Этэри негромко рассмеялся, тоже наклонился вперед, повторяя движение ментора и глядя на него в упор:
– Я не потерял ни единого медяка в прошлую кампанию просто потому, что мне хватило ума отказаться от участия. Зато я скормил дикарям своих двоих племянников, и не только их, изрядно почистив генеалогическое древо. Я посадил под замок моего Диего, моего любимого мальчика, и сказал ему: "Запомни, сынок, золота с того берега дождутся в самом лучшем случае твои внуки. А право поливать кровью прибрежный песок принадлежит дуракам…" Сейчас не ваш корабль важен, сэнна. Вики привезла отчет по делу, доверенному ей. Сакры тоже объявили тот берег своей колонией. Северную его часть. Будь у меня оружие дикарей, мой Диего мог бы назваться королем Сакриды уже к зиме, их флот сбился в одну большую груду годных для поджога деревяшек… Обращенные дикари не прославят имя ментора, но уничтожение разногласий в толковании веры тут, на нашем материке, есть прямой путь к прижизненной святости.
– Маловероятно, что оружие существует, я так и де Торбио сказал, – весьма искренне огорчился ментор. – Но ты будешь первым, кто получит доступ к отчетам, вдруг да и свершится чудо… Отсюда я, отдохнув, поеду на мыс Роха – именно туда, в порт ордена, прибудет корабль. Я не прочь проделать путь в приятном обществе и с надежным поваром.
– Я уже начал опасаться, что усердие моих поваров останется незамеченным, – усмехнулся герцог. – Прошу, ваша благость, отведайте хоть эти вот закусочки. Исключительные грибочки… Жаль, ваша водянка не позволяет предложить к ним должного напитка.
– Не водянка, чадо, – поправил ментор, благосклонно принимая хозяйские хлопоты и приоткрывая крышку ларца. – Пост… Лекарь твой неплох, хоть и гадость эти обертывания и поливания ключевой водой. Но лечение движется удачно, и, если он дозволит, послезавтра мы угостимся цесаркой.
Ко второй перемене блюд ментор и вовсе оживился, на его лице образовалось вялое подобие улыбки – высшее проявление удовольствия, допускаемое этим радетелем веры, тем более в постный день. Герцог велел ввести в покои своего любимого карлика, бросил тому кость и стал с наслаждением наблюдать за тем, как пыхтит, падает и взвизгивает нелепый человечек ростом по пояс взрослому, как он охает и пробует отнять лакомство у пары борзых… Обеспечив развлечение, достойное высокого гостя, – ведь даже у короля карлик не так мал и, в отличие от здешнего, изрядно глуп – Этэри испросил позволения ненадолго удалиться. Быстрым шагом он миновал галерею и вызвал доверенного человека.
– Кого южане считают угодным для себя прементором? – тихо уточнил он известное обоим. – Верно. Именно Томизо, до принятия сана – младшего сына рода де Виль, по сути, племянника старика Торбио… Хуан, я видел дурной сон. Мне снилось, что малыш Томизо упал с коня. Или случайно порезался? Ах, мой бог, было так много крови, я проснулся в холодном поту.
– Ужасно, – поклонился понятливый слуга.
– Да, весьма ужасно и болезненно, – оскалился герцог. – И отошли человека к Вики. Я не желаю ее принимать у себя до самой зимы… Как здоровье супруга нашей пташки?
– При смерти, ему ведь восемьдесят семь. – Хуан даже покачал головой, пытаясь поточнее указать непричастность слуг герцога к плачевному состоянию здоровья старика.
Этэри вздрогнул, обернулся, хотя уже собирался покинуть залу, направившись к галерее. Сообщение пришлось некстати: однажды поверив сказанному, ментор вряд ли вторично сочтет столь удобную случайность случайной.
– А вот это плохо, – тихо посетовал Этэри. – Очень плохо. Жаль… Кто теперь сопровождает Вики? Лучшие люди, да-да… Поговори с ними. Скажи, я пойму, если мужество им изменит и в трудный момент они предпочтут сберечь свою жизнь, столь ценную для господина. Но это я так, просто на будущее. Ничего опасного относительно Вики мне не снилось. Только эта трагедия с Томизо. Иди.
Герцог бросил на ковер перстень и зашагал прочь. Покосился на портрет кисти нового придворного художника. "Неизвестная донна"… Если секрет оружия существует, он сделает молодого Диего Маркоса и-Вальса де Брава королем земель к северу от Тагорры. У короля происхождение должно быть безупречным, побочные братья ему ни к чему.
– Рене! – позвал герцог. Глянул на портрет своей прежней подруги. – Ее мальчику теперь пять? Отвези его в обитель света на южном берегу, замок Дьер. Пусть служит Дарующему. Полное отречение от мира, Рене, обязательная смена имени. Проследи, чтобы его память не сохранила прошлого. И добавь пять монет к месячному содержанию художника в этот раз, удачная работа, вполне.
– Он настаивал на изучении вами проектов, предоставленных… – напомнил Рене, сочтя похвалу картине достаточным поводом.
