- …однако я, лишь увидевши вас, осознал, что все эти годы искал истинную свою любовь…
Карету вновь подбросило, и розы раздраженно кольнули Лизаньку в ладонь, будто бы укусили… нехорошая примета…
…не верит она в приметы.
А вот в батюшкино коварство - так даже очень верит. В то, что станется с Евстафия Елисеевича сделать все возможное и невозможное, дабы расстроить Лизанькин брак.
- Мой батюшка не слишком-то обрадуется. - Она руку высвободила, решив, что с Греля хватит, после свадьбы успеет он нацеловаться, когда Лизанька вся-то целиком его станет. - Он отчего-то крепко против вас настроенный, но если мы обвенчаемся…
- И сделаем наш брак действительным…
Об этом моменте Лизанька, конечно, думала, но думала именно так, как полагалось бы девице ее положения, возраста и воспитания, - стыдливо и с тайным предвкушением чуда.
- Да, - она погладила будущего супруга по руке, - именно. Тогда у него не останется выбора иного, кроме как принять тебя.
Карета остановилась на окраине Гданьска. Окраине, следовало признать, неряшливой. Простые деревянные дома, иные покосившиеся, иные - грязные, стоят тесно, глядятся друг в друга окнами. Лают цепные псы. Трубы дымят. Пахнет нехорошо, сточными водами, и Лизанька, зажав носик, принимает помощь Греля.
Мостовая грязна.
И стена, храм окружавшая, тоже выглядит не особо чистою.
И сам храм… не о таком Лизанька мечтала. Ей мнилось, что обвенчают их в маленьком деревенском храме, пусть бедном, но аккуратном, благостном… здесь же…
- Мне тут не нравится, - капризно заявила она, испытывая преогромное желание сбежать.
В карету.
И крикнуть кучеру, чтобы возвращался, пока не поздно…
…поздно.
- Потерпи, любимая. - Грель приобнял. - Уже недолго. Это всего-навсего место… и потом мы сможем переиграть свадьбу так, как тебе захочется.
Что ж, об этом Лизанька и сама думала, поскольку девичьей мечты было жаль, и с Грелем согласилась: переиграют.
Будет у нее и свадьба, и фата каскадом, и кортеж на дюжину карет… и невестина, по обычаю белая, с открытым верхом, чтоб весь честной люд красавицу видеть мог. Экипаж украсят цветами, лентами и посеребренными бубенчиками…
В храмовом дворе выла собака. Старый мосластый кобель забрался на крышу будки, уселся, вперившись печальным взглядом в круглую луну.
Воет… дурная примета…
- Идем, дорогая, идем. - Грель уверенной рукой подталкивал невесту к распахнутым дверям храма.
…и на ночь глядя брак справлять…
…не будет удачи…
…а еще на пороге споткнулась, и… и ничего страшного, в той, другой, настоящей Лизанькиной свадьбе все-то состоится по правилам.
…залогом ее было кольцо на Лизанькином пальчике.
В храме пахло котлетами и еще, пожалуй, жареной рыбой. И запах этот заглушал обыкновенную для Ирженина места сладкую взвесь ароматов.
Шаг. И словно бы холодом в сердце самое плеснуло… что она, Лизанька, делает? Разве папенька желает ей зла? Не желает… и сама Лизанька себе зла тоже не желает… и выпало все вот так… престранно… и если повернуть…
…беззвучно оборвалась нить, привязавшая ее, Лизаньку, к Цветочному павильону. И из сумрака, разодранного от силы десятком свечей, выглянул пресветлый лик Иржены.
Статуя дешевая, старая, с облезлою краской. И та истерлась, особенно волосы… казалось, будто седина проступает в черных косах богини… и трещины на лице ее - чем не морщины? Однако само лицо это не утратило иной, нечеловечьей красоты, которая и приковала Лизанькин взгляд.
Глаза.
Синие, яркие глаза… Иржена смотрит на нее, на Лизаньку, с упреком, с пониманием… скольких беглых девиц она уже перевидала? Великое множество… одною больше, одною меньше…
Появился жрец, толстый и лысый, принесший с собою все тот же запах жареной рыбы, и Лизанька смотрела на лоснящиеся его губы, думая лишь о том, что богиня, кажется, ее благословила. И эта мысль дарила успокоение.
Лизанька слушала жреца, но не слышала ни слова. Впрочем, что он может сказать? Лизанька напутствия слышала, и не раз: жена да уважает мужа своего… будет ему верна… родит детей и прочее, и прочее… на всех свадьбах говорили одно и то же.
Скорей бы уж.
Вот жрец, вытерши руки о подол хламиды, достал из-под алтаря храмовую книгу в темной обложке. Писал он быстро, а Грель все одно приплясывал от нетерпения, то и дело на дверь озираясь. Неужто опасался погони?
В книге Лизанька расписалась и в брачном свидетельстве, которое жрец заполнил прямо на храмовом камне. За это самое свидетельство, исполненное на плотной гербовой бумаге согласно установленному образцу, Грель заплатил три злотня.
И само свидетельство, сложив, убрал в кожаный бумажник.
