Через три дня Лотта уехала в Берлин. Теперь все свободное время Отто проводил с Эльзой, младшей из сестер. Белокурая восемнадцатилетняя Эльза были сущим ангелом: пышные волосы, голубые глаза, точеный носик.
Эльза была болтушкой, и скучать с нею не приходилось. Дни проходили незаметно, и быстро приближался срок возвращения в Постлау.
* * *
В Кюлюнгсборне Енихе пробыл ровно месяц. Приехав в Постлау, он сказал группенфюреру, что согласен на его предложение. Теперь еще некоторое время надо было подождать приказа о переводе в войска СС. Таким образом, отпуск продолжался.
Отто лежал в своей комнате на широкой тахте у раскрытого окна. Он только что принял ванну, и его тело холодила шелковая пижама.
Молоденькая симпатичная полька Ирена, служанка Штайнгау, принесла лимонад со льдом, поставила на столик и бесшумно удалилась, Ирена была исполнительна, молчалива, и за все время пребывания в доме Штайнгау Отто услышал от нее всего несколько слов.
Однажды вечером он вернулся с прогулки раньше обычного. Отперев дверь, вошел в гостиную и застал там Штайнгау и Ирену. Она сидела у него на коленях. Отто, пробормотав извинения, быстро поднялся к себе наверх.
Утром никто из них ни словом не обмолвился об этом случае, только Ирена, встретившись взглядом с Отто, отвела глаза и покраснела.
Во второй половине дня раздался телефонный звонок.
- У меня сразу две новости, - сказал Штайнгау. - С тобой все в порядке. Документы пришли, ты переведен в СС. Комендант Бартенхауза ждет тебя сегодня в семнадцать ноль-ноль. Вторую новость узнаешь, когда встретимся. Я буду часов в десять.
- Спасибо, дядя Франц.
* * *
Концентрационный лагерь Бартенхауз располагался на окраине города. От остановки трамвая "Зоопарк" надо было пройти через лесок по тропинке, которая вела прямо к главным воротам лагеря. Енихе подошел к часовому-эсэсовцу.
- Мне нужен лагерфюрер Шлихте, - сказал он.
- Одну минутку, господин обер-лейтенант.
Часовой зашел в будку, позвонил куда-то по телефону.
- Господин обер-лейтенант, лагерфюрер ждет вас. Пройдете по этой дороге мимо кантине и увидите двухэтажный барак - это и есть комендатура, - сообщил часовой.
Енихе пошел по лагерю. Асфальтированная дорога вела к комендатуре и к аппельплацу. Заключенных еще не пригнали с работы, и в лагере слонялись только эсэсовцы да попалось несколько заключенных - уборщики.
Еще издали Енихе увидел на пороге комендатуры офицера в ярко начищенных высоких сапогах. Лучи заходящего солнца, как от зеркала, отражались от их черных блестящих голенищ. В руке у эсэсовца был стек, которым он время от времени похлопывал по голенищу. Это и был лагерфюрер Шлихте.
Енихе, как и требовалось по уставу, хотел доложить по форме, но Шлихте остановил его:
- Будем без церемоний… Давайте знакомиться, - и протянул руку. - Прошу…
Они вошли в комендатуру, в кабинет лагерфюрера.
- Группенфюрер сказал мне, что вы к нам на время… Но я все равно рад. У нас не так уж плохо… Сами убедитесь. Еды вволю, служба нетяжелая, есть девочки… Мы их держим на специальном пайке…
Шлихте улыбнулся. Улыбка его была неприятна. Она скорее походила на гримасу и придавала лицу злое выражение.
- Единственная трудность в нашей службе, - продолжал Шлихте, - приходится рано вставать. Подъем у нас в пять часов… Вы где будете жить, у нас или на квартире?
- Если вы не возражаете, оберштурмфюрер, я, возможно, буду жить у группенфюрера Штайнгау…
- Да! Да! Группенфюрер говорил мне о вас… Конечно, вы можете жить где вам заблагорассудится.
- Где я могу получить новую форму? - спросил Енихе.
