Индабираны поклонялись Дирху-Меченосцу, сыну Молога, и, надо заметить, не отличались особой набожностью. В замке Индабиран даже не было собственного святилища Дирха, хотя раз в несколько лет глава клана совершал паломничество в Уивиелл, где находится главный храм бога-Меченосца. Клан Даэлис поклонялся Яноне, и поклонялся истово - Катарина не могла представить ночи, которой не предваряла бы униженная молитва, и новогоднего праздника, не сопровождаемого жертвоприношением. Семья её мужа с уважением отнеслась к вере и традициям её рода. Уничтожив клан Даэлис, они позволили Катарине сохранить память о нём - сохранить и передать детям, родившимся от Индабирана. Оба её сына были освящены по двум обрядам: по обряду Дирха и обряду Яноны. А младший - ещё и по обряду Гвидре, хотя Никлас считал это излишеством и ворчал, называя бабьей придурью, но то был редкий случай, когда Катарина позволила себе быть непреклонной.
Вверить душу своего сына богу клана, подло уничтоженного кланом её мужа - в этом она видела один из путей искупления греха, совершённого Индабиранами.
Когда люди лорда Топпера тайно проникли в замок Эвентри и вырезали почти всех, кто в нём находился, Никлас торжествовал, как и отец, и с восторгом отнёсся к перспективе стать новым хозяином замка Эвентри. Замок Даэлис такая участь не постигла; Катарине следовало радоваться, но она знала, что по сравнению с Эвентри Даэлис были лишь мелкой сошкой. То, что сделал её муж, было ужасно. Ужасные деяния караются богами - так учили Катарину. Янона неистова, она любит карать, только и ищет повод для этого. Боги не несправедливы, просто люди дают причину для кары слишком часто.
Катарина не хотела ехать в Эвентри. Она, говоря по правде, сомневалась, что вообще туда попадёт. У убитого лорда Эвентри осталось две дочери, одной из них исполнилось пятнадцать - всего на год меньше, чем было Катарине, когда её насильно выдали замуж за Никласа Индабирана. А фьев Эвентри был куда соблазнительней, чем клочок бесплодной северной земли клана Даэлис. Катарина знала, что это означает. Она недавно разрешилась от бремени и, сидя в своих покоях с ребёнком на руках, думала о том, убьёт ли её Никлас сам или поручит это кому-нибудь постороннему. Она не знала, какая участь была бы легче для неё. И отчаянно пыталась пожалеть о том, что не убила себя два года назад, как обещала отцу. Пыталась и не могла. Она ни о чём не жалела.
Ночью она сказала Никласу. Она хотела, чтобы он знал об этом - знал, что она ни в чём его не винит. Он слушал, выпучив на неё покрасневшие глаза; он был пьян в ту ночь, и Катарина не исключала, что он напился для храбрости, дабы его рука не дрогнула, когда он возьмёт нож и перережет ей горло. Когда она закончила, он долго молчал. А потом сказал: "Дура. Дирх и Молог всемогущий, какая же ты дура, Ката!" Он в первый раз назвал её так. В ту самую ночь, когда она поняла, что любит его - вот такого, неуклюжего, грубого, иногда жестокого, вероломного и недалёкого, любит за то, что никто, кроме неё, не может рассказать ему о том светлом и добром, что может случиться между двумя людьми, если только оба они захотят. Он узнал об этом от неё. Он никогда бы её не променял ни на кого и ни на что, даже на замок Эвентри.
Но это и не понадобилось. Они просто переехали туда, сменив замку имя, а челяди - господина. Девочки Эвентри стали жёнами других септ клана Фосиган, и ни одна из них не получила замок в приданое - формально потому, что считалось, будто некоторые сыновья Эвентри ещё живы. Никлас говорил, что любой из них может прийти и попытаться вышибить его из этого замка - пусть приходят! Это было низостью, ведь сыновья Эвентри были ещё мальчиками, детьми - самого младшего из них, семилетнего Бертрана, лорд Топпер отправил в далёкий монастырь, навсегда изгнав из мира. Теперь замок Эвентри звался Индабиртейном и принадлежал им.
Катарина всегда знала, что это принесёт им беду.
Приехав, она долго не могла обвыкнуться. Первым делом попросила, чтобы не трогали святилище Гвидре, находившееся в замке. Позже оказалось, что её порыв, вызванный, как сказал Никлас, женскими предрассудками, имел немаловажные политические последствия: бывшие люди Эвентри оценили, что новые хозяева отнеслись с уважением к их традициям и не заставили менять богов. Это их немного успокоило и во многом сгладило возникшую напряжённость. Слух о том, что благодарить за это надо леди Индабиран, быстро разнёсся по округе. Но Катарина не чувствовала себя вправе принимать благодарности. Она сделала это не из милосердия, а из страха перед божьей карой.
Впрочем, как она уже знала, богам всё равно, отчего ты поступаешь так или иначе.
