И хотел ведь отправить, но тут, как на грех, Филька явился, и тоже со своим резоном: отправишь, говорит, а они от обиды низовых степняков напасть на Синегорье наведут. Да и предлог найдут: дескать, законный государь был князь Климога, погубил его Владигор волшебством да коварством, а сыночка упустил, - не дадим дитя в обиду, вернем на престол отеческий! Вот смута и готова… А народ темный, запуганный да жадный, долго ли его взбаламутить?.. И так уже шепчутся по кабакам, что князь Владигор с нечистой силой знается, на шабаши по ночам в птичьем виде летает - оборотень, одним словом! Вот и попробуй угоди таким - что хорошее ни задумаешь, так на все охальники найдутся и так дело повернут, что оно против тебя и обернется.
Решил было князь синегорский народ переписать - дворы, промыслы, рты, доходы, - чтобы подати на всех по справедливости разложить, как Белун учил, - так тут такое началось! В леса стали уходить целыми дворами, к берендам, в шалаши - только бы княжескому дьяку под перо со всем семейством не угодить! Так что, дружину за ними посылать?.. Уж те с беглецами по-своему разберутся: кого плетью вытянут, кого и на аркане за конским седлом по корням да корягам проволокут… Вот и выйдет, что ждали избавителя, а явился такой же костолом и кровопийца, что и прежний…
Когда совсем одолевали Владигора эти невеселые думы, спускался он в конюшню, собственноручно седлал мускулистого Лиходея и, выбравшись тихими кривыми улочками за околицу Стольного Города, бросал поводья и пускал коня по неприметным лесным тропинкам. Лиходей, проплутав по бурой шершавой листве версты три-четыре, сам находил в чаще крепкий рубленый дворец, останавливался перед тесаными воротами и три раза бил копытом в кованую железную полосу. В ответ на этот стук в створке ворот распахивалось маленькое окошечко, и между редкими медными прутьями решетки появлялась физиономия привратника.
Звали его Кокуй, говорили, что происходит он от каких-то дальних родичей лесных жителей берендов, но, глядя на его узкий высокий лоб, на черную курчавую бороду, горбатый нос и смуглое, не бледнеющее даже в долгие синегорские зимы лицо, Владигор лишь недоверчиво качал головой. Затевать споры он не хотел, полагая, что если долгая жизнь в синегорских лесах пришлась Кокую по душе, то какая разница, откуда и как попал он в здешние места. Может, к скоморохам где прибился, может, привезли его для потехи купцы, выменяв у степняков на железный брусок или пару соболиных шкурок: те ведь народ кочевой, разбойный, им что человечий полон на базар пригнать, что стадо баранов в тыщу голов - все за синегорские меха отдадут.
- Что, государь, не спится? - спросил Кокуй, с грохотом выдергивая железный крюк из кованой петли.
Не впервой слышал Владигор от Кокуя это слово "государь", но каждый раз казалось ему, что обращено оно к кому-то другому, тому, кто знает, как устроить синегорскую жизнь.
- Да вот глухаря хотел скрасть на зорьке, - отвечал Владигор, - так Лиходей, как нарочно, копытом на сук наступил, а глухарь - птица чуткая…
- В одиночку охотишься, вот и не везет тебе, - хмурился Кокуй, распахивая ворота, - а твоя дружина облавой идет, между ними не то что белка, мышь не проскочит.
- Пусть забавляются, - отвечал Владигор, спешиваясь и сбрасывая на руки привратнику поводья. - Лес большой, дичи на всех хватит. Любава спит еще?
- Спит, - отвечал Кокуй, - так что ты, государь, посиди пока в горнице.
- Посижу, мне не к спеху…
Но Любава как будто чуяла приезд брата. Не успевал Владигор выпить кружку воды, как спускалась она к нему, перехватив шелковой лентой длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Третий год жила она среди берендов, срубивших ей просторные бревенчатые хоромы и огородивших двор плотным рядом острых осиновых кольев.
- Здравствуй, брат, - с поклоном говорила Любава. - С чем пожаловал?
- Гонец с купцами прибыл, - отвечал Владигор, - дары привез от хотанского князя и грамоты, на бараньих лопатках писанные.
- Что ему надо? - спрашивала Любава.
- Просит караван через Синегорье пропустить с шелком и краской.
- Зачем это? - строго спрашивала Любава. - Лучше пусть нашим купцам товар продадут, а те его сами дальше по своим ценам переправят.
- Да я и сам понимаю, что так лучше, но наши уж больно низкую цену дают, и не золотом норовят заплатить, а медом и воском. И в казну от них алтына не выпросишь потом, все, говорят, в оборот пустили. А иноземцы сразу расчет дают, по десять золотых с вьюка.
- Смотри, брат, - говорила Любава, - ты теперь государь, тебе и решать…
- Вот-вот, - невесело усмехался Владигор, - и ты туда же: государь!.. Какой государь? Над кем? С собственной дружиной управиться не могу - все посадские хлеба потравили, горе-охотнички…
- Это точно, - отвечала Любава, - и беренды мои жалуются, что не только дичь бьют без разбора, но и костры оставляют непотушенными, - долго ли до беды?
