Да, Кудеслав видел. И не только нынче. В давнем сне, который, похоже, был отнюдь не сном и не пустой обморочною марой, вызванной тяжким ушибом… Да, в том самом невесть чем, впервые показавшем Мечнику бескрайнюю щель меж земной и небесной хмуростью, пришлось ему рубиться на мечах с Волком, сыном и воеводой старейшины над старейшинами всех родов-племен Вяткова корня. И вроде бы Кудеславов клинок (не нынешний, а прежний, скандийский) пробил Волку грудь, а Волк спокойнехонько повернулся, вырвав рукоять из Мечниковой руки, и ушел, унеся вонзившееся оружье в себе. И сказал уходя: "Если ты думаешь, что победил, значит, победили тебя". И еще: "Клинок хазарский звенел о клинок урманский. А руки чьи?" В самом деле, чьи руки держали кривой хазарский меч в том видении? У чьего пояса болтался он наяву? Неужели Волк?.. Но ведь он был на вид вполне человек! Впрочем, в другом сне Волк пригрезился не человеком, а человекоподобной потворой с пылающими угольями вместо глаз. И такой же потворой являлся с ним оплеч волхв Белоконь…
А Корочун продолжал, задумчиво глядя в низкий сонный огонь:
- От их оружья на Здешнем Берегу тоже невеликий прок. Вот мне и показалось, что эта тварь соблазнится… Главное же ты и сам уже понял: ОНО боится твоего меча в твоих руках. Оттого и хотелось (да и нынче хочется, небось, пуще прежнего) недавнему нашему гостюшке твой меч прибрать… Ну или поотрывать тебе руки - уж как повезет.
- А почему боится? - спросил Кудеслав. - Ты же говоришь, что здешние клинки их не берут!
Корочун хмыкнул:
- Клинок клинку рознь. Надобно еще учесть, кто его ковал, из чего да каких помыслов ради. И кто им владеет - тоже не последнее дело. В любой вещи живет по частице души от сотворителя и от хозяина. Хозяин же этого меча… это то есть ты, человече… сам мне открыл навязчивыми своими мысленными воспоминаньями, что иные из нездешних потвор давненько жалуют его, хозяина-то, пристальным интересом. А кователь, сотворивший твой клинок, куда значительнее даже тебя. Я о нем уж знаю разные разности, а теперь, кой чего еще подглядев… Да прекрати ты бормотать эту бессмыслицу! - прикрикнул он вдруг. - Нет у меня нынче времени на такое роскошество, как выспрашивание словами!
Волхв несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, заговорил вновь:
- Уже давно я слыхал, что где-то в ваших краях живет воздвижитель и хранильник потаенного капища Озима и Сумерлы. И будто бы тот кудесник настолько угоден обоим Любовникам-Из-Глыби-Земной, что они дозволили ему превзойти в ковательском умельчестве даже пещерных полулюдей - железных волотов. Те слухи казались мне небылью. Чтоб Озим и Сумерла предпочли волотам живого человека, который ко всему еще и рудокоп, посягатель на подземные достоянья! Ан однажды выпал случай увериться: многое из доходившего до моих ушей - правда. Теперь же вот рядом со мной сидит человек, не ведовским зреньем, а собственными глазами видевший Звана Огнелюба в лицо. Сидит, пыхтит да тужится прятать от меня свои знания-вспоминанья. Будто я человеку этому лютый ворог и будто докапываюсь до его знаний не ради ответа на его же вопрос!
Кудеслав медленно осознавал услышанное.
- Озим и Сумерла… Вот оно, значит, что… Ай да Зван! То-то у нас о кузнечной слободе всякие жути рассказывали! Чуяли, значит, стон да не знали, откуда он… Глуздырь вон, к примеру, любыми богами божился, будто средь ясна дня видал, как по рудному болоту две человеческие железные половинки ползали - каждая о полголовы, об одной руке да об одной ноге… А потом половинки эти слепились вместе, встали на две ноги да и кинулись прочь быстрей зайца поскакучего…
- Брехал твой Глуздырь, - пренебрежительно отмахнулся Корочун. - Это же выдумать такое, что и наголову не налазит! Две половинки… Чтобы волоты днем вылезли на открытое место и еще подпустили к себе человека?..
"А ведь Зван затеял работать этот меч аж с запрошлой осени, - думал меж тем вятич. - Выходит, Огнелюб наперед знал, что надобен будет меч, который в твоих руках окажется страшен для нездешней силы. И где подобный меч да твои руки понадобятся - это Огнелюб, что ли, тоже знал? Однако же на клинке Векша распознала знаки-заклятия на добрый путь туда И ОБРАТНО. Это как? Совершишь предначертанное - и восвояси?.."
Крутились, вертелись в Кудеславовой голове подобные мысли, как осенним ветреным днем крутятся-мельтешат меж чащобных стволов облетающие вялые листья… И не оставляло, донимало, тревожило вятича навязчивое чувство, будто сквозь суетное это мелькание никак не может пробиться некая очень важная догадка, связанная со Звановым умением предугадывать наперед и с какими-то давешними словами старого Корочуна. Ведь бывает же: кажется, рядом совсем, вот-вот догонишь, но чем настойчивей пытаешься думать о главном, тем настойчивее лезет в голову уже понятое и, значит, ненужное…
От досады Мечник вдруг спросил первое, что пришло ему в голову:
- Слышь… А о Белоконе, волхве-хранильнике нашего Светловидова капища, о нем ты ничего не слыхал?