– Пустое, меня не интересуют мечтания слуг, – усмехнулся Этэри. – В плане оружия ничего толкового он не предлагает?
– Нет, но я просмотрел и счел, что мост…
– Когда я поинтересуюсь, тогда и считай, а пока займись делом. Пусть радуется уже тому, что я не выдал его де Каррам и не вынудил в благодарность за свое высокое покровительство работать без оплаты. Не уважаю идиотов, которые умудряются завести себе врагов не по силенкам… И еще. Кажется, он часто рисует мальчиков? Впрочем, слухи, не бледней, иди.
Когда шаги слуги стихли, герцог миновал еще несколько портретов и ненадолго остановился перед изображением Диего. Еще совсем юного, в охотничьем костюме, с характерным отцовским прищуром, чуть надменным, несколько ироничным.
– Хлаф меня подери, – шепнул герцог. – Это оружие дикарей дороже всякого золота, якобы устилающего дно их рек. Один удар – и нет больше флота у сакров. Еще усилие – и тагоррийцы в том же плачевном положении. Только я, я один и смогу укротить безумие огня. Сэнна, а ведь тогда я стану святым, разве нет? Святой Этэри, основатель династии великих королей Тагорриды… заманчиво, словно хлаф ловушку ставит. А если и так! В моем возрасте можно рисковать всем. Еще бы прямо теперь занять сэнну чем-то нудным и неотложным… Впрочем, повар мой и лекарь мой. Зря их благость затеяли разговор о мельничном козле. Со святыми даже менторы строго на "вы".
Герцог улыбнулся портрету своего законного наследника и зашагал в яшмовый кабинет, уже не задерживаясь.
Глава 9
Неведомый берег
"Называя верующих овцами, мы не проявляем к ним неуважения. Мы всего лишь подтверждаем истину, явную для стоящего на холме пастуха. Чем больше толпа, тем незаметнее в ней голос и разум каждого в отдельности. Нет ни у кого, кроме Дарующего, такого величия и могущества, какие позволяют вслушиваться в отдельные выкрики. Мы всего лишь люди – мы, стоящие на холме. Мы всего лишь пытаемся сохранить все стадо в целом, отгоняя не только волков, нет. Есть ведь еще и иные стада и иные пастухи, норовящие обогатиться за счет кражи наших овец и ведущие счет своих. Увы, тут кроется еще одна причина именовать овцами тех, кто стоит ниже в иерархии. Ибо многие из них готовы сменить лужайку бездумно, интересуясь лишь кормом для утробы своей, но не для души.
Мы оберегаем их. Мы взращиваем их. Есть ли грех в том, что мы же их стрижем? Полагаю, это вполне естественно и неизбежно. Как и то, что с нашего ведома и при нашей помощи избирается вожак для стада. Умно и то, что псы принадлежат нам и исполняют нашу волю, отгоняя волков, но не служат тому барану, который идет первым и орет громче прочих…"
(Из размышлений прементора Дарио, сперва доверенных бумаге, а затем преданных огню)
Море тяжело ворочалось, нехотя и без спешки унимая высоту валов после большого шторма. Асари, вечно пребывающий в движении начинатель перемен, славно разогнался над просторами серой сумеречной воды. Он вылепил из ровной, как степная трава, глади грохочущие валы, ростом своим способные удивить лиственный лес, и погнал их, смешивая небо и море, наполняя воздух соленой пеной и с хрустом разрывая путы парусов, норовящие удержать ветер… Ичивари лежал, слушал море, прикрыв глаза и не двигаясь. С некоторых пор ему нравилось спать на полу. Койка – так моряки именуют кровать – узкая и неудобная. Куда приятнее доски пола, их гладишь – и ощущаешь тепло своего берега. Нет сомнений, сосну добыли там. Может статься, прежний пол сгнил, времени было много, оптио ждали и ждали, заодно подновляя немолодой корабль.
Попривыкнув к пребыванию в море, Ичивари полагал корабль живым и потому прощал использование свежей древесины его бестолковым морякам. Эти люди искренне не понимают мир зеленого берега, но зато родные морю, а это уже немало. Он теперь тоже родной морю, он ощущает своими ладонями-волнами хрупкое тело корабля и бережно передает окрыленную парусами ношу от одного вала другому, украшая борта росписью узорной пены. Есть еще одна запасная мачта. Ставить мачты – весело. Жаль, что он слышит море и принимает его как часть себя, но не смеет лишний раз просить о помощи. Нельзя из-за мелочей обращаться к асхи, и так просителю дано больше, чем мечталось, – право и способ сохранить себя и остаться махигом. Трудно поверить, что так много важного уместило в себе хрупкое крошечное перышко, принявшее тепло дыхания Шеулы.
– У-учи, Чар, – едва слышно шепнул себе Ичивари. – Ты еще не выиграл. Ты надеялся, что сможешь просить море о помощи в побеге. Но ты уже истратил свою просьбу. Теперь думай головой. Или чем там думают? По науке бледных – головой…