И Гавел, подчиняясь и крику этому, и собственному страху, и инстинкту, извернулся, поймал. Он сжал в руках нечто сухое и странной формы, не сразу сообразив, что держит изрядно грязную человеческую челюсть. И крепко держит, так, что острые клыки вспороли кожу на ладони, потекли крупные брусвяные капли.
Гавел смотрел на них, не в силах взгляд оторвать.
А кровь падала.
На пол… на выжженные ведьмачьим огнем знаки, наполняя их до краев, расползаясь уже не кровью, но алым пламенем.
Гудело.
Холодом тянуло из-под пола, из самой земли, хотя и разумом понимал Гавел, что до земли той - семь этажей каменной постройки. Он будто бы видел их, каждый и сразу, и апартаменты люкс, и комнаты высшей категории с люстрами стеклянными, и вовсе скромные комнатушки, в которых селили прислугу. Видел коридоры и коридорных, горничных, занятых уборкой, кухню, повариху, которая прикручивала к ноге шмат свежей вырезки. Видел шпицев и мопсов княжны Сагань и саму княжну, забывшуюся полуденным сном… и сам этот сон в ярких его подробностях, которые заставили Гавела покраснеть.
Но черную яму, что разверзлась под его ногами, он видел тоже.
И человека в высоком парике, шедро припорошенном мукой. Этот человек раскрыл руки, собираясь Гавела обнять, и казался самым близким, самым родным во всем мире.
Гавел не знал, как его зовут, но с готовностью шагнул навстречу.
Шагнул бы.
- Не смей уходить! - Голос Аврелия Яковлевича отрезвил.
Яма осталась.
И призрак на ее краю. Он разозлился.
- Держись.
Держится. Как-то выживает на холодном ветру…
…случались в Гавеловой жизни ветра и холодней, хотя бы в ту ночь, когда он караулил под окнами некой чиновьей особы, о развлечениях которой ходили весьма интересные слухи…
…тогда ему удалось заснять и сию особу, и детей, к которым оная испытывала противоестественное влечение… и помнится, после его, Гавела, статьи эту самую особу отправили не только в отставку, но и под суд…
Призрак завыл.
Громко.
И швырнул в лицо горсть колючего снега. Острые снежинки липли на кожу и плавили ее… не расплавят.
- Стой, - говорил кто-то.
Гавел стоял.
На краю черной ямы, глядя в саму ее черноту, и она, любопытная, разглядывала Гавела глазами сотен призраков, которым не суждено было выбраться.
И тот, что получил шанс, скулил, жалуясь на холод.
Просил согреть.
- Не думай даже.
Не думает. Он, Гавел, может, и наивный, ежели ведьмаку поверил, но призрак - иное. Гавел чувствует за жалостливым его скулежом голод. Дикий. Старый. Такой, который не унять одною каплей крови. Подпусти - и выпьет досуха…
- Т-ты! - прошипел призрак в лицо и, вытянув бледные руки, толкнул Гавела в грудь. Прикосновение ледяных пальцев принесло и чужую память…
…дворец…
…и женщина, чье лицо прекрасно…
…безумный король, руки которого полны крови. Он черпает ее из чаши и льет на лицо… кровь стекает сквозь пальцы, обвивая предплечья. Король, запрокидывая голову, хохочет.
Светлые волосы разметались.
Корона соскальзывает, катится по ступеням трона, чтобы остановиться у ног женщины, на лицо которой Гавел не смеет смотреть.
Должен.
И он, превозмогая чужой страх, поднимает взгляд…
…должен…
Король кричит, и от голоса его трескаются стекла, выстреливают разноцветными искрами, а Гавел смотрит… через боль, через страх…
Сквозь кровавую пелену.
И та, чье лицо прекрасно, в раздражении кривит губы. Она вскидывает руку, сминая воздух. И звон его отдается в ушах, а потом… воздух расправляется сжатою пружиной…
…в грудь…
…и сердце обрывается, пронзенное осколками ребер…
…последней мыслью - обманул Аврелий Яковлевич, человек, челюсть которого Гавел держал в руке, умер отнюдь не от рук любовницы.
ГЛАВА 6,
где в расследовании намечаются некоторые новые повороты
Если вам кажется, что жизнь ваша дошла до точки, приглядитесь, может статься, что это лишь многоточие.
Мудрая мысль, изреченная постоянным клиентом кабака "Русалочья ночь" Михашкой-алкашом, каковому случилось выиграть в лотерею двести тысяч злотней
Аврелий Яковлевич, подхватив на руки обмякшее тело, лишь крякнул.
Прислушался.
- Пшел вон, - сказал он белесой тени, что металась в круге.
Тень заскулила, но послушно развеялась.
Руны, выжженные на паркете, гасли медленно, в воздухе пахло гарью, и Аврелий Яковлевич оглушительно чихнул.
- От же ж… никогда не знаешь, где найдешь… кого найдешь…
Коридорный, заглянувший, дабы убедиться, что многострадальный нумер, из-под двери которого тянуло белесым, но отчего-то холодным дымом, уцелел, лишь кивнул, не зная, что ответить на сии слова. Следовало сказать, что Аврелий Яковлевич, оставшись в одних незабудковых подштанниках - халат свой он любил и портить не желал, - производил впечатление гнетущее.
