Получилось так. Мужчины деревни часто рубили в лесу деревья - ради сока, ради корма для скота, ради дров - и однажды пришла беда. Падающий ствол угодил прямо в отца Пузыря, не успел тот отбежать в сторону. Убило его наповал - мгновенно, без мучений. Пузырь и Оборвыш в то время как раз находились неподалёку в лесу и результат трагедии могли наблюдать воочию. Остаток дня Оборвыш просидел на пне, который остался от сваленного дерева-убийцы, и сочинял небылицу. Ему было плохо и страшно, поскольку он впервые так близко столкнулся со смертью хорошо знакомого человека, и небылица у него получалась мрачной, тягостной. А под вечер к этому месту вышел Пузырь. Где он бродил, о чём думал - неизвестно, но вид у него был безумный. Пузырь принёс с собой топор. Увидев Оборвыша, он не удивился, скорее обрадовался, и объявил, что сейчас искрошит этот проклятый пень в мелкую труху, а потом сожжёт останки, и Оборвыш ему поможет свершить святое возмездие. Оборвыш пытался привести его в чувство доводами разума, ведь время было уже позднее, скоро должны были выползти присоски, в лесу оставаться опасно, а если сжигать остатки пня, то огонь наверняка перекинулся бы на соседние деревья, и весь лес тогда запылал бы. "Ну и пусть этот иноверский лес сгорит небесным пламенем!" - закричал Пузырь. Когда же Оборвыш, всерьёз испугавшись, принялся объяснять ему всю глупость придуманной им мести, он вдруг успокоился. Окинул Оборвыша осмысленным взглядом и глухо поинтересовался, что тот здесь делал - сидя на ненавистном пне! Оборвыш немного растерялся и ответил, что выдумывал небылицу. И тогда Пузырь принялся его бить - молча, яростно, дико. А потом, промаявшись неделю, покинул деревню - искать счастье на дорогах. Вероятно, он очень любил отца.
- Эй! - тихонько позвал голос из темноты.
- Да?
- Тебе было очень больно?
Оборвыш удивился.
- Мне было тебя жалко. А что?
Пузырь повздыхал в нерешительности.
- Ты меня извини, - наконец, выдавил он в муках. Подумал и добавил. - Извиняешь?
Это было невероятно. От неожиданности Оборвыш растерялся на мгновение. Сказанные слова никак не могли принадлежать Пузырю, потому что Пузырь таких слов не знал. Однако слова прозвучали, и произнёс их знакомый с детства голос. Но происхождение их было совершенно необъяснимо, и Оборвышу стало не по себе. Он прищурился, всматриваясь. Человек, висящий рядом в непроглядной тьме, сопел, ворочался, часто сплёвывал. Несомненно, там был Пузырь. Обыкновенный, привычный, сытый.
- Конечно… - пробормотал Оборвыш. - Чего ты вдруг?
- Не знаю, - тяжело ответил Пузырь.
Скорее всего ему чуть-чуть стыдно за прошлое, - подумал Оборвыш растрогано. Вполне вероятно, неловко и за настоящее. Наверняка он не столько презирает занятие Оборвыша, сколько старается это показать. И возможно, собой гордится не так уж слепо. Да, как видно, стал Пузырь всё-таки взрослее, если ему важно, чтобы его считали добрым человеком. Такие вот мысли опьянили вдруг ум Оборвыша. Он безудержно улыбался.
А Пузырь подлил ещё несколько капель радости.
- Слушай, Оборвыш, - начал он непривычно робко. - Ну почему ты не хочешь рассказать о себе? Я ведь не враг, не стражник, не вор. Почему не доверяешь?
- Мне нечего рассказывать. Честно говорю.
- Я тебя прошу, - сказал Пузырь. - Мы же друзья. Я тебя очень прошу.
И это было также неслыханно! Годы детской дружбы оставили великое множество воспоминаний, но о чём Оборвыш не помнил, так это о том, чтобы Пузырь просил. Не было такого. Никогда и никого Пузырь не просил, не знал, как это делается, и не желал знать, как это делается. Оборвыш с изумлением ощутил в себе нежность к пыхтящему где-то совсем близко добродушному грубоватому существу. Бывший друг… Изменился Пузырь, решил он, сильно изменился. Хоть и остался таким же крупным, откормленным.
- Нечего рассказывать, - повторил Оборвыш. - Жизнь моя проста. Сочиняю небылицы, потом записываю их на бумаге и складываю в заплечник. Занимаюсь тем, что так тебя веселит.
Пузырь громко захрустел чем-то вкусным. Очевидно, опять проголодался. Предложил:
- Хочешь лепёшку?
- Я сыт, спасибо.
