Во дворце Карочея поджидал не только хозяин, но и уважаемый рабби Ицхак Жучин, который предпочитал назначать сомнительные встречи подальше от собственного дома, дабы не навлечь на себя подозрений. До Большого ганского круга оставалось всего два месяца, и с каждым новым днем положение ближников опального Обадии становилось все более сомнительным. Пока что каган-беку удалось расположить к себе только гана Красимира, донельзя польщенного присланными Обадией дарами, а также возможностью породниться со всемогущим рабби Ицхаком. Конечно, в нынешнем положении Обадии каждое лыко было в строку, но ган Красимир все-таки не та фигура, на которую можно опереться в критической ситуации. Еще с полсотни ганов удалось просто купить, но это, конечно, капля в море лиц, враждебно настроенных к Обадии. Партия каган-бека стремительно теряла позиции, даже не успев вступить в борьбу. По большому счету Обадия мог положиться только на богатых купцов-рахдонитов, но лишь в том случае, если у него будут шансы на успех. Иначе, как без обиняков дал понять рабби Иегуда, они переметнутся на сторону кагана Тургана, дабы окончательно не утратить свои позиции в Хазарии.
– Атаманы разорили Амастриду и сожгли ромейские галеры, – встретил Карочея нерадостной вестью бек Вениамин. – Хапнули они там добра на миллион денариев, как не больше.
– Везет же негодяям, – ахнул скиф, принимая из рук хозяина серебряный кубок. – А тут приходится едва ли не с глины есть.
– Боярин Драгутин усиленно скупает голоса ганов, его посланцев видели даже в Сарае, – процедил сквозь зубы Ицхак. – Скверно складываются дела.
– И не говори, уважаемый рабби, – вздохнул Карочей, без церемоний присаживаясь к столу, заставленному яствами. – А тут еще чернь заволновалась. Ждут какого-то Китовраса со дна Хвалынского моря, который-де пожрет богатых, чтобы их золото досталось бедным.
– Какого еще Китовраса, уважаемый ган? – возмутился Вениамин. – И при чем здесь чернь?
– Особо поясняю для тебя, уважаемый бек: Китоврас – это морской бог, наделивший своего сына Меровея Винделика чудесной силой, дабы он и его потомки смогли осчастливить простой люд всей Ойкумены. К сожалению, эти самые потомки стали заложниками жадных ганов, обернувших чудесный дар Китовраса на пользу себе. И вот теперь в нашем городе объявился маг и чародей, который решил воззвать к морскому богу или чудищу, это не суть важно, чтобы тот восстал из глубин Хвалынского моря и, покарав жадных ганов, вернул богатства их законным владельцам, то есть черни.
– И как зовут этого мага? – спросил заинтересованный Ицхак.
– Хабал, – улыбнулся Карочей. – Тебе это имя должно быть известно, уважаемый рабби.
– Любопытно, – задумчиво проговорил Жучин, теребя длинными унизанными перстнями пальцами густую черную бородку.
– Чушь какая-то, – не согласился с ним Вениамин. – Какой еще может быть Китоврас в Хвалынском море, если Меровей родился на берегу моря Варяжского?
– Ты меня удивляешь, бек, – усмехнулся Карочей. – А как же подземное море, где плавают четыре кита, удерживающие твердь? По непроверенным данным, Китоврас был рожден от одного из этих китов белой кобылицей, посланной богом Световидом. А посредником в брачном обряде стал Змей, посланный Велесом. Таким образом, Китоврас вобрал в себя силу как земную, так и небесную, и ему подвластна как правь, так и навь. То есть практически все чудесные силы, существующие в этом мире. Вот кого собирается вызвать из подводных глубин на нашу голову собачий сын Хабал. Пока ему не хватает пустяка – жертвенной крови.
– Чьей крови? – насторожился Вениамин.
– К сожалению или к счастью, наша с тобой кровь, уважаемый бек, для этой цели не годится. Чтобы заставить Китовраса очнуться от глубокого сна, нужна кровь одного из потомков Меровея, и Хабал сейчас мучительно размышляет над тем, где бы ее найти. Но думаю, очень скоро в его окружении появятся люди, которые подскажут даровитому волшебнику, к кому ему следует обратиться.
– А ты уверен, что такие люди появятся? – пристально глянул в глаза Карочею Ицхак Жучин.
– На этот счет у меня нет никаких сомнений, уважаемый рабби. Мне нужно двадцать тысяч денариев, чтобы заплатить человеку, способному направить возмущение черни в нужное русло.
– Как зовут этого человека?
– На городском дне его называют Пауком. А тебе он известен как ган Борислав Сухорукий.
– Так он жив! – удивленно вскинул брови Ицхак.
– Не только жив, но и держит в своих руках все ниточки управления городским сбродом, – усмехнулся Карочей. – Так мы будем спасать кагана и его ближников от черни, уважаемые беки?
– Вне всякого сомнения, – скорчил скорбную мину Вениамин. – Но только боюсь, что наших скромных сил не хватит для того, чтобы совладать с морским чудовищем.
– Потребуются большие расходы, – задумчиво проговорил Ицхак.
