III
Ha столе стояли вареные яйца, масло, маринованные грибы и хлеб.
- Мы, брат, чудесно пообедаем, - добродушно говорил дядя. - За первый сорт. Я голоден, как волк.
Он взял яйцо и вооружился ложкой.
- Дядюшка! - изумленно вскричал я - Неужели, вы будете есть это?!
- Да, мой друг. Ведь здесь я никого не убиваю…
- Ну, нет! По моему, это такое же убийство… Из этого яйца мог бы выйти чудесный цыпленок, а вы его уничтожаете!
Его глаза увлажнились слезами. Он внимательно взглянул на меня: мои глаза тоже были мокры.
Он вскочил и бросился в мои объятия.
- Прости меня. Ты прав… Ты гораздо лучше, чем я!
Мы прижали друг друга к сердцу и, растроганные, снова сели на свои места.
Дядя повертел в руках яйцо и задумчиво произнес:
- Хотя оно уже вареное… Цыпленок из него едва ли получится.
- Дядюшка! - укоризненно отвечал я. - Дело ведь не в нем, а в вас. В вашей чистой совести!
- Ты опять прав! Тысячу раз прав. Прости меня, старика!..
Кухарка внесла суп из цветной капусты.
- Дай, я тебе налью, - любовно глядя на меня, сказал дядюшка.
Я печально покачал головой.
- Не надо мне этого супа.
- Что такое? - встревожился дядя. - Почему?
- Позвольте мне, дядя, рассказать вам маленькую историйку… На одном привольном, залитом светом горячего солнца огороде - росла цветная капуста. Радостно тянулась она к ласковым лучам своей яркой зеленью… Любо ей было купаться в летнем тепле и неге!.. И думала она, что конца не будет ее светлой и привольной жизни… Но пришли злые огородники, вырвали ее из земли, сделали ей больно и потащили в большой равнодушный город. И попала несчастная в кипяток, и только тогда, в невыносимых муках, поняла, как злы и бессердечны люди… Нет, дядя!.. Не буду я есть этой капусты.
Дядя с беспокойством взглянул на меня.
- Ты думаешь… Она что-нибудь чувствует?
- Чувствовала! - прошептал я, со слезами на глазах. - Теперь уже не чувствует… Учеными ведь доказано, что всякое растение - живое существо, и если оно не умеет говорить, то это не значит, что ему не больно!.. О, как я раньше был жесток! Сколько огурцов убил я на своем веку…
Дядя тихо положил ложку и отодвинул суповую чашку.
- Мне стыдно перед тобой… Теперь только я вижу, как я был жалок со своим вегетарианством, которое было тем же замаскированным убийством… Ты прямолинейнее и, значит, - лучше меня.
Мы сидели, молча, растроганные, опустив головы в пустые тарелки.
- Но… - прошептал, наконец, дядя, задумчиво глядя на меня. - Чем же мы должны питаться?
- Молоком, - сказал я. - Это никому не делает больно. Хлеб делается из колосьев и, поэтому, жестоко было бы уничтожать его. Вместо хлеба, можно подбирать сухие опавшие листья, молоть их и изготовлять суррогат муки…
Дядя вздохнул.
- А я заказал кухарке на второе спаржу…
- Дядюшка! Позвольте мне рассказать вам историйку: на одном огороде росла спаржа… Радостно тянулась она к яркому…
- Знаю, - кивнул головой дядя. - Потом пришли злые огородники и сделали ей больно…
Он почесал затылок и сказал:
- Ну, что ж делать… Попьем молочка! Может, до сбора сухих листьев, можно с кусочком хлеба… Он ведь мёртвенький…
- Дядя! - сурово и непреклонно сказал я. - Будьте же мужественны! Ведь дело не в мёртвеньком, как вы говорите, хлебе, а в вас! Дело в чистой совести!
IV
Он пил маленькими глотками молоко и, пораженный, смотрел на меня. А я говорил:
- Я вам беспредельно благодарен! Вы мне открыли новый мир!.. Теперь я буду всю жизнь ходить босиком.
- Босиком? Зачем, мой друг, босиком?
- Дядя! - укоризненно сказал я. - Вы, кажется, забываете, что башмаки делаются из кожи убитых животных… Не хочу я больше быть пособником и потребителем убийства!
- Ты мог бы, - сосредоточенно раздумывая, прошептал дядя, - делать башмаки из дерева… Как французские крестьяне.
- Дядюшка… Позвольте вам рассказать одну печальную историйку. В тихом дремучем лесу росло деревцо. Оно жадно тяну…
- Да, да, - кивнул головой дядя. - Потом его срубили злые лесники. Милый мой! Но что же тогда делать?!. Вот, у тебя сейчас деревянные полы…
Я тихо, задумчиво улыбнулся.
- Да, дядюшка! В будущий ваш приезд этого не будет… Я закажу стеклянные полы…
- По…чему стеклянные?