Тогда Пузырь произнёс осторожно:
- Кстати, я собирался спросить. У тебя много бумаги?
- Только та, что в заплечнике. Больше нет. К тому же, большая часть её уже исписана.
- У тебя целый заплечник бумаги?! - голос Пузыря сделался странным.
- Наполовину. Я в нём ещё ношу чернила, постель и всякие мелочи.
Пузырь слабо икнул.
- Это же состояние! - просипел он. - Оборвыш, откуда она у тебя! - и замер, будто бы даже не дыша.
Оборвыш заколебался. В самом деле, зачем плодить дурацкие секреты? Ничего особенного в происхождении его богатства ведь нет! Тем более, Пузырь очень просит. Друг, пусть и бывший. Что же касается главной тайны, то о ней не будет сказано ни слова… Отбросив сомнения, Оборвыш объяснил:
- Мне отец дал. Он все деньги, которые зарабатывал, тратил на бумагу. И ни на что больше. Так, прожив жизнь, и накопил довольно большую пачку. Чтобы я, бездельник, не зря собственную жизнь прожил.
Наступила пауза. Пузырь осмысливал услышанное.
- Хороший тебе достался папаша, - тускло заметил он. - Мой был попроще, - сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил беседу, вновь обретя уверенность, теперь уже без особого интереса, оставив лишь лёгкую горечь, зависть и что-то ещё, неосознанно тёмное:
- Всё ясно с твоей бумагой. Я-то думал, ты какую-нибудь хитрость выдумал, хотел к тебе в помощники пойти. Размечтался, как вместе развернём дело. А эта бумага, оказывается, просто свалилась на тебя через дыру небесную, и теперь ты с ней забавляешься, от всех прячась. Глупо…
- Я предупреждал, - улыбнулся Оборвыш ночному мраку.
- Ладно, гнои её в мешке, мыслитель, - кисло подытожил Пузырь. - Знаешь, я никак не могу понять… Где ты ухитрился выучиться писать? У нас же в деревне не было ни одного жреца.
- Отец научил, когда я подрос. И когда он увидел, что мои небылицы достойны его бумаги.
- Опять твой отец! - раздражённо воскликнул Пузырь. - Он-то откуда умел?
Вопрос был крайне неприятен. Оборвыш растерянно перебрал варианты ответов, пытаясь найти середину между Правдой и Тайной. А Пузырь повторял всё более и более настойчиво: "Откуда? А? Ну откуда же?", и не было другого выхода, кроме как заставить шевельнуться яростно сопротивляющийся язык:
- Не знаю. Наверное, от деда.
Увы, пришлось воспользоваться ложью. Пузырь слишком близко подошёл к главному, любопытство его стало опасным, и пора было заканчивать этот ненужный разговор, потому что ещё немного, и бывший друг начал бы выспрашивать, зачем Оборвыш идёт в город.
- Ты лучше расскажи мне, Пузырь, что интересного в мире происходит? А то я сижу тут, ничего не знаю. О чём, например, ты сегодня слышал?
- Да ни о чём особенном, - подумав сказал Пузырь. - Самая интересная новость сегодня, это твоя бумага… - он натужно повспоминал. - А-а, вот! В городе утром был вертень. Поднялся где-то возле нижних ворот. Люди говорят, разрушения там страшные! Трупы до вечера растаскивали… Вроде всё, - Пузырь сладко зевнул. - Спать охота. Не знаю я, что тебе рассказать, Оборвыш. Это ты у нас мастер… - он покрутился, устраиваясь поудобнее. Кора на ветке жалобно заскрипела. - Лучше сам мне что-нибудь расскажи. Соври историю позанятнее, как в детстве, помнишь?
Оборвыш облегчённо вздохнул.
- Ну что ж, - сказал он медленно, - слушай, если хочешь, - посмотрел вниз, собираясь с мыслями. Там вспыхивало и гасло множество маленьких огоньков - это хищно сверкали глаза присосок, чувствующих в недосягаемой вышине запах тёплой вкусной крови. Оборвыш зримо представил, как мерзкие твари пытаются залезть по стволу дерева, срываются, падают, и снова, отталкивая друг друга, упрямо лезут вверх, потому что чьи-то страдания - это их наслаждение… Он начал рассказывать одну из своих старых небылиц, но не успел произнести и нескольких фраз, как был задавлен мощными раскатами храпа. Тогда Оборвыш замолчал, закрыл глаза и принялся фантазировать. Его охватило привычное лихорадочное возбуждение. Новая небылица рождалась на удивление легко и быстро. Утром её предстояло обдумать более тщательно, поэтому, увидев историю в целом, он позволил себе расслабиться. И вскоре заснул: его очень утомил сегодняшний день. Восхитительный день.