- …И помните, мессиры: все, сказанное и услышанное здесь, должно оставаться тайной. Так, по крайней мере, мы сохраним в городе хотя бы подобие покоя, и избегнем чудовищных беспорядков. Случаи исцеления могут повторяться, главное, чтобы их не было чересчур много и между ними не было бы никакой связи. Скажем: единственный наследник, или горожанин, ревностно пекущийся о благе Эригона, или особо прославленные персоны… вы меня понимаете? - и Сириан вопросительно поднял белесые брови.
- Господин ратман, но… а дети? - и Окка поклонился, словно извиняясь за вольность вопроса.
- Что ж… пожалуй. Но осторожно, без спешки, потихоньку… и следите, в таком случае, чтобы хоть один из родителей оставался, нам ни к чему орава беспризорных сирот, в городе и без того забот хватит.
- Я думаю, вам не стоит так волноваться, - вмешался мэтр Аурело, - это ведь не чума и не холера, когда страдают тела, а не рассудки. Вряд ли кто в Эригоне заметит, что у похоронной команды поубавилось дел. Сейчас большинство сидит по домам, наматывая слезы на кулак, в больницах же что ни пациент - то редкостный случай иллюзорного помешательства. Реальность как таковую воспринимают темнокровки да исключительно волевые люди… как вы, мессиры. Кроме того, лекарственного… хм-хм… материала необходимо смехотворно мало. Я, конечно, сделаю пару уточняющих опытов, но и без них мне понятно - чем выше разведение, тем сильнее эффект. В первом случае доля темной крови всего-навсего одна восьмая часть, да была всего только капля… Ну, это уж наше с вами дело, мессир Окка, не будем утомлять достопочтенного ратмана медицинскими теориями.
На этом гости поспешили откланяться и отправились в квартал ювелиров, в больницу - проверять истинность умозаключений мэтра Аурело. Сириан вернулся в кабинет, где уже успели убрать со стола и обрызгать пол душистой водой, и уселся в свое любимое кресло у камина.
"Так-так, господин врач. В кои-то веки хорошие новости, да и те с изнанкой. Как это говорил отец? я хотел бы рыбку съесть, да боюся в воду лезть… А ну как узнают, что это за лекарство чудотворное… поди, объясни им, что надо мало… не поверят, привыкли, что для дела надо много. А с темной кровью нам ссориться нельзя, слишком долго договаривались. Лучше уж еще месяц помучаться, чем потом полгода в осаде сидеть, да виру выплачивать… а они своих недешево ценят. Ничего-ничего… потихоньку, полегоньку… где надо - соломки подложим, а где не стоит - не будем…
Значит, темная кровь дает защиту… и выносливость. Пожалуй, этот случай упускать нельзя. Пора вызывать Риго. Неразбериха, смута - все один к одному. И навещу-ка я завтра госпиталь."
Глава десятая. Под иными ливнями
Этот храм был под стать окружающим его лесам - лесам, подобным Жизни, избавленной от Смерти, Жизни, которую тошнило от ее собственного же преизбытка.
И менее любимым, чем Калима, богам люди возводили пышные земные хоромы; старались, гробили сотни и тысячи рабских жизней, опустошали казну до донышка, спорили со всеми стихиями сразу, пытаясь доказать Тому, Единственному, что он - самый лучший, что соседский бог по сравнению с ним - жалкая побирушка, вынужденная удовлетворяться парой цветочных гирлянд и алтариком размером с носовой платок. А Тот, Единственный, сидел на облачке, просушивая намоченные ночной грозой крылья, и все пытался понять, куда ж это люди подевали ту искру разума, которую он вложил в их головы.
В создание храма Калима, самого почитаемого в Нильгау бога, вложились поровну и обезумевшая от своей плодовитости земля, и непобедимое растительное царство, и магия жрецов. Посреди девственного нильгайского леса, на невысоком холме процветало - воистину! - его великолепие.
Для того, чтобы создать этот храм, в страну не привезли ни единого камешка, и не срубили ни одного деревца, и не щелкали по потным спинам рабов бичи надсмотрщиков, и не сходили с ума от своих фантазий скульпторы, решившиеся воплотить облик бога. Калима помог своим детям.
Когда достойный паломник подходил к храму, то глазам его представало невероятное зрелище. Высоченное, под стать вековечным секвойям, здание сплошь было покрыто барельефами, а свободные места занимали статуи, примостившиеся в нишах между колоннами. Сюжетами для сих композиций послужили, как водится, подробности личной жизни бога: начиная с его зачатия (барельеф воспроизводил фантастическую сцену любви прекрасной девушки и огромного цветка) и дальше - по порядку. Калима, получеловек-полуцветок, подчинившей своей воле все растущее на землях Нильгау, творец новых растительных форм, был исключительно миролюбив и до неприличия (даже для бога) любвеобилен. Фронтон иремского храма Нимы рядом со скульптурными группами, изображавшими подвиги многопестикового бога, показался бы безгрешно-накрахмаленным, как нижние юбки старой девы. При этом поражало даже не несосветимое число подобных украшений, а виртуозное их исполнение, ни одна мелочь, вроде сбившегося набок ожерелья, не была упущена или не проработана. Статуи с выразительными лицами, застывшие в удивительно гармоничных позах, казались живыми. Да они такими и были.