- Я сейчас распоряжусь… Вы, конечно, знаете, что назначаетесь командиром первого отряда и, таким образом, становитесь моим заместителем. Второй отряд сейчас несет охрану завода "Мариине". В первых числах каждого месяца отряды меняются местами. Ваш отряд будет охранять завод, а второй отряд - лагерь. Подробней обо всем поговорим завтра. Утром вы приступите к своим обязанностям. Прошу вас в пять утра быть в лагере…
- Сегодня вечером я свободен?
- Да-да, конечно. Если вы торопитесь, я больше не задерживаю вас.
- Тогда до завтра, - Енихе взял под козырек.
* * *
Вечером Штайнгау спросил у Енихе:
- Как ты нашел лагерфюрера?
- Он был на фронте?
- По-моему, нет, а какое это имеет значение?
- Нет, никакого, я спросил просто так.
- Я знаю, о чем ты думаешь: тыловая крыса, отсиживается в тихом местечке, пока мы проливаем кровь. Не так ли? Не возражай, все вы, фронтовики, одинаковы. Но кто-то ведь должен и здесь, в рейхе, нести службу?
- Да, конечно… А какого вы о нем мнения?
- Я думаю, что тебе трудно с ним не будет. Это главное…
- Вы сказали, что у вас есть еще одна новость. Какая же?
- По всей вероятности, Отто, мы на днях расстанемся.
- Вы уезжаете?
- Можно сказать и так. Меня переводят в Главное управление имперской безопасности в Берлин.
- Я очень рад за вас, дядя Франц. Меня всегда удивляло, что вы, при вашем высоком звании и ваших способностях, занимаете такой скромный пост. Отец говорил мне, что у вас… были неприятности…
- Неприятности?.. Просто я считал, что после присоединения Австрии и Судет нам надо было остановиться… И прямо сказал об этом фюреру…
- И что последовало за этим?
- Это длинная история, Отто… Когда-нибудь я тебе расскажу ее… Надеюсь, ты будешь жить у меня? Особенно теперь, когда я должен уехать, мне не хотелось бы оставлять дом на чужого человека…
- Я с радостью останусь у вас, дядя Франц.
- Вот и отлично. А сейчас я распоряжусь, чтобы нам подали шампанского. Ведь надо же как-то отметить то, что произошло в нашей жизни.
Глава пятая
Пять часов утра. С неба сыплет что-то колючее и мокрое. Шлихте и Енихе в черных непромокаемых плащах стоят на аппельплаце. Охранники в четвертый раз пересчитывают заключенных. Где-то рядом повизгивают овчарки.
- Стадо! Свиньи! По четыре! По четыре! - кричат эсэсовцы.
Наконец колонна построена, счет сошелся… Раздается команда. Первые ряды заколыхались, пошли. Громоздкие деревянные колодки стучат об асфальт: та-та-та… та-та-та… При выходе из ворот крайним из четверок дают по кирпичику хлеба. Хлеб из злачных отходов и свеклы, липкий, невыпеченный, сладковатый. Шлихте называет его кухен. Заключенные на ходу делят кирпичик на четыре равные части, и каждый съедает свою порцию. Одни съедают сразу, другие - тянут, медленно пережевывая во рту каждый кусочек.
Колонна выходит из лагеря.
- Счастливо! - Шлихте пожимает руку Енихе, и тот садится на велосипед. Охранники, сопровождающие колонну, все были на велосипедах и с собаками.
- Раз, два, раз, два! Шнель! Шнель!
"Черт побери, на небе никакого просвета! Все сыплет и сыплет". Намокшие куртки, конечно, уже не греют заключенных, им хочется освободиться от этой липкой тяжести, сбросить их. Отто чувствует это всем телом, хотя оно защищено непромокаемым плащом.
Колонна вошла в Старый город. Повсюду видны развалины. Под ногами хрустят битые стекла - пока успели расчистить только дороги. Высокие стены закопчены. В зияющую пустоту окон вставлены куски серого неба.
- Та-та-та… - стучат деревянные колодки, и этот надоедливый перестук несется впереди, обгоняя колонну, как встарь звон колокольчика, предупреждавший о приближении прокаженных.