- Страдаешь? - поинтересовался Себастьян.
- На хрен иди…
- Страдаешь. - Он присел на край фонтана и, зачерпнув воды, понюхал. Пахла ряской, судя по всему фонтан если и чистили, то давно, и стенки массивных чаш изнутри успели покрыться пышной шубой ила. На водяной глади расползлось кружевное покрывало ряски, а пухлые ноги красавицы с кувшином позеленели и покрылись едва заметными трещинами.
Выбравшись из фонтана, Лихослав подобрал мундир, который валялся на траве, и попытался надеть прямо на мокрую рубаху, но в рукава не попал.
- Иди ты…
- И нажраться успел…
- Тебя не спросил.
- Это точно, не спросил… а спросил бы, я б ответил, что и тебе нервы лечить надобно…
Он успел поймать Лихо за шиворот:
- Стой, кому сказано! Не было ничего.
- Без тебя знаю.
Стоял Лихо неуверенно, покачиваясь, но… было в движениях этих его, пусть и пьяных, что-то неправильное.
Нечеловеческое.
И лицо переменилось. Скулы стали острее, переносица - шире, а из-под верхней губы клыки проглядывали… и глаза так характерно желтизной отливали.
- Что, не нравлюсь? - Лихо оскалился.
Голос и тот переменился, ниже стал, глуше, с характерными рычащими нотами.
- Дурень, - ласково произнес Себастьян, но руку убрал.
- От дурня слышу. - Лихо потер переносицу, явно пытаясь успокоиться.
- Оттуда… подарочек?
- Откуда еще.
- Кто знает?
- Здесь или…
- Здесь. - Мир в целом мало Себастьяна волновал. А вот Познаньск - местечко такое, чуть расслабишься, мигом слухи прорастут, один другого краше.
- Генерал-губернатор… ведьмак твой…
- Он не мой, он общественный.
- Ведьмак общественный, - куда более спокойным голосом повторил Лихослав, - Евдокия… теперь вот и ты.
- Я, значит, последним. - Себастьян подвинулся; и братец, махнув рукой, будто бы разом для себя приняв решение, присел рядом. - Что Старик говорит?
- Да… известно что. Кровь себя проявлять будет, чем луна полней, тем сильней… сам я не перекинусь точно, а потому опасности для людей нету… - Лихослав поскреб щеку, поросшую плотной жесткой щетиной. - Бриться устал… только соскребу, а она опять… и ладно бы бородою росла, отпустил бы, и леший с нею, так нет же… щетина. Колется…
Он вздохнул и поднял голову, уставившись пустым немигающим взглядом на кругляш луны.
- Сказал еще, что я везучий… что если б не навья кровь, проклятие убило бы…
Клятое везение, вывернутое.
И злость разбирает, хоть и не на кого злиться.
- Пил зачем?
- Затем…
- Послушай. - Себастьян вытащил из волос веточку, раздумывая, что бы такого сказать. Извиняться он не любил и, говоря по правде, не умел. - Я… наверное, был не прав…
- Когда?
- Тогда… и сейчас тоже, но сейчас… - Он сунул пальцы в волосы, нащупывая припухлость. Благодаря умелым рукам эльфиечки боль отступила, но шишка осталась. - Сейчас меня вынудили! Она меня шантажировала…
Лихослав хмыкнул.
- Револьвером угрожала…
- Еще скажи, что изнасиловать пыталась. - Братец сунул руку под воду. Тонкая пленка ее покрыла и широкую ладонь, и пальцы, которые будто бы стали короче, и широкие длинные когти.
- Не пыталась. Это я… предпринял меры… а она меня канделябром. Дважды.
- И как?
- Хреново…
- В смысле помогло?
Удивленным Лихослав не выглядел.
Успокоившимся тоже.
И на луну по-прежнему смотрел, на сей раз, правда, в фонтане отраженную. Луна эта то и дело шла рябью, почти исчезала, будто тонула, но все одно появлялась снова и снова.
- Смотря от чего. Больше я к ней точно не полезу, если ты это хотел знать.
Кивок.
И пожатие плечами. Хотел, но сам не заговорил бы. Упрямая дурь - семейная черта. И пожалуй, сказано все, что должно было быть сказано, только на сердце спокойней не стало.
- Знаешь, - очень серьезным тоном произнес Лихослав, все-таки оторвавшись от созерцания луны-утопленницы, - наш полковой целитель всем касторку прописывал. Не важно, болотная лихорадка, понос или ветру в уши надуло… касторка, говорил, от всего помогает. А если нет, то надобно продолжать терапию и верить…
- Ты это к чему?
- К тому, что, если ты еще раз к моей невесте сунешься, я тебе горло перерву.
Белые клыки блеснули в лунном свете.
- Лихо…
- Я не шучу, братец, поверь.
Он встал и отряхнулся, с длинных волос полетели брызги.
- Я ушел… не потому, что отступил, а… чтобы не убить тебя. Испугался, что… не сумею удержаться… выпил…
- То есть набрался ты раньше?
- Встретил одного знакомого… надо было кое о ком расспросить… о сослуживце его давнем. Старая уже история, одиннадцать лет тому. А сам понимаешь, - волосы он отжимал, накрутив на кулак, - на трезвую голову никто говорить не станет.