Вскоре после этого появился Олпорт. Приковылял и встал у ворот, мыча и истекая слюной. Его пытались прогнать, но он возвращался; солдаты из суеверия не решались прибить убогого и послали за хозяйкой. Одна из старых служанок, оставшаяся в замке после уничтожения клана Эвентри (таких слуг нашлось мало, но они были, и Катарина всегда прислушивалась к ним), сказала, что этот дурачок много лет жил при замке и как будто приносил клану удачу. Катарина могла бы поспорить с этим, но велела впустить идиота, накормить и найти ему какую-нибудь несложную работу.
Никлас высмеял бы её, если бы узнал, но они считала, что это было одно из испытаний Милосердного Гвидре - ведь известно, что именно он, покровитель странников, направляет дороги смертных. Он послал к ней Олпорта, чтобы испытать её милосердие. Пока Олпорт будет в порядке и достатке, клану Индабиран - её клану - не грозит месть со стороны Гвидре Милосердного.
Она верила в это так неистово, что порой пугала саму себя.
Никлас был несдержан, и Катарина знала, что жизни Олпорта ежедневно грозит опасность. Она прятала дурачка, как могла, оберегая от досадных случайностей, могущих стоить ему жизни. "Сегодня, - думала Катарина, разглядывая набирающие яркость краски за окном и кутаясь в подбитую белками манию, - едва не стоила. Кто это Эдвард Фосиган… этот Эд из Эфрина, как его называют за глаза? Ещё одно испытание нашего милосердия, устроенное Гвидре? Или погибель, посланная мне и всем, кого я люблю, Неистовой Яноной, помнящей о том, что я нарушила клятву, которую дала её именем? Или посланник Дирха, принесший возмездие за преступление, совершённое моим мужем? Как много богов, - думала Катарина Индабиран, ёжась и чувствуя себя больной. - Так много, и каждый хочет чего-то иного, и каждый карает за то, за что одаряет милостью другой. Так страшно жить, будучи всего лишь пешкой в этой игре чужой силы и чужих страстей".
И почему-то при этой мысли она подумала об Эдварде Фосигане - красивом и опасном человеке, пленнике её мужа, о котором говорили столько странного и в котором она чувствовала множество иного, ещё более странного. "Как бы там ни было, - думала Катарина, - он послан нам. Не знаю кем, не знаю зачем. Но сжалься над нами, Янона… сжалься и пощади на этот раз".
Катарина встала, распрямляя затёкшие плечи, оделась и тихо вышла из спальни, прикрыв дверь под громкий храп Никласа. Спустившись вниз, она встретила слугу и узнала, что ночью по приказу лорда Одвелла Эдвард Фосиган был помещён в темницу замка, где его держат теперь под строжайшим надзором. Катарина не удивилась этому. Она только подумала, что никогда не разделяла обиды Никласа на невнимание их господина. Она всегда знала, что рано или поздно Дэйгон Одвелл принесёт в её дом беду.
Ей пришлось выждать, пока её муж и лорд Одвелл покинут замок, прежде чем она решилась сделать это. Ждать пришлось недолго - на третий день гонец принёс слух о том, что из деревень вновь пропадают крестьяне, а следовательно, Анастас Эвентри продолжает вербовать сторонников на землях своего врага. Лорды немедленно выехали - в карательный поход, Катарина знала это, хотя ни о чём не спрашивала. Она плохо разбиралась в политике и военном деле, но ей был знаком огонь, разгоравшийся в воспалённых от трёхдневной пьянки глазах её мужа, когда ему предстояло взять в руки меч. В такие минуты она не могла любить его, но всё равно не переставала за него молиться, ведь он был отцом её детей.
Она стояла на крепостной стене, глядя, как отряд из сотни воинов удаляется к горизонту. Когда пыль на горизонте осела, Катарина спустилась вниз и пошла на кухню. Там она взяла жареного кролика, ещё тёплого, головку сыра, большой ломоть пирога с малиновым вареньем и краюху душистого хлеба, а также бутылку хорошего вина. Всё это она сложила в корзинку и, не обращая внимания на заинтересованный взгляд поварёнка, который подал ей всё это, вышла во двор и пошла к башне, в которой находилось святилище Гвидре и откуда вела лестница в подземелье замка.
На страже стояли двое солдат, и они слегка заколебались, когда она объяснила, куда идёт.
- Миледи, я не уверен, что… - начал один из них, но она оборвала его и спросила:
- Разве его велено держать впроголодь?
Стражники переглянулись, и Катарина поняла, что никаких указаний на сей счёт они не получали. Это её слегка успокоило - она боялась, что с ним будут жестоки, и помыслить не смела о том, к чему это приведёт. Её не только пропустили, но и проводили вниз: один из стражников ступал впереди, освещая факелом каменные ступеньки, по которым она ступала.
Подземелье бывшего замка Эвентри было небольшим, им нечасто пользовались - знатных пленников во время междоусобиц обычно попадалось мало, а смердов вешали сразу, без долгих проволочек. От глухого коридора камеры отделяли цельные решётки, служившие дверьми; вонь и сырость беспрепятственно проникали сквозь них на лестницу. Стражник, сопровождавший Катарину, отпер замок на решётке и сказал, что подождёт её здесь. Она поколебалась, но кивнула. Ей не хотелось оставаться наедине с Эдвардом Фосиганом, если неподалёку не стоял бы человек, которому она доверяла.