Для начала, повинуясь воле жрецов, направленной самим Калима, с избранного всхолмья отступили все деревья и кустарники, оставив за собой почти неповрежденную зелень трав. Затем руками избранных, в строго определенных местах, были посажены чудо-саженцы - и принялись расти вперегонки, вытягиваясь за час по нескольку метров. Секвойи стали опорой для будущих стен, стройные пальмы - колоннами. Потом за дело принялись лианы; они оплетали древесные стволы и ткали плотный ковер стен, перекрытий и занавесов. Венцом творения стали орхидеи. Неведомо откуда взявшиеся, они расцветали, превращаясь в дивные статуи, сплетались друг с другом, образуя сюжетные группы, и когда одна орхидея принимала в объятия другую, только что распустившуюся, то обе они тихо вздыхали от счастья.
Храм Калима и казался, и был живым - он уже не так быстро, но все же рос, с жадностью пил дождевую влагу, грелся на солнце, а ночью все его статуи и барельефы закрывали глаза и засыпали. У храма не было ограды; рядом с ним произрастали дома жрецов, поодаль - несколько обширных хижин для паломников.
- Ну вот, очень даже неплохо. Полюбуйся! - и Гай, лорд Лотломиэль, поднес зеркало к лицу все еще фыркающего сына. Хэлдар глянул и обреченно застонал: с полированной медной пластины на него смотрел смуглый, черноволосый молодой мужчина, веки его покрывала черная краска, брови были подведены чуть не до ушей… впрочем, спрятанных под волосами, губы, сложившиеся в преувеличенно горькую гримасу, блестели свежей бронзой.
- Ну, чем не нильгаец? - и Гай, чья внешность претерпела точно такие же изменения, засмеялся.
- Глазами, мой господин. Поэтому, когда вы попадете в пределы храма, советую не особо ими сверкать, - говоривший был настоящий нильгаец, пожилой уже мужчина. Он прибирал творческий беспорядок на столе, где только что изготовлял красящие эликсиры.
- Скажите, уважаемый мэтр, а насколько стойки эти краски? - и Хэлдар украдкой потер кожу на запястье - не вылезет ли светлая полоска?
- Достаточно, чтобы не выдать вас. Волосы окрашены соком синего ореха, если не вымыть их отваром пальмовой коры, такими и останутся; в кожу мы втирали смесь порошка черных лилий и змеиного жира, так что вода вам теперь не опасна, а первоначальный цвет вернете, искупавшись в молоке. Краски для лица - того же происхождения, я добавлял в них только чуточку нужных пигментов. Что же касается накладок на ваши уши, то они продержатся ровно месяц с сего дня, а потом клейкий сок окончательно пересохнет, и они попросту отвалятся. Ну что, вам полегчало, господин эльф? - и нильгаец усмехнулся краешками губ.
Почти целый день отец и сын провели в этой прохладной комнате, находившейся позади небольшого храмового зала в святилище Бирюзовых Змей. Рано поутру верховный жрец отвел их сюда и оставил вместе с одним из колдунов племени змеепоклонников. Тот, не тратя времени, изготовил потребные мази и настои и принялся за дело. В довершение всего он нанес на колени и локти эльфов какую-то мгновенно впитавшуюся жидкость, взятую из крохотного сосуда.
- Это примирит с вами змей; они не тронут вас, просто уступят дорогу. Действует зелье достаточно долго, не менее полумесяца. Можете поверить мне, я сам проверял его действие - на сыне.
Затем нильгаец указал на стоявшую у каменной стены скамью, на которой жалкой кучкой была сложена их новая одежда: всего-навсего пара набедренных повязок, несколько ожерелий и кожаные сандалии. Когда эльфы оделись, он жестом предложил им вернуться в храмовый зал.
Там их уже ждали - и верховный жрец, и другие служители храма. Жрец одобрительно покивал головой и сказал:
- Даже лучше, чем я думал. Вот ваш проводник, - и он указал на юношу лет шестнадцати, очень похожего на давешнего колдуна, - Все слова сказаны и медлить не следует: через два семидневья по вашему счету наступит день летнего солнцестояния. Если храм Калима не подчинит вашего камня, то его уничтожат. И помните - если вас постигнет неудача, рассчитывайте только на себя, ибо открыто помогать мы вам не можем, а об оказанной тайной помощи забудем, как только потеряем вас из виду.
- Мазруван, - жрец обратился к избранному проводником, - веди их через наши леса как своих братьев, но не забывай, что они чужаки. Твой долг - довести их до храма Калима, дальше решишь сам. Прими наставление от отца.
Юноша подошел к колдуну, поклонился в пояс; тот положил ему ладонь на лоб и негромко заговорил. Прошло несколько минут. Отец и сын обнялись и разошлись; Мазруван подошел к эльфам.