- Помощь нужна?
- Нет, - сказал резко, зло. - Не устраивай снова за меня мою жизнь.
- Не буду. Клянусь своим хвостом.
Лихо хмыкнул, но как-то… не зло. И Себастьян, решившись, спросил:
- Еще злишься? Ну… за то… за прежнее.
- За Христину?
Переспрашивает, можно подумать, что Себастьян его не от одной когорты невест избавил. Но ответил и в глаза посмотрел, удивляясь тому, что гаснет в них волкодлачья наведенная зелень. Почти прежними становятся, синими.
- За нее.
- Не злюсь. - Лихослав потер переносицу. - Было… нехорошо было.
Это верно.
Нехорошо. А тогда казалось - идеальный вариант.
- Я и вправду хотел тебе помочь. - Себастьян поежился: хоть и лето на дворе, а по ночам все одно прохладно, и от воды еще тянет. - Я ж видел распрекрасно, что ты ей не нужен… титул - это да… а ты - так… договорной брак.
- А ты, стало быть, нужен?
- Нет. И я не нужен. Разве что приключением… нервы пощекотать… экзотика… я для всех них экзотика… а если не я, то другое приключение найдут. Было бы желание. У нее - было.
- Мог бы просто сказать, - проворчал Лихослав.
- Мог бы… наверное… а ты бы услышал?
- Не знаю.
Вряд ли, Себастьяну ли не знать, сколь беспощадна к здравому смыслу первая любовь. И Лихослав понял.
- Я не могу вспомнить ее лица, - признался он. - Волосы светлые были… и еще над губой родинка. Справа? Или слева? А больше ничего… даже цвет глаз.
И, наверное, в этом был смысл.
Вспомнилась вдруг Малгожата, но не лицо, а роскошный бюст, который сделал ей в общем-то неплохую партию… Себастьян узнавал.
Из любопытства.
- Я вот думаю, что было бы, если бы не ты.
- Ничего, наверное. Она и до свадьбы не дотерпела, а уж потом…
…ни особого ума, ни красоты… и уже тогда было непонятно, что Лихо нашел в этой девице с узкими губами и странной манерой шепелявить, не потому, что Христина не могла иначе… могла, но не хотела. Она играла в маленькую девочку.
Банты, куклы, чулочки…
И огромные глаза, которые смотрели на Лихо с обожанием. Правда, лишь до того момента, когда Лихо смотрел в эти самые глаза. А стоило ему отвернуться, и обожание сменялось скукой.
Расчетом.
- И был бы ты сейчас женат, рогат и глубоко несчастен, - подвел итог Себастьян.
Братец фыркнул…
Дальше сидели молча. Себастьян думал о зеркалах и призраках… полнолунии, до которого осталась неделя… колдовке, способной лица менять…
…одержимой Богуславе.
…Иоланте, замершей на пороге лабиринта.
…панне Клементине, которая слишком откровенно не замечала странностей Цветочного павильона, а значит, напрямую была с этими странностями связана.
…о королевиче…
…Ядзите, метках… обо всем и сразу, уже отдавая себе отчет, что история эта слишком запутана, чтобы сводить ее лишь к Хольму…
- Мать. - Себастьян поймал мысль, которая не давала ему покоя.
- Что?
- Я знаю, кто ее отец, но не мать…
- Чья мать? - поинтересовался Лихо, выныривая из фонтана.
- Решил все-таки утопнуть от несчастной любви?
- Решил все-таки протрезветь. - Он стер длинную нить водоросли, прилипшую к щеке. - Так чья мать-то?
- Панны Клементины. Ты знаешь, кто был ее матерью?
Лихослав задумался, впрочем, на него надежда была слабой, он никогда-то особо не интересовался ни двором, ни любовными его историями, каковые приключались в великом множестве.
- Понятия не имею, - вынужден был признать Лихослав. - Тебе зачем?
- Надо…
…еще одна деталь чужой мозаики, и Себастьян хвостом чувствовал, что деталь важная…
…и что спрашивать надобно не у братца, а у Аврелия Яковлевича…
…и про зеркала тоже.
…и не только про Клементину.
- И детские портреты, - решил Себастьян. - Скажи Старику, что мне нужны их ранние портреты. И вообще все, что удастся, о детстве…
Не умея усидеть на месте, Себастьян вскочил. Он прошелся вокруг фонтана, под босыми ступнями ощущая и каменную крошку, и трещины, и острые стебельки травы.
- Он поймет… меняет лица… и если так, то… Габрисия - вариант очевидный, но поэтому и не пойдет. Слишком умна…
- Габрисия?
- Колдовка. Габрисия изменилась поздно, а если готовилась… да, нужны портреты… чем больше, тем лучше… совсем младенческие не подойдут… типаж подбирала схожий… значит, те, на которых постарше… Лихо, с тебя когда писали?
Переспрашивать братец не стал, но сморщил нос, припоминая:
- Три… семь… одиннадцать, тогда, помню, еще мундир напялили.
- Три рано… семь и одиннадцать - хорошо… и скажи Старику, что это - личное. Нет, на Хольм она тоже работает, но все одно первым делом - личное.