Старейшина очнулся, едва лишь Мечниковы пальцы коснулись его плеча. Опасения Кудеслава оказались напрасными - Яромир не вскрикнул, не дернулся. Его могучее тело напряглось было на какой-то миг и тут же обмякло: узнал.
Поняв, что шуметь нельзя, старейшина осторожно выбрался из ложа.
- Оденься и пойдем, - выдохнул Мечник, гася догоревшую до пальцев щепку. - Оденься хорошо - нам не близко.
Всю дорогу обратно Кудеслав примерял происходящее на себя: а ему самому - воину - хватило бы выдержки делать, что велят, и безропотно ждать объяснений? Может, и хватило бы, а может, и нет. Скорее всего, нет. Еще одно объяснение единоголосности схода, избравшего Яромира главою общины.
Выскользнуть из града вдвоем оказалось не сложнее, чем прокрасться в него в одиночку. По пути Мечник несколько раз оглядывался, удостоверяясь, что старейшина все еще идет следом, - даже так, держась всего на шаг позади, тот не выдавал своего присутствия ни единым звуком.
Охотник. Да такой, которому почти не было равных, покуда племя не поставило его над собою.
Ну почему даже самые умелые охотники не могут сторожить хоть вполовину так хорошо, как умеют красться?
Пробираясь сюда с заречного берега, Кудеслав одолевал Истру вплавь, толкая перед собой плотик с одеждой. Обратно они с Яромиром переправились куда удобней и проще. Вообще-то Мечник предпочел бы вернуться так же, как и приплыл, но старейшина отправился прямиком к общинному причалу, а на осторожный Кудеславов протест ответил лишь нетерпеливым хмыканьем.
Сторожившие на причальных мостках мужики спокойно похрапывали, доверившись псам. Псы же (действительно надежные, хорошо ученные всяким премудростям охоронного дела) издали распознали в Яромире да Мечнике неопасных, своих, а потому не стали пустобрешничать. За ложную тревогу благодарность известно какая: хороший пинок или удар древком рогатины. Так что попусту лезть из шкуры желания нет - она, шкура-то, чай, своя, не от общины жалованная. А вот Белоконевы хвостатые сторожа, не привычные к собой опаске ни от леса, ни от чужих людей, ни (тем более!) от хозяев, бывало, вели себя по-иному. И где они теперь? То-то…
Да, охоронные собаки в общине умны да храбры. Лишь перед волками робеют, прочим же ворогам - будь они хоть о четырех, хоть о двух ногах - спуску не дадут. Вот только при неумелых людях даже от самых умелейших псов толку на жабий чох.
Кудеслав и старейшина спокойно забрались в небольшой челнок, разобрали короткие весельца (такими орудуют без уключин, стоя на коленях), распутали привязь и неторопливо погребли через реку.
Их никак не могли не увидеть с тына. Мечник то и дело оглядывался, надеясь рассмотреть или расслышать хоть какие-нибудь признаки тревоги на градском частоколе. Д-да, именно надеясь - ведь не может же общинная охорона оказаться аж настолько беспечной!
Тихо было в граде. Спокойно и тихо. Единственное, что удалось разглядеть Кудеславу, - огонек факела, неспешно двигавшийся над зубчатым верхом тына. Добравшись почти до самых ворот, факельщик приостановился - верно, осматривал поляну и реку.
Кудеслаз даже о гребле забыл.
Наконец-то заметили! Ну?!
С прежней неспешностью огонек двинулся дальше.
Мечнику ясно представился этот факельщик, как он постоял миг-другой (потягиваясь, зевая длинно и сладко), да и пошел себе, лениво гадая: кто же это из родовичей поволокся средь ночи на другой берег? А затревожиться… С чего бы вдруг?! Гребут не ко граду - прочь; не спешат, не скрываются… Разве задумавшие худое станут вот этак-то? Да ни в жизнь!
Небось это кому-то на щуку вздумалось по-ночному - с острогой да лучиной.
- Весло не вырони, - с хмурым смешком процедил оглянувшийся Яромир. - Или ты чего иного ждал? Позабыл, что ли, с запрошлого-то года, каковы они в этаких делах? Чтобы их растревожить, немалая кровь нужна. Но уж коли растревожатся - ни ворогов, ни друг друга, ни сами себя не станут жалеть. Вот и думали. Может, уж лучше пускай остаются такими, как нынче?
Кудеслав отворотился от вспучившейся средь поляны черной громады обиталища рода-племени и бесшумно обмакнул в воду лопасть весла.
Прав Яромир. А только такими, как нынче, быть родовичам осталось вовсе недолго - до тех самых пор, пока не узнают они о крови.
О большой крови, которая уже пролилась.
Потому-то Мечник и крался в град тайком, потому и Яромира тайком же с собою выманил. Сокрыть приключившееся на мысе-когте, конечно, не удастся. Но прежде чем град взбурлит страшным известием, нужно хорошенько размыслить, что с этим бурлением делать да как его вывернуть ежели и не к пользе общинной, то хоть не во вред.
Они ждали в маленьком сосняке, скрытом за стеной камыша и густыми прибрежными зарослями вербы.
Восемнадцать человек.
Все, кто уцелел из четырех с лишним десятков крепких мужиков, посланных Яромиром на нынешний весенний торг.