- Как ты сказала: до беды? - беспокойно переспрашивал Владигор. - Какой беды? Откуда?.. Триглав с Климогой на том свете, волкодлаков да оборотней одни только старики помнят, щенки Рогатой Волчицы хоть и злятся, но в Синегорье не суются, знают, что против Браслета Власти и Чудесного Меча вся их сила и злость - пыль дорожная.
- Так-то оно так, - кивала головой Любава, - но кто тогда в Стольном Городе воду мутит? Князь, говорят, подмененный, а истинный Владигор в лесах да степях скрывается…
- Какой истинный? От кого скрывается? Кто эту дичь в их темные головы вдолбил?
Князь вскакивал со скамьи и принимался ходить по горнице, едва не задевая теменем за низкую матицу.
- А тот самый, который к Стольному Городу приморским шляхом шел, пока ты со своими шутами да кротами через Мертвый Город пробирался, - продолжала Любава, - шел, шел да и сгинул невесть куда вместе с малой дружиной, а тут и ты откуда ни возьмись выскочил! И мало того, что выскочил, так еще и на Триглава с одним мечом попер!
- Так ведь зарубил же! - в гневе восклицал князь.
- И это плохо! Кто знает, какой силой это благое дело сделалось? Многие на Триглава с мечами да копьями шли, да ни один до тебя живым не возвращался!
- Ох, темный народ! - вздыхал Владигор. - Все-то ему не так…
- Да уж какой есть, с таким и управляйся, - усмехалась Любава. - Это тебе не мечом махать.
На том и расходились. Опять вскакивал Владигор на Лиходея и неспешно пробирался по лесным тропкам, то и дело отводя от лица колкие и тяжелые еловые лапы. По дороге вспоминался ему чародейский синклит, умные, степенные речи Белуна, колкий холодок во лбу - предчувствие проникновения в душу и мозг высших истин. Но что теперь эти истины? Эти высокие слова о смертельной схватке Света и Тьмы в человеческой душе? Попробовал как-то выйти к народу - поделиться своими мыслями, да все без толку… Нашелся в толпе один умник и крикнул: а что раньше было - Свет или Тьма? Вот и ответь такому, да еще при всем народе, который истину лишь в деревянном болване полагает и ни про какой чародейский синклит слыхом не слыхивал!
А однажды с чем пришли! Тонула мельникова дочка в омуте, и нашелся спаситель-дружинник из тех, что с купцами по Чарыни сплавлялся, - нырнул, вытащил, откачал. Радоваться надо, а народ как с цепи сорвался: оборотни они, дескать, а не люди, надо их, князь, огнем испытать, потому как водой пытать без толку - выплывут, хоть по пудовому камню к каждой ноге привязывай!
И ведь пришлось уступить горланам: взяли две старые подковы, раскалили их добела в кузнечном горне и заставили молодца и девицу голыми руками их из горящих углей тащить. Хорошо, хоть при нем это судилище устроили, успел он сам к бедолагам подойти и как бы невзначай по плечам их похлопать, перед тем как они за подковами в огонь полезли, - вот все и обошлось, даже кожа на ладонях не покраснела. А не подоспел бы Владигор - железо раскаленное им бы мясо до костей сожгло, а тогда и разговор был бы короткий: оборотни - разорвать их между молодыми березками, да и весь сказ! Темный народ, дикий!..
Ехал как-то от Любавы с такими мыслями и вдруг почувствовал, что есть рядом кто-то. Но не успела ладонь привычно лечь на рукоятку меча, как за спиной раздался негромкий знакомый голос:
- Остынь, князь!
- Белун, ты? - Владигор резко обернулся в седле и увидел под старой елью седого, как иней, чародея.
- Не ожидал? - усмехнулся тот, поглаживая ладонью серебристую бороду. - Думал, что совсем тебя бросили?
- Да я уж не знаю, что и думать, - сказал Владигор, соскакивая на землю. - Пока с Климогой воевал, через Мертвый Город да Заморочный Лес пробивался, все вроде понятно было: справедливость надо восстановить, за отца отомстить. А когда на престол сел, так и растерялся… Народу много, у каждого свой интерес, поди разбери, где чья правда?
- Непростое это дело, согласен, - покачал головой Белун. - Правду душой чувствовать надо…
- Тебе легко рассуждать, - вздохнул князь, - а мне каждый день голову ломать приходится… Из кузни искра вылетела да соломенную крышу одной вдовицы и подожгла. Избенка сгорела, и осталась вдова с пятью детьми под чистым небом, а тут зима на носу! Я к кузнецу: ставь избу новую, а он отвечает, что муж вдовицы, дружинник Климогин, ему за меч и кольчугу еще должен остался. Обещал рассчитаться после похода, да сгинул. Вот и рассуди, кто здесь прав и кто вдовице должен избу новую рубить?
- А я тебе так скажу, - неторопливо начал Белун, - ты с купеческих оборотов бери в казну двадцатую деньгу и с этого капитала сирым да убогим помогай.
- Дело хорошее, - согласно кивнул головой князь, - но тут другая беда приспела: слух кто-то пустил, что не истинный я князь, а подмененный, с нечистой силой якшаюсь, что всякая нечисть ко мне по ночам таскается, что сам я на шабаши летаю в птичьем виде…