Невозможно даже представить себе количество банкротств, разорившихся фирм, закрывшихся банков, людей, покончивших с собой, а главное, потерявших работу в результате падения курса. Чтобы продемонстрировать размер катастрофы, приведем несколько цифр. Между 1929 и 1933 гг. индекс промышленного производства в США упал со 100 до 48,7 %; цена на хлопок снизилась с 17,65 до 6 центов, зерна - с 98 до 40; объем промышленной продукции в Германии и США уменьшился наполовину, а во всем мире составил 36 % от уровня на период, предшествующий кризису; если принять индекс биржевых ценностей до *черно-го четверга» за 100, то в Англии он снизился до 60, во Франции - до 47, в Германии - до 40, а в Соединенных Штатах - до 25! Что до безработных, то в Америке их число достигло двенадцати миллионов, а в Германии-шести.
Разруха воспринималась тем более тягостно, что наступила после периода эйфории. Все десять лет,
177
последовавшие за окончанием Первой мировой войны, западные страны в своем развитии базировались на экономическом либерализме, который столь успешно обеспечивал процветание в XIX в. Технический прогресс, стремительность, с которой, казалось, шла реконструкция промышленности, создавали иллюзию, что наконец-то наступило процветание. Уверенное в будущем американское правительство позволило обществу ринуться в совершенно фантастические биржевые спекуляции и злоупотреблять кредитом. И вскоре количество ценностей, находящихся в обращении, значительно превзошло действительное богатство страны.
Чтобы выйти из положения, правительства предприняли драконовские и зачастую катастрофические меры, которые заключались в более или менее полном отказе от экономического либерализма, то есть в усилении влияния государства в ущерб частной инициативе.
Почти во всем мире на миллиардеров указывали пальцами и обвиняли их, впрочем, зачастую с полным основанием, в том, что они являются подлинными виновниками бед, которые переживает общество. Рокфеллер в Соединенных Штатах, мифические «двести семейств» во Франции пережили, как и многие другие, неприятные мгновения, но в большинстве своем сумели выпутаться из затруднительного положения.
ПАТИНЬО
Симон Пнтиньо
в период своего расцвета
Шахта находилась на такой высоте, что жить там из-за холода и разреженного воздуха были способны разве только ламы, да и то с трудом. «Твой хозяин может подавать на меня в суд, только проку от этого будет немного, потому что у меня нет ни песо,-сообщил Симону индеец.-Но чтобы он не думал, будто у меня нет совести, отдай ему от меня эту бумагу». С этими словами он протянул юноше документ на право владения шахтой. «Может, благодаря этому он когда-нибудь получит назад свои деньги». Симон стоял в нерешительности. Он знал вспыльчивый нрав своего хозяина, да и индеец показался ему мошенником. Но, поняв, что ничего иного получить не удастся, он согласился на эту сделку. А часом позже он оказался в то» малоприятном положении, с описания которого мы и начали свой рассказ.
180
Потеря места была для Симона настоящей катастрофой. Этот пинок под зад вышвырнул его в нищету, из которой ему лишь чудом удалось недавно выбраться. Должность приказчика не только спасала его от голодной смерти, но и вообще была для такого паренька, как он, невероятной удачей. Симон знал, что вряд ли найдет второе такое же место, и с самыми мрачными мыслями побрел домой.