– Ах, Том, значит, ты не увидишь, как родится малышка…
У нее в глазах стояло разочарование, и мне стало грустно оттого, что меня не будет дома и я не увижу свою племянницу. Мама сказала, что Элли родит девочку, а наша мама в таких делах никогда не ошибается.
– Я навещу вас, как только смогу, – пообещал я.
Элли печально улыбнулась, а Джек подошел и положил руки мне на плечи.
– Твоя семья тебя не оставит, – произнес он. – Если будет нужда, мы всегда придем на помощь.
Через час я сел ужинать, зная, что покину дом уже наутро. Отец, как обычно, прочитал вечернюю молитву, и мы все пробормотали "аминь". Кроме мамы – она, как всегда, просто смотрела в тарелку, вежливо дожидаясь, пока этот ритуал закончится. После молитвы мама украдкой мне улыбнулась. Это была особенная, очень теплая улыбка, которую больше никто не заметил. Мне сразу полегчало.
В камине по-прежнему горел огонь, наполняя кухню теплом. В центре большого деревянного стола стоял латунный подсвечник, отполированный настолько, что в нем можно увидеть собственное отражение. Свеча была дорогая – восковая: мама терпеть не может, когда в кухне пахнет жиром. Хотя отец и принимал все решения, касающиеся фермы, сам, но некоторые вещи мама делала по-своему.
Мы уминали горячее тушеное мясо с картошкой, и меня вдруг поразило то, как постарел отец. Он выглядел очень усталым, и на его лице время от времени мелькала грусть. Он немного просветлел, когда они с Джеком начали обсуждать цену свинины и стоит ли уже посылать за мясником.
– Лучше бы подождать еще месяц-другой, – настаивал отец. – Цена наверняка взлетит.
Джек помотал головой, и они начали спорить. Это был дружеский спор, какой бывает среди членов семьи, и я видел, что отцу он нравится. Правда, сам я не стал вмешиваться. Все это для меня уже позади. Как отец сказал, с работой на ферме покончено.
Мама с Элли тихо посмеивались. Я пытался разобрать, о чем они говорили, но Джек уже настолько повысил голос, что мама даже одарила его суровым взглядом.
Не обращая внимания на мамины взгляды, Джек продолжал громко спорить. Он потянулся через стол за солонкой и случайно опрокинул ее. На стол рассыпалась соль. Мой брат тут же взял щепотку и бросил через левое плечо. Старая примета: так нужно отогнать несчастье, которое накликал, рассыпав соль.
– Джек, зачем тебе соль? – сердито спросила мама. – Лишняя только портит хорошее мясо. Ты обижаешь того, кто это готовил!
– Извини, мам, ты права. Стряпня удалась на славу.
Мама улыбнулась и кивнула в мою сторону:
– И все же, почему никто не уделит Тому немного внимания? Так не поступают с человеком, который завтра покинет родной дом.
– Все нормально, мам, – сказал я. – Мне хорошо уже потому, что я сижу здесь и слушаю.
Мама согласно кивнула:
– Что ж, мне надо кое-что тебе сказать. Останься после ужина в кухне, и мы поговорим.
Итак, когда Джек, Элли и отец отправились спать, я сел на стул у огня, нетерпеливо дожидаясь, что же мне скажет мама.
Она была не из тех, кто суетится зря. Сначала она просто объяснила, что кладет мне в дорогу: вторую пару штанов, три рубашки и две пары носков, всего по одному разу штопанных.
Я вглядывался в последние красные угольки, тлеющие в золе, и постукивал башмаками по плитке камина. Мама придвинула поближе кресло-качалку и села прямо напротив меня. В ее черных волосах уже пробивалась седина, но, не считая этого, она выглядела точно так же, как когда я только учился ходить и едва доставал до ее коленей. В глазах по-прежнему горел огонек, и, несмотря на бледность щек, она была полна сил.
– Мы еще долго не сможем вот так поговорить, – произнесла мама. – Уйти из дома и начать взрослую жизнь – серьезный шаг. Поэтому, если ты хочешь что-то мне сказать или о чем-то спросить, сейчас самое подходящее время.
Все вопросы вылетели у меня из головы, я не смог придумать ни одного. Я вообще не мог думать. От маминых слов у меня слезы на глаза навернулись.
Какое-то время в комнате висело молчание. Слышен был только топот моих ног по плиткам. Наконец мама вздохнула:
– В чем дело? Язык проглотил?
Я пожал плечами.
– Перестань ерзать, Том, сосредоточься на том, что я говорю. Прежде всего, хочу спросить: ты правда с нетерпением ждешь завтрашнего дня, чтобы взяться за работу?
– Не знаю, мам, – ответил я, вспомнив шутку Джека о том, что придется покупать друзей. – С ведьмаками никто не желает водиться. У меня не будет друзей. Я все время буду один.
– Не все так плохо, как кажется, – успокоила меня мама. – У тебя же будет учитель. Он станет твоим наставником, а в конце концов и другом. К тому же ты все время будешь занят изучением нового. Не останется времени на одиночество. Разве ты не находишь все это удивительным и интересным?