Корочун как-то странно дернул плечом, буркнул:
- О вашей глухомани здесь редко вспоминают, но уж коли вспомянут - чего не наслушаешься!
На том старец и смолк. Что называется, ни щуке подмышку, ни зайцу на рога. Впрочем, каков вопрос, таков и ответ.
Несколько мгновений молчали. Натужно стонал во сне Остроух, гулко вздыхали мальчишка и Любослава - то враз, то по очереди, гудели, потрескивали, посвистывали в очаге переливающиеся по угольям несуетные огни…
Наконец Корочун дернул себя за бороду и молвил:
- Ну, будет нам. Говорено-переговорено, рассвет уж близок… А нынче не такие дела идут, чтобы развеивать время по ветру, будто полову. - Старик запнулся, а когда заговорил вновь, голос его напрочь утратил бодрую решительность. - Ведь кто знает, как оно дальше-то… Небось уж и поздно пытаться поворотить дело к добру, но сидеть сиднем, бездеятельно… Может, Жеженя еще удастся спасти? Может, еще удастся спасти все? А? - Он вдруг метнулся взглядом к Мечнику, оборотился к Любославе - словно дите, надеющееся, что мудрецы взрослые сей же миг обнадежат, утешат: да, мол, еще ничего не поздно, и все обязательно сложится хорошо.
Сызнова, что ли, для забавы либо ради какой-то одному ему известной надобности дряхлый мудрец решил прикинуться дурачком? Или аж так из-за Жеженя этого мучается, которого якобы на погибель услал?
Конечно, утешать да обнадеживать готового, кажется, даже всплакнуть волхва никто не стал.
Любослава - та вообще волчицей на него вызверилась:
- До крепкого света никуда не пущу! Хоть ты со мной бейся, хоть что, а не пущу ночью! Да и по светлу…
А Мечник неожиданно изловил так долго ускользавшую важную догадку за скользкий да короткий хвостишко.
- Слышь, - от нетерпения Кудеслав даже подтолкнул волхва, что в другое время и хранильнику, и самому же толкателю показалось бы непростительной дерзостью. - Слышь… А ты сам разве не умеешь… Ну, как ты же и говорил давеча - быстрей течения Время-реки плавать? Зван-то наверняка такое умение превзошел, оттого частенько и дознается про все наперед… А ты? Вот бы сплавал в грядущее да высмотрел, что там к чему. А то заладил: "Кто знает… может, так, а может, не так…"
Мечник осекся, потому что внезапно осознал, как смотрит на него волхв: в стариковом взгляде сквозила чуть насмешливая добрая жалость. Растерянно оглянувшись, Кудеслав обнаружил, что Любослава и ее недомерок смеют глядеть на него точно так же.
А хранильник заговорил:
- Что до Звана, то ты, мил-человече, не в глаз, а в бровь угодил. Зван, я думаю, попросту несоизмеримо больше обычного человека знает о том, что творится в мире. А потому умеет ПРЕДУГАДЫВАТЬ. И наверняка ему, Звану, ведомо о неполезности заглядывания хоть в дальнее, хоть в самое что ни на есть ближнее грядущее. Да, да, да! - повысил Корочун голос, заметив, что вятич собрался заспорить. - Ну, вообрази: пускай ты будто бы узнаешь, когда и какая приключится беда с разлюбезной твоею Векшей… Да не бойся! Говорю же: "будто"… Да… Ты же наизнанку вывернешься, дабы упасти, оберечь. Но время - оно коварная речка. Бросишь в него малый камень, и оно вмиг понанесет на тот камушек песку да плавнику, запрудит само себя, выпетляет из старого русла, польется по новому… Скажешь: "И хорошо!" - так? Зря скажешь. Всякое действие вызывает несметное множество последствий, угадать все из которых не в силах ни один человек. И, тщась отвратить предначертанное, ты, скорей всего, наворотишь такого, по сравнению с чем отвращенное покажется сущей безделицей.
Чем дольше слушал все это Кудеслав, тем сильнее проступало на его лице неудовольствие.
- Так что же, - наконец не выдержал он, - по-твоему выходит, будто нужно-таки просто сидеть сиднем, дожидаючись, как все само собой сложится-обернется?
Волхв тоже скривился.
- Ничегошеньки ты, друже, не сумел понять. Или я не сумел объяснить толком? Ладно… - Старик прищурился. - Для краткости скажем так: пытаться как-либо переменить грядущее может лишь тот, кто его не ведает. Тот же, кто исхитрится дознаться о грядущем НАВЕРНЯКА, именно и должен сиднем сидеть. А поскольку редко кто из таких, дознавшихся, будет способен усидеть этим самым распроклятым сиднем, то и нечего совать нос, куда не след. Теперь понял?
- Нет, - упрямо сказал Мечник. - Не понял. Зачем же вы, волхвы, предсказываете людям судьбу? Ежели знанье грядущего аж этак опасно…
- Знанье знанию рознь, - перебил его волхв. - Дозволительно предсказывать то, чего уж никак не избегнуть, либо то, что можно угадать наперед безо всякого кудесного предсказанья (неурожай, к примеру), либо то, во что попросту откажутся верить… Да… А вот раскрыть человеку отмеренный ему жизненный срок - означает содеять тому человеку зло. Или еще… Ответь: почему иные прорицания не сбываются?