Все, теперь она, Лизанька, мужняя жена. Правда, смутило немного, что в свидетельстве она значилась панной Стесткевич…
…ничего, позже Себастьянушка бумаженцию эту поменяет, и будет Лизанька княжною Вевельской…
И последние сомнения разрешились, когда Грель подхватил Лизаньку на руки и, дыхнув мятой в ухо, прошептал томно:
- Теперича ты только моя!
- Ваша… - вздохнула Лизанька, обвивая руками шею супруга.
Быть мужнею женой ей определенно нравилось. И, устроив голову на груди Греля, она позволила отнести себя в карету, которая так и ждала перед храмовым двором. А из кареты - в гостиницу… конечно, он ведь обо всем озаботился.
И нумер взял дорогой…
…правда, сама-то гостиница была из окраинных, каковые не отличались особой роскошью. Встретил их мрачный хозяин, передал Грелю ключи и буркнул:
- Проблем не будет?
- Не будет. - Грель кинул злотень, и монетка покатилась по стойке. - Все, как договаривались?
- А то! - хмыкнул хозяин, подкручивая соломенный ус. - Панна останется довольна… обслугою, так точно.
В нумере, каковой располагался под самой крышей, а оттого слышно было, как романтично воркуют голуби, Лизаньку ждала ванна и кровать, усыпанная розовыми лепестками.
Еще охлажденное шампанское.
И супруг…
- Ты прекрасна, - с придыханием произнес он, подав бокал. И Лизанька, переодевшаяся для первой своей брачной ночи - конечно, лучше бы, чтоб оная ночь прошла в месте поприличней, скажем, в "Трех цаплях", а то и вовсе в "Гданьской короне", - зарделась.
Шампанское она осушила одним глотком.
Это от волнения.
И жажды.
И все же от волнения, потому как руки тряслись и еще знобило… и голова кругом шла…
- Ах, моя дорогая… - Грель подхватил Лизаньку на руки, и хорошо, что подхватил, потому как в ином случае она бы сомлела. - Уверяю, эту ночь ты запомнишь…
Потолок крутанулся.
И качнулась земля, а может, не земля, но сам мир, который внезапно сузился до объятий Греля. И Лизанька поняла, что более неспособна ждать ни мгновенья… ей просто-таки жизненно необходимо испытать то, что в женских романах - папенька их категорически не одобрял - именуют "высочайшим наслаждением".
- Ты согласная? - спросил Грель, не позволяя поцеловать себя.
И кристалл для чего-то поставил.
Зачем им кристалл? Разве ж подобные моменты в жизни надобно запечатлевать? Лизанька нахмурилась, но вырываться не стала. Ее сжигал престранный жар…
- Согласна, - выдохнула Лизанька, которую бережно уложили на розовые лепестки.
Мелькнула мысль, что, быть может, сейчас Себастьян сбросит это чуждое ему обличье… но вдруг оно показалось привлекательным, родным даже.
И Лизанька погладила усы.
- Смешные какие…
- Ах, моя дорогая…
…то, что происходило дальше, было вовсе не похоже на то, что описывали в романах, однако сие различие Лизаньку вовсе не огорчило. Напротив, она горела.
Сгорала.
Возрождалась из пепла… и пила шампанское, от которого в крови вновь появлялся жар…
…мужней женой определенно следовало стать.
Она очнулась, когда за окном стало темно.
И темнота эта была густою, кромешной; даже желтый кругляш луны, которая устроилась аккурат напротив окошка их с мужем нумера, темноту не разгонял.
Болела голова.
И тело тоже.
И вообще состояние было такое, будто бы Лизанька заболела… ей случалось однажды подхватить ангину, и неделю Лизанька провела в постели…
Застонав, она села.
- Дорогая? - сквозь сон произнес Грель.
Голый.
И смешной… смеялась Лизанька тихо, и вскоре смех превратился в икание. Голый Грель… чушь какая в голову лезет… и дурнота.
Вывернуло ее на пол, на увядшие розовые лепестки, которым в принципе было уже все равно.
- Дорогая, что с тобой? - Грель окончательно проснулся.
- Это… это…
- Это, наверное, от шампанского, - сказал супруг, помогая Лизаньке встать на ноги. - Ляг, сейчас пройдет… я водички принесу. Хочешь?
Водички Лизанька не хотела.
А хотела…
- Мы должны ехать. - Она не смела отвести взгляда от кругляша луны.
От сотни лун, отраженных в гранях желтого алмаза.
- Куда?
- Домой…
- В Познаньск? Лизанька, ночь на дворе.
Ночь. Именно что ночь.
На дворе.
Глухая и черная. Луна дразнится, луна смотрит на Лизаньку. Зовет.
- Не в Познаньск. - Она отмахнулась от руки супруга, человека в нынешних обстоятельствах незначительного. Схлынула былая страсть, и все иные желания исчезли, оставив лишь одно, непреодолимое: вернуться.
- Не в Познаньск, - сказала Лизанька, подбирая с пола платье. - В Цветочный павильон.
Грель смотрел за тем, как она одевается.
Лизанька двигалась легко, будто танцуя… и музыку-то слышала она одна, но музыку столь чудесную, что устоять перед нею было вовсе невозможно.