– По моим предварительным прикидкам, они составят не менее полумиллиона денариев, – сказал со вздохом Карочей. – Но в любом случае, овчинка стоит выделки.
– Я поговорю с Обадией, – кивнул головой Ицхак. – Думаю, с его стороны возражений не будет.
Карочей тоже так думал. Для каган-бека безумец Хабал был воистину даром небес. Будем надеяться, что ни Обадия, ни Ицхак Жучин не забудут, кто отыскал для них путь к спасению, и найдут способ для того, чтобы отблагодарить услужливого человека. Но поскольку у власть предержащих всегда очень короткая память, то будет не худо, если ган Карочей сам позаботится о себе.
Ган Борислав появился во дворце сестричада около полуночи, когда у Карочея уже стало лопаться терпение. Паук проскользнул мимо сторожей неслышной тенью и столь внезапно предстал перед растерявшимся скифом, что тот невольно вздрогнул. Ган Борислав был одет скромно, но на его худом лице читалось высокомерие, от которого его не смогли избавить никакие невзгоды.
– Деньги при тебе? – спросил он, едва переступив порог чужого дома.
Карочей молча кивнул на три вместительных кожаных мешка, скромно стоящих у ножки стола. Паук развязал один из мешков и запустил туда руку. Карочей решил, что тот собирается пробовать серебро на зуб, но ган Борислав ограничился беглым осмотром лежащего у его ног богатства.
– В этом мешке шесть тысяч, в двух других по семь.
– Один оставь себе, – великодушно разрешил Сухорукий. – Думаю, Хабалу хватит и шести тысяч на первое время.
– Я хочу захватить с собой Хвета.
– Захвати, – согласился Паук. – Хазар в любом случае нам не помешает. Лошади готовы?
– Готовы.
– Тогда едем.
Итиль был слишком большим городом, чтобы кто-то осмелился потревожить его покой днем или ночью, а потому каганы не слишком усердствовали по части защиты своей столицы. Они обнесли Итиль рвом, который уже, впрочем, частично оказался в черте города, и этим ограничились. Безопасность кагана надежно защищали стены кремника, способные выдержать если не любую осаду, то случайный наскок наверняка. Впрочем, ворота кремника запирали только на ночь, а днем их охраняли десятка полтора мечников из личной дружины кагана. Подобное ротозейство могло дорого обойтись Тургану, но, похоже, в его окружении даже не помышляли, что кто-то в Итиле осмелится покуситься на почти священную особу кагана.
Паук уверенно двигался по узким улочкам города, освещаемым только двумя факелами, которые держали в руках Карочей и Хвет. А по выезде из города нужда в факелах и вовсе отпала, лунного света вполне хватило, чтобы выхватить из ночи дорогу, наезженную тысячами телег. Впрочем, Паук очень скоро свернул с дороги на едва приметную тропу, которая вывела их к огромным курганам, насыпанным неведомо кем в незапамятные времена прямо в чистом поле. Ган Карочей, хорошо знавший окрестности Итиля, в этом месте не был ни разу и теперь удивленно оглядывался по сторонам.
– Спешивайтесь, – распорядился ган Борислав.
Карочей и Хвет без споров подчинились его приказу. Паук выдвинулся вперед, скифский ган и хазар последовали за ним, ведя коней в поводу. Карочей неожиданно для себя обнаружил, что находится в огромном тоннеле, чьи стены и потолок, выложенные камнем, за минувшие столетия обросли мхом. Переход явился такой неожиданностью, что ган невольно оглянулся. За спиной он увидел только хазара Хвета и двух коней, груженных серебром, а выход из этого странного подземелья уже, видимо, перекрыт наглухо. Пройдя не более тридцати шагов, троица оказалась в огромном помещении, слабо освещенном огнем, полыхающим в большой медной чаше. Сама чаша стояла у большого черного камня, испещренного странными знаками. Подле камня, скрестив на груди руки, застыл рослый широкоплечий человек, заросший по самые глаза черной бородою. Карочей хоть и с трудом, но признал в нем Хабала, мимолетно виденного однажды лет десять назад. На вошедших колдун не обратил ни малейшего внимания, глаза его были закрыты, а толстые губы беззвучно шевелились. Похоже, даровитый маг произносил известное только ему заклинание. Впрочем, магия в этот раз, видимо, не сработала, и Хабал наконец открыл глаза.
– Принес? – спросил он у Паука.
Хвет, подчиняясь знаку гана Борислава, бросил к ногам колдуна мешок.
– Должно хватить, – сказал Хабал и, скосив глаза на Карочея, спросил у Борислава: – Кто этот человек?
– Скиф, – холодно отозвался Паук. – Он пришел приобщиться к вере своих предков.
– Это хорошо, – кивнул Хабал, – его присутствие нам не помешает.
Карочей с интересом принялся рассматривать странных животных, нарисованных на стенах древнего святилища. Возможно, эти жуткие образины и населяли когда-то окрестные земли, но скиф сейчас был очень доволен, что они не дожили до наших дней.
– Проводи нас к нему, – хрипло сказал Паук.