Меднокожий, грубый, поросший густым рыжим волосом, который ко всему курчавился, он выглядел истинным дикарем, из тех, снимки которых не так давно выставлялись в Гданьской академии. Разве что кольца в носу не хватало.
Зато имелось другое, в ухе, с красным, самого зловещего вида камнем.
- Чего надобно? - поинтересовался Аврелий Яковлевич, укладывая на широкую постель человечка в грязной одежде.
Гостя коридорный узнал.
И вместо сочувствия к нему испытал глубочайшую профессиональную обиду: постель была чистой, а гость, явно пострадавший во время очередного ведьмачьего эксперимента, не очень. Однако возмущение свое коридорный при себе оставил. И губу прикусил, дабы ненароком не сделать замечания высокому гостю.
Еще нажалуется…
…гостиница была дорогой, и к прихотям постояльцев хозяева относились с пониманием.
- Ничего. Прошу прощения. - Коридорный сделал попытку дверь закрыть, но был остановлен царственным взмахом руки.
- Подь сюда, - велел Аврелий Яковлевич, почесывая предплечье, которое украшала татуировка - пара синих русалок, слившихся в поцелуе.
Приближался коридорный с опаской.
- Раздеть помоги. - Ведьмак указал на гостя, который по-прежнему не подавал признаков жизни. Коридорный оценил и мертвенную бледность кожи, приобретшей особый зеленоватый оттенок, более присталый свежему покойнику, и синюшные круги под глазами, и раззявленный, словно в крике, рот.
- Живой, живой, - разрешил сомнения Аврелий Яковлевич. - Давай, я приподниму, а ты штаны стягивай…
И приподнял же. С легкостью.
- Простите, а ботинки тоже снимать? - уточнил коридорный, который давно усвоил, что в ситуациях подобного рода надобно действовать исключительно по точной инструкции.
- А сам-то как думаешь?
Сам коридорный думал, что, по-хорошему, следовало бы полицию вызвать, но этого хозяева гостиницы точно не оценят.
Выставят.
А где еще найти место столь же доходное и в целом спокойное? То-то и оно… оттого и ботинки коридорный снимал аккуратно, бережно, как с любимого дядечки…
И штаны.
И грязную, вонючую рубаху…
- Ванну наполни. - Аврелий Яковлевич уложил гостя, который по-прежнему был без сознания, на покрывало. - Ишь, тощенький какой… ничего, дорогой, мы тебя отмоем, мы тебя подкормим… будешь красавец всем на зависть.
И ладонью медной, искромсанной шрамами, по волосам провел так ласково…
- Ванну с пеной? - Бутыль с этой самой пеной, каковая, как и прочие ванные принадлежности, входила в стоимость нумера - пятьдесят злотней за ночь, - коридорный прижимал к груди.
- С пеной, с пеной… и с шампунью…
На человека, следовало бы сказать, очень тошего и заморенного даже, Аврелий Яковлевич смотрел с невероятной нежностью, которая коридорного привела в великое смущение.
Оттого и пены он плюхнул втрое против обычного.
И шампуни.
И совершил очередную попытку ретироваться, но вновь был остановлен.
- Чего сладкого на кухне есть? - поинтересовался Аврелий Яковлевич, присев на краешек постели.
- Эклеры. Воздушные трубочки со взбитыми сливками и цукатами, шоколадный пудинг, пудинг аглицкий классический, медовая коврижка со сливочно-клубничной пеной, сливовые меренги…
Аврелий Яковлевич кивал головой, думая явно о чем-то своем.
- Но наш повар с радостью приготовит все, чего вы пожелаете… к примеру, на той неделе в нумере останавливались молодожены… - коридорный надеялся, что голос его не дрогнул, - и он самолично готовил для них "Сладкую ночь".
- Сладкую? Это хорошо…
- Коржи-безе с грецкими орехами и фисташками, сливочно-ромовый крем и белый шоколад… украшения из засахаренных роз и карамели.
- Очень хорошо… - Аврелий Яковлевич щелкнул пальцами. - Неси… эту твою ночь.
- Но… - Коридорный сглотнул. - Потребуется время…
- Сколько?
- Т-трое суток… белки должны закваситься… выходиться…
- Трех часов хватит, - отрезал ведьмак. - И передай повару, чтоб сахару не жалел. Пусть ночь и вправду будет… очень сладкой.
Сказал и засмеялся, и мышцы дернулись, толкая русалок в объятия друг друга.
Ужасно!
Оказавшись за дверью, коридорный перевел дух. Нет, работу свою он любил. И место, и постояльцев, которые представлялись ему этакими великовозрастными детьми, неспособными обойтись без его помощи. А постояльцы, особенно постоялицы, ценили участие, благодарность свою выражая сребнями. И просьбы их были просты и безыскусны, и жизнь в гостинице текла своим чередом, неспешная и весьма благопристойная.
А тут вдруг…