– Да-да… Чудо! Спасибо за все! Храни тебя Бог!
– Счастливого пути! – махнул я лапой и, уже не слыша (а скорее, не слушая) его, углубился в лес.
Нет, я не назову это предательством. Это просто страх, а страх нельзя осуждать. Наверное, если бы у меня была возможность в любую минуту покинуть остров, я на месте Платона тоже бы ей воспользовался.
Потому что мне тоже страшновато.
Не без труда различая среди густых тропических ароматов запах Насти, я вышел к горе и поднялся на террасу, украшенную озерцом и пестрой цветочной поляной.
Озеро питал родник, бьющий у вершины горы. По каменному руслу скатывался ручей с уступов, пробивал короткую дорогу через разнотравье и вливался в холодную озерную гладь. Озеро неглубокое, глянешь сверху – все дно как на ладони, но вода в нем всегда ледяная, не знаю почему.
Настасья сидела на камне у берега, похожая на героиню картины Васнецова, и расчесывала волосы. Завидев меня, неспешно заправила их под кокошник.
– Настя, ну ты куда запропала? У нас война на носу, а мне за тобой бегать приходится.
– Да, война. Вот я и поспешила дело сделать, пока не поздно.
– Какое еще дело?
– Цветочек на родное место вернуть. Чувствую, плохо ему в горшочке живется.
– Так вот какой узелок у тебя был. Ну пересадила? Теперь айда домой. Надо нам до войны еще одно дело сделать.
– Какое дело? – спросила она, поднимаясь.
Мы зашагали вниз.
– Я из Заллусова капища кольца принес, ты сейчас домой отправишься, к отцу. Так и объяснишь ему: на острове опасно, надо тебе самую кутерьму переждать. Посидишь дома, от нас отдохнешь. Там дальше сама смотри, если у отца твоего все наладилось, так и оставайся. Нет – придумаем. Можешь вернуться на Радугу дня через три, только осторожно, будь готова в любой миг обратно на Сарему податься. Я заметил, что кольца возвращают людей на то место на острове, с которого они в путь отправлялись – вот, значит, на всякий случай домой полетишь не из терема, а из укромного места. Подыщем заросли в сторонке… Слушай, садись-ка ты ко мне на закорки!
– Зачем?
– Да побыстрее нам вернуться надо. Сама видишь, мороки много, чтоб не абы как все сделать. Цветы – дело хорошее, но, честное слово, это ты не ко времени затеяла. Садись, садись! – пригласил я, приседая на корточки. – Может, и правда, не вернешься уже к нам, так когда еще на Чуде-юде покатаешься?
Настя смотрела на меня как на ненормального, но все-таки залезла на загривок, поерзала, устраиваясь боком, как в дамском седле. Я закинул за голову правую лапу, чтобы ей держаться, и быстро зашагал вперед. О причинах ее удивления не думал, мне почему-то не удавалось остановиться, и я все говорил, говорил:
– Время, время! Ну как гости через час нагрянут, а мы тут клювами щелкаем? Чего народ-то смешить, воевать, так воевать. Подготовиться надобно. Да еще с Баюном что-то придумывать, котяток его выручать. Не можем же мы котяток без помощи бросить? Вот, а это дело хлопотное. В общем, каждая минута на счету, а мне по всему острову за тобой бегать приходится. Нехорошо это, Настя, безответственно с твоей стороны…
– Чудо, ты меня для этого к себе потребовал? – разом прерывая мое словоизвержение, спросила Настя.
– Для чего – "для этого"? На закорках носить, что ли?
– Чтобы я тебя полюбила и от чар избавила? Или для того, чтобы Сердце острова указала?
Я замедлил шаг:
– Настя, окстись. Кто тебе такое сказал?
– Сама догадалась, не дура, чай!
– Да нет, про то, что я тебя требовал.
– Про то батюшка сказывал.
– Странно. Вообще-то, это была его идея – спрятать тебя на острове до поры.
Настя промолчала, и, не дождавшись продолжения, я возобновил путь. Ну спасибо, Семен Алексеевич, удружил!
– Чудо, – тихонько позвала Настя, когда мы уже приблизились к терему. – А почему же отец так сказал?
– Нетрудно догадаться, – хмыкнул я. – Чтоб ты не спорила.
– Значит, не требовал?
Я не стал повторяться. Да и не успел бы слова сказать: навстречу нам выкатился кот.
– Чудо! Платон пропал! Зашел в дом, сказал, что ты скоро вернешься, и исчез!
– Спокойно, Баюн. Он не исчез, просто ушел домой. В Новгород. Я его практически сам отправил. И не надо спорить! – прерывая возможные возражения, я поспешил заверить: – Он не вояка, толку от него в бою с гулькин нос, а нам лишние хлопоты – следить, как бы его не притюкнули чем. Сейчас вот еще Настю домой отправим…
– И что, Платон согласился? – спросил Баюн.
– Скрепя сердце. Ладно, я за кольцом, а ты пока высмотри укромное место, чтоб не очень далеко от терема, но и не вплотную…
– Постой-ка, Чудо, я же еще ни с чем не согласилась! – воскликнула Настя.