– Конечно, интересно, но работа пугает меня. Я хочу этим заниматься, но не знаю, смогу ли. Часть меня мечтает путешествовать, увидеть новые места. Но я буду очень тосковать по дому и всем вам.
– Ты же знаешь, что не можешь здесь остаться. Отец стареет. Зимой он передаст ферму Джеку. У Элли скоро родится ребенок, а потом и другие дети пойдут, я уверена. Для тебя просто не останется места. Так что привыкай к тому, что не сможешь вернуться домой.
У меня закололо в груди от того, как холодно и резко она сказала мне это. Я едва мог дышать.
Мне захотелось пойти спать, но она еще долго говорила. От мамы очень редко можно услышать сразу столько слов.
– У тебя теперь есть работа, и ты будешь ее делать, – сурово сказала она. – И не просто делать, а делать хорошо. Я вышла за твоего отца, потому что он был седьмым сыном. Я родила ему шестерых сыновей, чтобы появился ты. Семь на семь. У тебя дар. Твой хозяин пока силен, но пройдет какое-то время, и его силы иссякнут.
– Почти шестьдесят лет он бродит по Графству и выполняет свой долг, – продолжала она. – Он делает то, что необходимо людям. Скоро настанет твой черед. И если не ты, то кто? Кто позаботится о простых смертных? Кто защитит их от зла? Кто станет присматривать за фермами, деревнями и городами, чтобы женщины и дети смогли без боязни выходить на улицы?
Я не знал, что сказать, и не мог посмотреть матери в глаза. Просто всеми силами сдерживал слезы.
– Я всех люблю в этом доме, – промолвила она чуть тише, – но во всем Графстве ты один моя плоть и кровь. Конечно, тебе еще надо повзрослеть, но ты седьмой сын седьмого сына. У тебя есть дар и сила. И я знаю, что буду гордиться тобой.
– Я рада, что мы все обсудили, – добавила она, поднимаясь на ноги. – А теперь – живо в кровать. Завтра важный день, и тебе надо хорошенько отдохнуть.
Мама обняла меня и одарила теплой улыбкой. Я, как мог, старался не кукситься, даже улыбнулся ей в ответ. Но потом, уже в своей комнате, сидя на краю кровати, я долго смотрел перед собой в пустоту и думал о том, что сказала мама.
Маму очень уважают в округе. Она знает о травах и лекарствах больше местного лекаря, а когда у кого-нибудь трудные роды, повивальная бабка всегда посылает за мамой. Иногда ребенок пытается родиться ножками вперед, а моя мама может перевернуть его еще в утробе. Многие женщины в Графстве обязаны ей своей жизнью.
Это все я узнал от отца, потому что мама очень скромна и никогда не упоминает о своих добрых делах. Она просто делает то, что должна, и, я знаю, ждет того же от меня. И я хочу, чтобы она гордилась мной.
Но неужели она вправду вышла за отца и родила шестерых детей, чтобы потом родить меня? Невероятно.
Я пересек комнату, сел на старый плетеный стул и несколько минут смотрел в окно, которое выходило на север. Луна залила все вокруг своим серебристым светом: двор, поля и пастбище, даже границу нашей фермы, которая проходила как раз на полпути к Холму Палача. Мне нравился вид из окна. На расстоянии Холм Палача мне тоже нравился – нравилось то, что он был самым далеким из всего, что видел глаз.
Уже много лет, перед тем как забраться в постель, я исполнял этот ритуал: смотрел на холм и представлял, что лежит по ту сторону. Знаю, на самом деле там просто еще другие поля, растянувшиеся на две мили, полдюжины домов нашей деревни, маленькая церквушка и совсем уж крошечная школа. Но мое воображение рисовало иные картины. Иногда я представлял себе горы, за которыми раскинулся океан, а может, лес или большой город с высокими башнями и мерцающими огнями.
Теперь же я смотрел на холм и думал о своих страхах. Да, на расстоянии холм казался безопасным, но меньше всего на свете я бы хотел к нему приблизиться. Свое название Холм Палача получил неспроста.
Три поколения назад на нашей земле свирепствовала война. Все мужчины Графства ушли воевать. Нет ничего хуже гражданской войны, что разделяет семьи и заставляет брата убивать брата.
Зимой, в последний год войны, произошло крупное сражение где-то на милю к северу, у маленькой деревушки. Когда же война завершилась, победившая армия отвела пленников на этот холм и повесила на деревьях. Кого-то из своих победители тоже вешали – за трусость перед лицом врага. Хотя поговаривают, что причина на самом деле другая: эти люди отказались сражаться против тех, кого считали соседями.
Даже Джек не любит работать вблизи границы, а собаки – те вообще боятся заходить в лес. Что же до меня, я не мог работать на северном пастбище, потому что чувствовал то, чего другие не чувствуют. Знаете, я слышал их. Я слышал, как скрипят веревки и стонут ветки под весом мертвецов. Я слышал, как мертвые задыхаются и давятся на той стороне холма.