованных сторон", пришло к чеканным строкам приказа на марш, диспозицию, составленную с помощью генерала Хрулёва, командовавшего в первом сражении у Евпатории, и изложение их на бумаге, растянулось еще два часа.
Полные впечатлений от столь содержательно проведенного дня, Ларионов и Гребнев отправились на выделенные им квартиры в Николаевской батарее, далеко за полночь.
Глава 14. Вопросы разные, причина одна.
- Ваше благородие!
- Чего тебе, Кузнецов?
- Дозвольте сползать, вроде Огородников еще шевелится! Да и останних поглядеть надоть.
- Светло еще, не боишься подстрелят? - спросил капитан Степанов своего взводного, старшего унтер-офицера Ракова, сняв шлем и вытирая платком перепачканное лицо.
- Мы с Огородниковым земляки, с одной волости. До смерти себе не прощу, что сразу его не вытащил. А светло, так французу счас не до нас. У него, небось, тоже такие имеются, что своих вытащить хочуть. Авось пронесет.
Унтер офицер просительно смотрел в лицо капитану, ожидая разрешения сползать, вынести раненого земляка гранатометчика.
- Ваше благородие! И мне разрешите! - еще один солдат приставив карабин, к стенке окопа, казалось, готов был вылететь из окопа и ждал только разрешения, - грех своих бросать!
Степанов, осторожно выглянул из окопа, поглядел в сторону траншей французской паралели.
- Еще желающие подставить голову под пули есть?
- Есть Ваше благородие! - раздались еще два голоса.
- Давайте братцы! Остальным наблюдать за траншеей французов, да быть готовыми огнем прикрыть охотников! Пулеметчики! Взять под прицел вражескую траншею! Глядите, как будет шевеление, огонь без приказа!
По команде Степанова, три пары добровольцев по-пластунски поползли к краю Килен-балки, подбирать своих раненных и убитых.
Подняв карабины и прильнув к 'Максимам', солдаты настороженно вглядывались в сторону позиций противника, готовые открыть огонь при малейших признаках опасности. Но там не было заметно, ни одного движения. На люнете и редутах наоборот, солдаты, не исключая офицеров вылезши на банкеты, радовались как дети. От дурного предчувствия, у Капитана похолодело в области желудка. Он кричал, срывая голос, пытаясь привлечь внимание солдат и офицеров тринадцатой роты, чтобы заставить их скрыться, спрятаться, исчезнуть!
Залп батарей осаждавших, был убийственным. Если во время боя тринадцатая рота не потеряла ни одного человека, а потери 'гренадер' свелись всего к нескольким убитым и раненым, прилетевшие со стороны врага ядра и бомбы, только убили двенадцать человек, еще одиннадцать было ранено и контужено.
Степанов в бессильной ярости опустошил магазин карабина, оставленного одним из добровольцев, в сторону осадных батарей. А потом с радостью увидел акт возмездия. На двух батареях, целенаправленно целый день стрелявших по люнету и редутам, выросли косматые разрывы осколочных гранат.
Русский налет длился очень не долго. Степанову показалось, не больше минуты, но теперь, даже и простым, невооруженным взглядом, видны были повреждения брустверов и амбразур. Если первая батарея, успела сделать один залп, вторая умудрилась сделать два, и теперь разглядывая ее в бинокль, капитан с удовлетворением приговаривал:
- Так их, сучьих выблядков! Так их! Так их Марков!
Некоторые из вражеских батарей, из тех, что были расположены правее, успели сделать по нескольку залпов, но над ними вставали шапки шрапнельных разрывов, принуждая уцелевших артиллеристов к бегству, а батареи к молчанию.
Оторвавшись от бинокля, Степанов увидел, как ползком, волоча тала на раскинутых шинелях, возвращаются охотники.
* * *
После двух ходок, в окоп перетащили всех раненных и убитых. Раненых оказалось двое, семеро 'гренадер' погибли. Сейчас раненых наскоро перевязав, готовились тащить в тыл. Один из раненых, получивший рану в бок, после перевязки, не смотря на слабость, бодрился. Второй был очень плох. Не приходил в себя, стонал, а по его лицо разлилась синюшная бледность.
Как ни старались накануне саперы и севастопольцы, но прокопать ходы сообщения, в каменистой севастопольской земле, они не успели. Теперь предстояло решить, как отправить раненых в тыл. Поглядев еще раз на курящиеся дымом после разрывов осколочных снарядов, батареи врага, капитан Степанов скомандовал, чтобы раненых выносили по четыре человека на шинелях, бегом, но не пригибаясь, еще двое пусть пристроят носовые платки на шомпола карабинов, и бегут вместе с носильщиками.
Французы не стреляли, и вообще не подавали признаков жизни. Через некоторое время от люнета и редутов, появились такие же группы солдат несущие раненых.
* * *
Если хочешь быть военным,
Дисциплину соблюдай,
Трехлинейную винтовку,
Никому не отдавай.
Придя в хорошее расположение духа, от того, что раненых спокойно переправили в тыл, Степанов осматривал в бинокль французские траншеи. Желтоватый вал почвы, кое-где уложены мешки с землей, движения не видно. Видимо почувствовав, что офицер в хорошем настроении, ишь мурлычет себе под нос солдатскую песенку, взводный, которому капитан, пообещал исхлопотать медаль, решился на важный разговор.
- Ваше благородие, дозвольте спросить?
- Слушаю тебя унтер-офицер.
- А правду солдаты говорят, что нам служить долго придется? Нет, я с понятием, что пока супостата за море не спровадим, оно конечно, ну а далее, как быть?
Сначала Степанов хотел ответить, что-либо дежурное, но потом задумался. Для него самого, вопросов не было о дальнейшей жизни.
'Служить и только служить. Как известно за Богом молитва, а за Царем служба не пропадет. А вот правда, как будет с солдатами?'
- Давай-ка присядем. Тебе Кузнецов, сколько годков-то?
- Тридцать пять на Троицу будет.
- Старый ты какой!
- Да уж не вьюноша! Дык, теперь еще один остался. Жены нет, детей нет. Куда и к кому посля службы вертаться?
- А ты оставайся на сверхсрочную! - радуясь, что нашел ответ на солдатский вопрос предложил Степанов.
- Так я, Ваше благородие, могу и остаться. Так ведь я-то, не один, все обчество интересуется.