То есть именно ждали-то лишь бродившие дозором вокруг сосняка Кощей, Злоба да Велимир. Все трое были поранены и усталы, однако же здешняя охорона оказалась куда лучше градской. Не успели Мечник и старейшина проскользнуть меж гибкими ветвями-прутьями влаголюбивых кустов, как перед ними бесшумно выросли сумрачные мужики с топорами (сперва двое, но через миг-другой к ним добавился третий). Выросли - это потому, что узнали пришлых. А в ином случае они, пришлые то есть, вряд ли бы успели понять, откуда рухнуло избавляющее от житейских тягот отточенное железо. А в соснячке вповалку спали остальные. Спали…
Кто-то стонал; кто-то вскрикивал; кто-то тянулся скрюченными пальцами к существующей лишь в его мутных виденьях вражеской глотке и при этом сам хрипел, как удавленник…
Все переживалось опять. Ночная схватка на мысе-когте, бегство невесть от кого, обратный путь, когда Кудеслав не давал им ни мгновения передышки, понимая, что лишь необходимость идти да помогать вконец ослабевшим мешает усталости, отчаянью, злости и боги ведают чему еще подмять остатки людского, едва теплящиеся в душах его сородичей… А вот теперь-то не стало помех всему тому, что выплеснулось в муторную круговерть обморочных терзающих снов.
Несколько долгих мгновений Яромир сумрачно рассматривал спящих. Потом подошел к укрытому в мелкой колдобине костерку и сел возле него, глядя на шныряющие по обугленному хворосту синеватые огоньки.
Кощей и Злоба, перехватив короткий взгляд Мечника, двинулись прочь: один к реке, второй тенью вдоль опушки сосняка.
Велимир торопливо заозирался (прикидывал, где нужнее второй дозорный, а где хватит и одного), но Кудеслав изловил его за рукав, дернул легонько:
- Тебе бы остаться, а? Две головы, конечно, хорошо, но уж три…
Лисовин кивнул. Он растормошил одного из валяющихся близ костра мужиков, сунул ему в руки топор и негромко (остальных-то будить вовсе незачем!) забормотал, тыча пальцем туда, где меж сосновых стволов мелькала удаляющаяся Кощеева спина. Мужик встал, двинулся вслед за Кощеем - чуть ли не при каждом шаге спотыкаясь и сильно встряхивая одурелой со сна головой. Пробираясь меж спящими, он наступил на чью-то руку (обиженный взвыл дурным голосом, но не проснулся), потом зацепился плечом за ветку и начал громкое и пространное повествованье о том, что он думает про все-превсе ветки, сколько их ни есть в чаще-кормилице…
Мечник встревоженно глянул на Велимира, но тот лишь рукой махнул:
- Не бери на ум. Через миг-другой оклемается - станет не хуже меня.
Лисовин подергал себя за бороду, вздохнул. Придвинулся к костру. Сел напротив Яромира, положил на раскаленные уголья несколько веток. А потом вдруг сказал с надрывом:
- Да не молчите же вы! Засну ведь!
Мечник тоже пристроился близ костра. Яромир терпеливо выждал, пока он усядется, и проворчал хмуро:
- Ну, так как же оно все вышло? Уж поведайте…
Кудеслав выжидательно обернулся к названому родителю, но Велимир именно в этот миг завозился с костром. Сосредоточенно так завозился, деловито. Очень деловито. Чересчур.
Мечник вздохнул и принялся "поведывать" сам.
Он говорил скупо (было, мол, сперва это, а после - то), покамест держа при себе подозренья и домыслы. Пускай Яромир сам все обдумает, а уж потом придет время сравнивать догадки - его, свои, Велимировы…
Негромкие, размеренные (а можно бы и так сказать: убаюкивающие) Кудеславовы речи действовали на спящих вовсе нежданным образом. Вымотавшиеся мужики просыпались. А ведь лишь миг назад казалось, что их хоть бей, хоть покатом валяй, хоть пестами толки - все одно не добудишься. Ан нет…
Просыпались, стягивались к костерку, сбивались за спинами сидящих в плотную, бесщельную стену. Спасибо хоть молчали, не лезли подсказывать да подправлять.
Не прерывая рассказа, Мечник время от времени досадливо поглядывал на обступивших костер сородичей.
Ишь, стоят - насупленные, хмурые, заспанные…
Битые.
Ограбленные.
Не сумевшие воздать за погибших родовичей.
Бросившие мертвых да пораненных на поталу ворогу. Ну, пускай не всех пораненных - разве от этого легче?!
Стоят потупясь, не смея глянуть один на другого, боясь даже подумать о возвращении, о том, что придется смотреть в глаза детям да бабам - своим и не своим… Смотреть в глаза, которые спрашивают: почему ты жив, а он нет?
Эти вот неполных два десятка своих же родовичей сейчас опаснее любого врага.
Даже самому Светловиду нынче не ведомо, до чего они додумаются, на что решатся, стараясь обелиться перед общиной, смыть самими же для себя выдуманный позор.
И вообще… Мечник-то собирался открыть старейшине кое-что, не предназначенное для лишних ушей. Теперь настоящий разговор придется откладывать, а дело отлагательств не терпит…