Мне не разрешали лазить за яблоками на деревья, поэтому я довольствовался паданцами. Но Моравик никогда не мешала мне забираться на стену. Выставив меня в качестве дозорного, она первая во всем дворце узнавала о пожаловавших к нам гостях. В конце сада ступеньками поднималась небольшая терраса, закрытая от ветра с одной стороны кривой кирпичной стеной. Моравик сидела там часами, подремывая над веретеном, пока в ее уголок не проникало солнце и не начинало припекать. Тогда ящерицы осторожно выползали из своих щелей и устраивались на камнях. Или я будил Моравик своими донесениями.
В одно такое жаркое утро, дней через восемь после приезда Камлака, я находился, как обычно, на своем посту. Ни на мосту, ни на дороге, ведущей из долины, не наблюдалось никакого движения. На пристани грузили зерном баржу. Картину дополняли праздношатающиеся и человек в накидке с капюшоном, неторопливо собиравший под стенкой паданцы.
Я оглянулся на Моравик. Она спала, уронив веретено на колени. С мотком пушистой шерсти она была похожа на белый одуванчик. Я выбросил побитый и уже надкушенный паданец и склонил голову, изучая ветки на верхушке дерева, с которых свисали крупные желтые плоды. Я наметил себе один, находившийся в пределах досягаемости. Круглое яблоко аппетитно переливалось в лучах солнца. Я облизал губы и, поставив ногу на дерево, полез наверх.
До заветной цели оставались две ветки, когда меня остановили доносившиеся с моста крики, топот и звон металла. Болтаясь как обезьяна, я нащупал ногами опору и раздвинул рукой листву. В направлении города двигался отряд. Впереди, далеко оторвавшись от остальных, скакал всадник с непокрытой головой. Под ним была крупная гнедая лошадь.
Не Камлак, не дед и не человек из их окружения. Одежды людей были незнакомого мне цвета. Когда они достигли берега, я убедился, что возглавлявший кавалькаду человек был мне незнаком. Черноволосый и чернобородый, одет в иностранное платье. На груди и на руках золото. Отряд насчитывал человек пятьдесят.
Король Ланасколя, Горлан. До сих пор не знаю, откуда ко мне пришло это имя. Может быть, я слышал его в лабиринте? Может, имя неосторожно обронили в моем присутствии? Видел во сне? Солнце отражалось от наконечников копий и щитов и било мне в глаза. Горлан из Ланасколя. Король. Приехал жениться на моей матери и забрать меня к себе, за море. Она станет королевой, а я….
Всадник начал подниматься в гору. Скользя и срываясь, я поспешил спуститься.
"А если она откажет ему", - вспомнил я слова корнийца. Ему ответил голос дяди: "Даже если она откажет, это не имеет почти никакого значения…. Мне нечего опасаться, даже если он явится собственной персоной".
Отряд легко передвигался по мосту. Слышался звон оружия и стук копыт.
Он явился собственной персоной. Он здесь.
Мне оставалось около фута до стены, когда я оступился и чуть не упал. Успев, к счастью, уцепиться за ветку, я благополучно приземлился на парапет, осыпанный листьями и мхом. В этот момент раздался пронзительный крик няни:
- Мерлин! Мерлин! О боже, где же мальчик?
- Здесь, здесь, Моравик! Сейчас спускаюсь!
Я спрыгнул в высокую траву. Она бросила веретено и, подобрав юбки, бросилась ко мне.
- Что там за суматоха на дороге? Я слышу конский топот целого отряда! Святые угодники! Посмотри, детка, на свою одежду! Будто на этой неделе я своими руками не чинила тебе тунику, только погляди! Сплошные дыры, и сам в грязи с головы до ног, как нищий ребенок!
Пришлось выскользнуть из ее рук.
- Я упал. Извини. Спускался, чтобы сказать тебе. Конный отряд - иностранцы! Моравик, это король Горлан из Ланасколя! У него красная накидка и черная борода!
- Горлан из Ланасколя? Ведь это же в двадцати милях от места, где я родилась! Интересно, зачем он приехал?
Я удивленно поглядел на нее.
- Как? Разве ты не знаешь? Он приехал жениться на моей матери.
- Чушь.
- Правда!
- Какая там правда! Думаешь, я бы не знала? С чего ты взял? Такие вещи нельзя говорить, Мерлин. Тут пахнет неприятностями.
- Не помню. Мне кто-то сказал. По-моему, мама.
- Неправда, сам знаешь.
- Значит, я где-то слышал.
- Где-то слышал, где-то слышал. Говорят, что у маленьких поросят большие уши. Твои должны свисать до земли - столько ты слышишь. Чего улыбаешься?
- Ничего.
Она уперла руки в бока.
- Ты слушаешь вещи, которые тебе нельзя слышать. Я тебе уже говорила. Ничего удивительного, что люди говорят о чем думают.
Обычно я уступал, но, разволновавшись, я забыл об осторожности.
- Это правда. Узнаешь сама, это правда! Какая разница, где я слышал? Я в самом деле не помню где, но это правда, Моравик…
- Что?
- Король Горлан - мой отец, настоящий отец.
- Что?
Вопрос полоснул по ушам как пила.
