- Мы? - Венона вошла в комнату и стояла позади солдат, - Мы - это кто?
- А орки. И те, в ком есть хоть капля нашей крови.
Венона посмотрела на растерянную Амариллис, на Лорку, тупо жующего клецку, и обреченно вздохнула. Опустив голову, сняла с шеи медальон (подарок Лиусса), и через полминуты подняла глаза - не карие и веселые, а серебристые, с вертикальными лезвиями зрачков…
- Госпожа… - опешившие солдаты синхронно согнулись в глубочайшем поклоне.
- Я пойду вместе с девушкой. Город славно принимал нас в часы радости, и мы не оставим его в час нужды, - куда подевалась прежняя Венона, ее мягкая улыбка и чувственный голос? У этой серебряноглазой женщины голос был решительным и властным, а в уголках губ притаилась миндальная горечь.
- Как прикажете, госпожа, - и вновь поклон.
- Сейчас мы идем с вами, а вечером я прошу вас вернуться и забрать в больницу этого юношу, - и Венона кивнула на Лорку, не проявлявшего ни малейшего интереса к происходившему.
- Сделаем все, госпожа, - говоривший орк почтительно наклонил голову, - мы подождем вас, собирайтесь.
Венона и Амариллис собрались быстро, поскольку нужные вещи в тщательной укладке не нуждались; увязав пару простых платьев и три смены белья в плащ, танцовщица решилась-таки задать вопрос.
- Кто ты, Венона?
- Я?.. Венона из клана Крысоловов. Тебе это ни о чем не говорит, и сейчас не время для долгих рассказов. Позже.
- Как скажете, госпожа… - и Амариллис без тени иронии поклонилась подруге.
Прошло две недели с того дня, когда дочери Лимпэнг-Танга впервые переступили порог городской больницы - той, что была предназначена для более-менее состоятельных людей. Венона, получив почтительнейший поклон от Гвирра, лично отмечавшего каждого из явившихся сокровников, имела недолгий разговор с мессиром первым доктором, после чего ее определили присматривать за приготовлением целебных микстур в аптечном пристрое; через два дня к этим обязанностям прибавилось еще и ответственность за одну из сестринских смен. Амариллис оставили при ней.
Длинное, приземистое здание эригонской больницы, выстроенное из серого камня, окруженное рядами невысоких вечнозеленых деревьев с мягкой хвоей, находилось неподалеку от квартала ювелиров, отделенное от него каналом, одним из протоков Каджи. Внутри были просторные залы, разделенные передвижными деревянными перегородками, высокие кровати, столики для лекарств, чистота и порядок. Во всяком случае, так было до начала эпидемии. Но после того, как золотой ветряк неделю поворочал лопастями, обстоятельства сильно изменились.
Все перегородки убрали, кровати сдвинули к стенам, на них теперь лежали особы, за которых просил лично Гвирр или мессир Окка; во всех трех залах были тесно-тесно расставлены походные солдатские койки - куски парусины, натянутые на деревянные рамы, проход такой, чтобы только мог протиснуться доктор. Под каждой лежанкой - горшок и корзина для кровавых тряпок, и на каждой - умирающий.
Тяжелобольных в госпиталь доставлял, как правило, полуденный патруль: именно в полдень, когда дыхание Арр-Мурра становилось особенно ядовитым, орки обходили улицы Эригона. Те, кого они находили вне домов - будь то тупо сидящие на земле и глотающие ртом зараженный воздух, или рисующие собственной кровью какие-то узоры на мостовой, или спешащие на поиски навеки утраченного - всех отправляли умирать под надзором врачей. Которые, к слову сказать, держались изо всех сил, стараясь как можно дольше не поддаваться ядовитому ветру; получалось не у всех… Кого-то из неизлечимых приводили слуги-темнокровки: они с трудом справлялись со своими хозяевами, погруженными в тихое помешательство, и на тех домочадцев, у которых иссякали силы, их уже не хватало. Каждый новый день приводил новых больных и забирал уже отмучавшихся; и служанки, стирающие больничное белье, выливали в канал из корыт темно-красную воду. За городской стеной рыли общие могилы, больше похожие на ямы, чем на место достойного упокоения, стоял чан с известью и бывший конвой, сопровождавший повозки почтенного господина Амброджо, засыпал сухой землей тела горожан.