- Стеклу не больно. Оно - не растительный предмет… Стулья у меня будут железные, а постели из мелкой металлической сетки…
- А… матрац и… подушки?.. - робко смотря на меня, спросил дядя.
- Они хлопчатобумажные! Хлопок растет. Позвольте рассказать вам одну…
- Знаю, - печально махнул рукой дядя. - Хлопок рос, а пришли злые люди…
Он встал со стула. Вид у него был расстроенный и глаза горели голодным блеском, так как он пил только молоко.
- Может быть, вы желали бы пройтись после обеда по саду? - спросил я. - Мне нужно кое-чем заняться, а вы погуляйте.
Он встал, робкий, голодный, и заторопился:
- Хорошо… не буду тебе мешать… Пойду, погуляю…
- Только, - серьезно сказал я, - одна просьба: не ходите по траве… Она вам ничего не скажет, но ей больно… Она будет умирать под вашими ногами.
Я обнял его, прижал к груди и шепнул:
- Когда будете идти по дорожке - смотрите под ноги… У меня болит сердце, когда я подумаю, что вы можете раздавить какого-нибудь несчастного кузнечика, который…
- Хорошо, мой друг. У тебя ангельское сердце…
Дядя посмотрел на меня робко и подавленно, с чувством тайного почтения и страха. Втайне, он очевидно, и сам был не рад, что разбудил во мне такую чуткую, нежную душу.
Когда он ушел, я вынул из буфета хлеб, вино, кусок ростбифа и холодные котлеты.
Потом расположился у окна и, уничтожая эти припасы, любовался на прогуливавшегося дядюшку.
Он шагал по узким дорожкам, сгорбленный от голода, нагибаясь время от времени и внимательно осматривая землю под ногами… Один раз он машинально сорвал с дерева листик и поднес его к рту, но сейчас же вздрогнул, обернулся к моему окну и бросил этот листик на землю.
Прожил он у меня две недели - до самой своей смерти.
Мы ходили босиком, пили молоко и спали на голых железных кроватях..
Смерть его не особенно меня удивила.
Удивился я только, узнав, что хотя он и жил в Сибири, но имел все свойства самарского дядюшки: после его смерти я получил тощий засаленный пучок кредиток - так, тысячи три.
Автобиография
Еще за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет. Это само по себе пустячное указание я делаю лишь потому, что желаю опередить на четверть часа всех других замечательных людей, жизнь которых с утомительным однообразием описывалась непременно с момента рождения. Ну, вот.
Когда акушерка преподнесла меня отцу, он с видом знатока осмотрел то, что я из себя представлял, и воскликнул:
- Держу пари на золотой, что это мальчишка!
"Старая лисица!" - подумал я, внутренне усмехнувшись, - "ты играешь наверняка".
С этого разговора и началось наше знакомство, a потом и дружба.
Из скромности я остерегусь указать на тот факт, что в день моего рождения звонили в колокола и было всеобщее народное ликование. Злые языки связывали это ликование с каким-то большим праздником, совпавшим с днем моего появления на свет, но я до сих пор не понимаю, при чем здесь еще какой-то праздник?
Приглядевшись к окружающему, я решил, что мне нужно первым долгом вырасти. Я исполнял это с таким тщанием, что к восьми годам увидел однажды отца берущим меня за руку. Конечно, и до этого отец неоднократно брал меня за указанную конечность, но предыдущие попытки являлись не более как реальными симптомами отеческой ласки. В настоящем же случае он, кроме того, нахлобучил на головы себе и мне по шляпе - и мы вышли на улицу.
- Куда это нас черти несут? - спросил я с прямизной, всегда меня отличавшей.
- Тебе надо учиться.
- Очень нужно! Не хочу учиться.
- Почему?
Чтобы отвязаться, я сказал первое, что пришло в голову:
- Я болен.
- Что у тебя болит?
Я перебрал на память все свои органы и выбрал самый нежный:
- Глаза.
- Гм… Пойдем к доктору.
Когда мы явились к доктору, я наткнулся на него, на его пациента и свалил маленький столик.
- Ты, мальчик, ничего решительно не видишь? Ничего, - ответил я, утаив хвост фразы, который докончил в уме: "…хорошего в ученьи".
Так я и не занимался науками.
Легенда о том, что я мальчик больной, хилый, который не может учиться, росла и укреплялась, и больше всего заботился об этом я сам.
Отец мой, будучи по профессии купцом, не обращал на меня никакого внимания, так как по горло был занят хлопотами и планами, каким бы образом поскорее разориться? Это было мечтой его жизни, и нужно отдать ему полную справедливость - добрый старик достиг своих стремлений самым безукоризненным образом. Он это сделал при соучастии целой плеяды воров, которые обворовывали его магазин, покупателей, которые брали исключительно и планомерно в долг, и пожаров, испепелявших те из отцовских товаров, которые не были растащены ворами и покупателями.