– Платон согласился, уж тебе грех отказываться. Должна понимать, что обузой нам будешь.
– Чайки, – сказал Баюн, глядя вверх.
– Откуда знаешь? Ты меня в деле видел? – не слыша, возмущалась Настасья. – Да я, может…
– Чайки, – повторил кот.
Тут и я поднял голову. Над нами кружились три белые птицы, оглашая воздух протяжными криками.
– Вот и гости пожаловали. Баюн, проследи, чтобы Настя домой отправилась, а я к зеркалу, осмотрюсь.
К немалому изумлению, в зеркале отразился один-единственный корабль. Правда, большой и мощный, при взгляде на него вспоминалось звучное слово "галеон". В морской терминологии я, как и в цивилизованной жизни своей, разбирался по-прежнему слабо, но глаз успел наметать, и я, допустим, уже не только теоретически знал, что драккар – самое быстрое судно, а шнека – самое надежное, но и видел, почему это так. На уровне интуиции, можно сказать. При взгляде на галеон я сразу определил, что его первейшими достоинствами являются грузоподъемность и боевая мощь. Галеон нес около дюжины компактных пушек – правда, только на верхней палубе. Борта были глухими, всего с одним рядом весел, на совсем уж крайний случай; основным движителем судна был ветер, трюмы же наверняка ломились от товара – об этом можно было судить по низкой осадке.
Ни змеистого, ни какого другого стяга я на мачтах не приметил, но по палубе между зачехленных пушек и бухт канатов, не обращая внимания на суетящихся полуголых матросов, ходили пять или шесть человек в европейской одежде, в коротких плащах. Один, в берете с пером, указывал в сторону острова и что-то говорил, остальные, в чьих манерах безошибочно угадывалась привычка к лизоблюдству, привычно поддакивали.
И больше никого и ничего во всем "поле зрения" волшебного зеркала.
Озадаченный, я спустился вниз. Баюн встретил меня, стоя на задних лапах, а левой передней указывая на Настасью, которая с самым невинным выражением лица сидела на лавке:
– Она уходить не желает, а у меня воспитание не то, чтобы девиц силком в лес волочить.
– Ладно, может быть, это еще не к спеху, – сказал я, выглядывая в окно. Приспущенные паруса галеона уже были видны на горизонте. – Один корабль, сильный, но не боевой. Без флагов. То есть в обычных условиях мне бы положено гнать его в три шеи. Но по законам военного времени, думаю, стоит потолковать с людьми.
– Как это он, интересно, через викингов прошел? – проворчал кот.
– Боюсь, за де Фужером многие погнались. Если и не все, то для оставшихся галеон слишком велик.
– М-да, громадина, – признал кот, запрыгнув на подоконник и разглядев пришельца. – И не припомню, чтобы слышал про такие.
– А мне он кажется знакомым, – негромко заметила Настя, выглядывая из-под моего локтя. – Точно, был такой на Сареме. Это "Левиафан", голландский корабль. Он как раз у причала стоял, когда мы на Сарему приехали. Все еще глазеть ходили на диво такое.
Галеон замер в двух километрах от острова, не рискуя соваться на отмели. Было видно, как моряки расчехлили пушку на носу, сноровисто зарядили и пальнули сигналя: вот они мы, встречайте гостей!
– Воспитанные люди, – отметил я.
– Они там, – сказал Баюн. – Котятки мои.
– С чего ты взял? – уставился я на него.
– Сердце отцовское чует. Там они, на "Левиафане". – Опустив голову, он спрыгнул с подоконника. – Не знаю, что там Черномор придумал, но сей голландец по мою душу приплыл.
Мы вышли на лодке в полном составе вскоре после второго выстрела. Девушка принарядилась, и теперь красовалась на носу как Царевна-Лебедь. В пламенеющем зареве редкостно красивого заката она действительно чем-то напоминала героиню картины Врубеля. Я, невидимый, сидел на корме, и направлял лодку с помощью простенького погодного браслета из предназначенных к продаже – чтобы аккуратно гнать волну, его мощи хватало. Кот сидел рядом, прикрытый невзрачной ветошкой, со строжайшим наказом не выдавать себя ни при каких обстоятельствах. Настя вообще настаивала на том, чтобы оставить его в тереме, но потом мы решили, что бросать бедолагу страдать неизвестностью слишком жестоко.
Галеон, на борту которого действительно золотилась надпись "Левиафан" на латинице, встретил нас оскалом венчающей носовой отсек клыкастой морды и сверканием матросских улыбок. Командный состав, тоже облачившийся в парадные одежды и обсыпавшийся бижутерией до ряби в глазах, выражал чувства более благородно, то есть улыбками сдержанными, но при восхищенно вытаращенных глазах.
– Святые небеса! – вскинул руки обладатель пера. – Созерцания разных чудес удостоил меня Всевышний в этой жизни, но никогда прежде не чувствовал я себя так близко к райским вратам, ибо прежде нигде в огромной Вселенной не случалось мне видеть красоты столь чистой и неземной! Ответь мне, дева, не это ли остров, Чудо-юдиным именуемый, иначе же Радужным?
По-русски он говорил очень чисто.