…Амариллис проснулась, разбуженная решительной венониной рукой. Девушка выкарабкалась из жутко неудобной парусиновой койки, от которой у нее нудно ныла спина, подошла к стоявшему в углу комнаты тазу с кувшином, налила воды, плеснула себе в лицо пару освежающих горстей и почти проснулась. Вчера они с подругой до поздней ночи следили за приготовлением очередной порции успокаивающего настоя (Венона не подпускала к столь ответственному делу случайных помощников, к счастью, она успела обучить Амариллис правилам создания концентрированных эликсиров… теперь это весьма пригодилось); они растирали в порошок сухие травы, процеживали промежуточные отвары, отмеривали, кипятили, добавляли, смешивали и разливали в мерные бутылочки - капалки готовое зелье. В общую для женской больничной прислуги комнату вернулись уже заполночь, и опять же спокойному отдыху мало способствовало то, что многие из определенных в больничные служительницы темнокровки храпели, явно не дружили с водой и имели отвратительную привычку плюхаться лицом вниз на первую попавшуюся койку (поэтому обе подруги спали без тюфяков, постелив на парусину свои плащи). А сегодня снова была их очередь заступать на дежурство по госпиталю.
Венона протянула сонной девушке ломоть хлеба с изрядным куском твердого сыра, глиняную кружку с травяным чаем и предложила присесть с нею рядом на длинную скамью, стоявшую у стены. Амариллис принюхалась к чаю.
- Интересно, а почему себе этой травки не добавляешь?
- Нет нужды. При желании я могу не спать хоть две недели. А вот ты зеваешь, как бегемот. Пей, пей… не брезгуй.
Они молча сидели рядышком, Амариллис прихлебывала чай, жевала хлеб и прикидывала в уме, хватит ли у нее сил через сутки добрести до канала и искупаться перед часами глухого, беспробудного сна (больше всего ей не хватало именно привычных ежедневных купаний, а вовсе не нарядов…). Работы в больнице хватало: день среди больных, которым нужно было давать лекарства, менять кровавые тряпки, кормить с ложки, выслушивать их бред, на следующий день вроде полагалось отдыхать, но вместо этого подруги работали над приготовлением микстур, или вместе с другими темнокровками стирали больничное белье, мыли полы, помогали на кухне, а затем - снова в серые каменные стены, в залы, где висел густой, тяжелый запах крови и смерти.
Амариллис стряхнула с колен хлебные крошки, встала, перевязала непослушные волосы косынкой, совершенно по-детски шмыгнула носом и обратилась к Веноне:
- Ну что, пойдем, что ли? Смотри, кузнецова жена просыпается… как раз капалки разнести успеем.
- Пойдем.
… Сегодня Амариллис гораздо больше обычного задержалась у постели Лорки (по просьбе Веноны и по причине его графского титула, вольтижера положили на настоящую кровать, да еще стоящую у окна). Он был очень плох; ему приходилось постоянно увеличивать дозу болеутоляющих капель, за чем тщательно следила травница, он почти ничего не ел, его жизнерадостность и легкость обернулись жесточайшим унынием и нежеланием жить; самому младшему в роду Бреттиноро казалось, что он - никому не нужный и никем не любимый приживал, разматывающий клубок никчемных, пустых дней в отцовом замке. Амариллис все крохи свободного времени отдавала Лорке, с безнадежным упорством пытаясь вернуть прежнего, веселого и неунывающего, друга.
Это произошло на третий день работы в больнице. Амариллис, ошеломленная числом больных, их страданиями и постоянным присутствием смерти, терялась при каждом окрике врача или другой служительницы, все время озиралась, ища взглядом Венону, и со своими обязанностями справлялась из рук вон плохо. Ей было страшно, противно и душно; и ее нижняя губа то и дело брезгливо поджималась.
На последней в ряду койке лежала девочка лет пяти, как она попала в больницу - никто не знал, то ли сама пришла, то ли полуденный патруль привел. Пытались найти ее родителей - не вышло, возможно, они уже и не помнили о ее существовании. Девочка лежала тихо, не обращая на себя внимания просьбами, поэтому ее уже второй день забывали перевести в зал, где находились дети.
Амариллис подошла к ней, держа в руках стакан с успокоительным настоем, присела на корточки у изголовья, изобразила веселую улыбку и попыталась посадить девочку, чтобы той удобнее было пить лекурство. Девочка села, послушно выпила настой, и Амариллис принялась разбирать ее темные спутанные локоны, отводя их от лица и заправляя за ушки. И вдруг она увидела, как из носа малышки медленно выползает толстая, темно-красная гусеница… Амариллис вздрогнула и с омерзением отдернула руку… гусеница обогнула уголок слабо улыбающегося рта, направилась к подбородку..
- Мама, тебе противно?.. пожалуйста, не сердись, я не буду… - конец фразы запутался в тряпке, которой Амариллис спешила стереть кровь. Уже через несколько минут она прибежала с болеутоляющим, едва закончив с лекарствами, принесла воды в глиняной кружке и мокрой тряпкой умыла девочку, пыталась говорить с нею, но та опять замолчала, только следила за танцовщицей лихорадочно блестящими глазами.