– Тьфу, старый дурак! – выругался в сердцах дядя Семен. – И черт меня за язык дернул!.. Главное, почти охмурил уже…
Отражение # 11
В глубоком унынии маленькая труппа вновь расположилась за доживающим последние дни полупрозрачным отражением кухонного стола. Столешница вся – в проталинах, ножки – того и гляди разломятся.
– В ресторан, небось, на гастроли не вызовут… – со вздохом промолвил Василий, явно думая о другом.
– А!.. – с отвращением откликнулся Леонид Витальевич (тоже весь в каких-то иных мыслях). – Ресторан! Нашел, о чем вздыхать! Зеркала там – хорошие, ничего не скажу, а состав – шантрапа! Так отразят, что мама родная не узнает… Но, конечно, работенка у них – не позавидуешь… – помявшись, вынужден был добавить он. – Посетители-то – приходят, уходят… За день, бывало, рыл десять скорчишь… одно другого краше…
Умолкли. Радужные блики скользили по стене павильона все медленней – всплеск активности на бирже очевидно миновал свой пик и шел на убыль.
– После гражданской войны безработица сильная была… – ни с того ни с сего сообщил вдруг Василий со сдержанной грустью. – СтеклА-то много побили… Устроился я в подпольный дом свиданий. А куда денешься – в чем-то отражаться надо! Зеркало в номере… Вот ты не поверишь, Лень: рябое, волнистое, да еще и вогнутое чуток… Так я в нем не то что десятерых – рыл по двадцать в день делал, если не больше… Мастер на все рожи! Вся, считай, клиентура моя была…
– Погоди-погоди… – сообразив, прервал его Арчеда. – Клиентура – это в смысле… Ты что же, получается, сразу двух отражал?
– В таком зеркале? Запросто! Тем более – в постели… Что там отражать? Так, бывало, переплетутся – уже и сами не знают, где у них чего… – Снова затосковал, пригорюнился. – Эх… Неужели опять на биржу, а? Только-только устроились, жизнь стала налаживаться…
С недобрыми предчувствиями все четыре персоналии покосились на тускло-радужный шар.
– Странно, ей-богу… – сказал Арчеда, спеша увести разговор подальше от болезненной темы. – А у меня вот после гражданской с трудоустройством даже и проблем не возникало… Вся интеллигенция в западные зеркала схлынула, мест – навалом…
– А сам чего же?
– Что мне там делать? Нет уж! Здесь отразился – здесь и останусь…
Следует заметить, что для персоналии сменить национальность обычно труда не составляет. В принципе ничто не мешает вчерашнему отражению африканского негра возникнуть завтра в одном из зеркал Санкт-Петербурга белым человеком. Но это скорее будет исключение. На бирже давно все схвачено, и в чужую тусовку влезть не так-то просто. Кроме того, распорядители предпочитают принимать на работу тех, кто уже хорошо знаком с отечественной мимикой, жестикуляцией и шевелением губ. Быть русским в нашей с вами реальности – это, как известно, судьба, а по ту сторону зеркала – не более чем амплуа.
– А может, и зря мы с вами дергаемся… – раздумчиво проговорил дядя Семен. – Если бы Иришка эта захотела (в смысле – персоналия ее), она бы нас еще три месяца назад вычислила. Сразу как только зеркало повесили… Вот вбили мы себе в голову, что мания у нее…
– Ты в этом сомневаешься? – буркнул Арчеда.
– Сомневаюсь, Леня, теперь уже сомневаюсь. Знаешь, что, мне кажется, ей было надо? На Васькино отражение посмотреть…
– Зачем?
– А ты прикинь самое простое: отомстила баба – и успокоилась. Решила жить дальше. Подалась на биржу. А там ей говорят: "Слышь, девонька! Да у тебя вон левая бровь поплыла… Это что за товарный вид такой? Нет, уж ты пойди сперва марафет наведи…" А как его наведешь, если оригинал твой полгода назад помер?.. Значит, что? Значит, надо найти Ваську, посмотреть на него, вспомнить, какая он сволочь, зарядиться старой ненавистью, а потом – можно уже и на биржу…
– Хм… – Леонид Витальевич и Василий прикинули. Такой расклад им нравился гораздо больше.
– А давайте-ка по порядку! – оживившись, предложил Арчеда. – То зеркало, в котором она явилась Ваське, он разбил, так? Посещать другие зеркала в нынешнем своем виде она не имеет права… Иначе ее тут же выставят отсюда… м-м… на природу… и обратно уже не примут ни при каких обстоятельствах…
– А кто выставлять будет? – с интересом спросил Егор.
Старшие отражения вроде как поперхнулись.
– Тихо ты! – шикнул Василий. – Разговорился…
Егорка моргал.
– Нет, ну правда… – понизив голос, с недоумением продолжил он. – Ментовки здесь нет…
– Помолчи, – сурово повелел дядя Семен и, почему-то оглядевшись, тоже понизил голос: – Есть, Егорка, есть… Просто невидимая и никак не называется…
– Не понял! – простодушно признался Егор. – А откуда ты тогда знаешь, что есть?
Тяжелое лицо ветерана помрачнело, набрякло. Не иначе, что-то припомнил.