- Неужели ты не знала? Даже ты?
- Нет, не знала. И ты больше не заикайся об этом никому. Откуда тебе вообще известно его имя? - Она встряхнула меня за плечи. - Откуда ты знаешь, что это король Горлан? О его приезде ничего не говорили даже мне!
- Я же сказал. Не помню, где услышал и как. Мне просто запомнилось его имя, и я знал, что он приедет к королю говорить о моей матери. Мы отправимся в Малую Британию, Моравик, и ты поедешь с нами. Тебе понравится, правда. Там твой дом. Может быть, мы будем жить близко.
Она сжала мои плечи, и я умолк. Я с облегчением заметил, как между яблонями к нам спешил один из стражников короля. Он подошел к нам, тяжело дыша.
- Его к королю. Мальчика. В большой зал. Быстро.
- Кто это? - допытывалась Моравик.
- Король приказал поспешить. Я обыскался его.
- Кто?
- Король Горлан из Британии.
Моравик зашипела, как испуганная гусыня, и всплеснула руками.
- Какое ему дело до мальчика?
- Почем я знаю? - Стоял жаркий день, стражник был тучноват и запыхался. С Моравик, имевшей по отношению к слугам статус немногим выше моего, хотя она была моей няней, он говорил кратко. - Мне известно лишь, что послали за леди Нинианой и мальчиком, и кому-то, по-моему, сильно достанется, если его не найдут, когда он потребуется королю. Могу сказать тебе, что король необычайно взволнован.
- Ладно, ладно. Иди обратно и скажи, что мы подойдем через несколько минут.
Стражник быстро ушел. Моравик набросилась на меня и схватила мою руку.
- Все святые! - У Моравик про запас имелся самый большой в Маридунуме набор заклинаний и талисманов. Я не помню такого случая, чтобы она прошла мимо святилища, не засвидетельствовав почтения какому-нибудь обитающему там божеству. Но официально она оставалась христианкой, и к тому же ревностной, особенно если попадала в беду.
- О херувимы! Угораздило же ребенка оказаться в это утро в лохмотьях! Давай быстрее, или нам обоим придется туго.
Моравик потащила меня по тропинке к дому, озабоченно призывая всех своих святых и подгоняя меня. И уж никак она не собиралась вспоминать о том, что я оказался прав в отношении гостя.
- Дорогой святой Петр! И зачем я наелась в обед угрей и так хорошо заснула?! Ну и денек! Сюда. - Она подтолкнула меня в комнату.
- Скидывай лохмотья и надевай новую тунику. Скоро мы узнаем, что уготовил тебе господь. Быстрее, детка!
Я жил вместе с Моравик в маленькой темноватой комнате, рядом с помещением для слуг. В ней постоянно пахло кухней, но мне это нравилось. Мне также нравилась старая, замшелая груша, росшая прямо под окном. Летом, по утру, на ней раздавалось пение птиц. Моя постель - простые доски, настеленные на деревянные валки, никакой резьбы или даже подставки под ноги или под голову, - находилась тут же у окна. Я помню, как Моравик, думая, что я не слышу, жаловалась другим слугам, что королевскому внуку найдено не больно-то подходящее место. Мне же она говорила, что ей удобно находиться рядом с другими слугами. Я же, конечно, был доволен. Она всегда заботилась, чтобы у меня была чистая соломенная подстилка и шерстяное покрывало. Сама Моравик спала на полу, на соломенной подстилке, на которую иногда претендовал огромный волкодав. Он ворочался у ее ног и чесался, терзаемый блохами. Иногда его место занимал Сердик, один из конюхов, сакс. Давным-давно, во время набега, его захватили в плен, и он остался здесь, женившись на местной девушке. Через год во время родов она умерла вместе с ребенком, а Сердик решил остаться, смирившись со своей судьбой. Однажды я спросил у Моравик, почему она постоянно сетует на собачий запах и блох и все же пускает собаку спать в комнату. Не помню, что она мне ответила, и без того мне было понятно, что волкодав ночью охраняет комнату, чтобы никто не заходил.
Сердик являлся, конечно, исключением. При его появлении собака начинала стучать хвостом по полу и уступала ему место. Я думал, что и Сердик, помимо прочего, исполнял обязанности сторожевого пса. Моравик никогда не говорила о нем, не говорил и я. Маленьким детям положено крепко спать. Но временами я просыпался по ночам и тихо лежал, разглядывая в окно звезды, похожие на блестящих серебряных рыбок, попавших в сети ветвистой груши. Происходившее между Сердиком и Моравик я толковал по-своему: Моравик охраняла меня днем, Сердик - ночью.
Мою одежду держали в деревянном сундуке, стоявшем у стены. Он был очень древним, с изображенными на стенках богами и богинями. Возможно, он попал сюда из самого Рима. Краски на нем загрязнились, стерлись, но на крышке еще можно было рассмотреть сценку, происходившую вроде бы в пещере: бык, человек с ножом, кто-то с пучком пшеницы в руках и в уголке смутная фигура с исходящими от головы лучами и посохом в руках. Изнутри сундук был отделан кедровым деревом. Моравик лично стирала мою одежду и убирала ее в сундук, перекладывая душистой травой.