– Потому что видел, как это бывает… – глухо промолвил он, помолчав. – Не приведи господь! Отчинит персоналия что-нибудь этакое… серьезное… И – пиши пропало. Пять минут на то, чтобы попрощаться, а потом подхватывает ее – вроде как сквозняком – и выносит к лешему через биржу из зазеркалья. Иди вон в озере лягушек отражай… Так-то вот, Егорушка…
Несколько секунд юное отражение сидело неподвижно. На лице – испуг.
– А… если она… в смысле, персоналия… сама не знала, что этого нельзя?
– Ну как это не знала! Тебя ж, когда в зеркало принимали, сразу обо всем предупредили, верно? Что можно, что нельзя… Вот и с остальными так же.
– А чего ж ты меня вчера… – Егор ошеломленно оглянулся на павильон. – В пустую коробку… да еще сквозь стену!..
– Сравнил! Это запрет административный… Ну влез ты в пустой павильон! Делов-то! Кто тебя там с той стороны увидит? Ну, нарушил, ну, так что ж теперь? Распорядитель поругает – и только… А вот в отразиловку самовольно вломиться, да еще и в образе покойника – это ты уже, считай, высший запрет преступил… Высший! Чувствуешь разницу?
Егорка встал. Физиономия его была задумчива. Постоял – и направился к серой коробке павильона.
– Э, ты куда? – окликнул его дядя Семен.
– Сам же говоришь: поругает – и только, – не оборачиваясь, отозвался тот.
Оказавшись в пограничном зазеркалье, заглянул под стол, но отражения осколка там, естественно, уже не было. Надо полагать, вчера Василий в припадке трудолюбия выкинул его вместе с прочим мусором. Жаль…
Не обращая внимания на возмущенное шушуканье обслуги, Егор покинул павильон и, покопавшись в сваленной у входа груде неодушевленки, обнаружил искомое. Стеклянный ятаган заметно помутнел, однако выбирать было не из чего. Вернулся в отражение комнаты, хотел задернуть штору, но штора отсутствовала. Должно быть, отмокала в ванной. Тогда он просто пододвинул стул и, сев спиной к зеркалу, уставился в осколок. Потом вспомнил, что при этом еще нужно ругаться, – и негромко ругнулся.
Честно сказать, Егорушка не столько хотел подманить таким образом своего по жизни двойника, сколько надеялся снова увидеть женское лицо из зазеркалья-2.
Зачем? А черт его знает, зачем! То ли окончательно убедиться: она или не она, – то ли просто так, из нездорового любопытства…
В осколке смутно отражалась его собственная физиономия и ничьей другой становиться не желала.
Наличие в зазеркалье ментовки, пусть даже незримой и безымянной, не на шутку встревожило Егора. Ментов он не любил уже в силу своего происхождения, и поэтому загадочная, гонимая персоналия Ирины Полупаловой стала ему теперь много ближе и симпатичнее.
…А ведь получается, что, если бледненькое рыжеватое отражение покойной выставят из зазеркалья-1, то одновременно из зазеркалья-2 выставят отражение его отражения, а из зазеркалья-3 – отражение его отражения его отражения… и так далее. Интересно, куда? В предыдущее зазеркалье?.. Нет. Во-первых, какой тогда смысл выставлять, а во-вторых, они же все, эти миры, друг от друга изолированы! Дядя Семен вроде врать не станет… Проще уж предположить, что отражения естественного порядка тоже как бы слоистые. А то неувязка выходит: в зеркалах их – до чертовой матери, а в воде – всего одно?
Блин, так и свихнуться недолго… Егор опустил осколок и оглядел чистые, освобожденные от паутины углы. Там по-прежнему злобно перешептывались.
– Слышь, братва… – искательно обратился он к сердитым невидимкам. – А стеклышко подновить никак нельзя?
Шушуканье смолкло. Обслуга всегда чувствует себя польщенной, когда с ней говорят на равных и тем более о чем-то просят. Невидимая рука (или что там у них?) изъяла из Егоркиных пальцев зеркальный ятаганчик, повертела, покувыркала.
– Нет, ничего тут не сделаешь, – прозвучал наконец приговор. – Через пару дней совсем потускнеет. А там и вовсе растает…
– Специалисты вы хреновы! – с досадой бросил он, отбирая осколок.
– А там, между прочим, – прозвучал откуда-то с потолка ликующий голосок, – распорядитель вернулся… Ох, и влетит сейчас кому-то!
– Ага! Гони дальше! – пробормотал Егорка, но на всякий случай поспешил выбраться наружу, причем не через ту стенку, что была обращена к полураспавшемуся столу, за которым они обычно играли в карты, а через противоположную. В крайнем случае, можно будет соврать, что гулял вокруг павильона.
Однако зловредный пролетарий, кажется, сказал правду. По ту стороны коробки вовсю уже шла разборка. Из общего гама проплавился ядовитый тенорок Леонида Витальевича Арчеды:
– Я хочу знать в конце концов: есть у нас руководство или нет вообще? У меня вот создается такое впечатление, что нет…
Егор возблагодарил судьбу и, зашвырнув осколок подальше, устремился к месту событий.
– Можно подумать, я по личным делам отсутствовал! – героически отбивался незримый распорядитель. – Что ты себе вообще позволяешь, Леонид?
– Я бы даже осмелился предположить: по шкурным…