- Думаешь, хотелось? Думаешь, радовался тому? А когда в груди печет и в голове мутится? Когда речь людскую забываешь, себя не помнишь - думаешь, ты бы справилась? Никого бы не тронула? Думаешь, я мечтал кровососом стать? Меня отец в закуп продал. Я с десяти весен подневольный, как пес. В хозяйском доме прислужник-приживала. Думал, вырасту, выкуплюсь. Да еще обережник через хутор наш ехал, признал во мне Дар. Сороку в Цитадель отправил. Радости-то было! Креффа за мной ждали. А тут хозяина дернул Встрешник отправить нас с ребятами в лес борти проверить. Позвали меня там. Ум и сердце отнялись. А потом… вот таким сделали. Не хочу больше! Голод этот… Убей за ради светлых Хранителей!
Девушка смотрела на него тяжелым взглядом. А потом вдруг встрепенулась, с трудом узнавая в возмужавшем изросшемся парне мальчонка, виденного три года назад:
- Ты не из Решетна ли?
Юноша взглянул на нее с изумлением и гнусаво ответил:
- Оттуда…
- Так вот оно что… - протянула Охотница, ничего, впрочем, не объясняя. И добавила: - Спать ложись.
Думала, вправду ляжет. Послушается.
Но он лишь сильнее затрясся.
- Ты успокоишься или нет? - Она рассердилась, дернула его за плечо и вдруг поняла, что плечо ледяное. - Замерз, что ли?
Он кивнул, пряча зареванное лицо.
- Вот же напасть с тобой! - в сердцах сказала обережница и направилась к седельным сумам. Выудила из недр шерстяную просторную куфайку и протянула пленнику: - Вздень. Смотреть страшно - весь синий и зубы стучат.
Белян поспешно напяливал на себя сухую одежу.
- Все. Никшни. Надоел.
Испуганный, он послушно вытянулся на своем ложе, укрылся кожаным плащом, еще несколько раз надрывно всхлипнул и уснул. Лесана уже сонному укрепила наузы на руках и ногах и снова забралась в свой шалашик. А в голове билась мысль: вот куда делся один из мальчишек, по коим Клесх слал в Цитадель сорок. Вот куда…
Чудно - уснула, как подстреленная.
62
Следующим днем дождь перестал. Проснулись рано, зябко ежась и зевая. В молчании поели и снова тронулись в путь по раскисшей дороге в пелене плотного тумана. С деревьев на голову и за шиворот сыпались тяжелые холодные капли. Лес был глухим, незрячим и казался тесным из-за белой завесы. Стволы сосен выныривали, будто из ниоткуда, грязь чавкала под ногами.
Белян тащился следом за Зюлей, и лошадь с сидящей на ней Охотницей казались ему из-за тумана зыбкой навью. По коже бежал мороз. И от тоски сосало под ложечкой. Шли неспешно. Долго-долго.
Полонянин брел, ни о чем не думая. Выдергивал ноги из раскисшей земли, иногда оскальзывался и замирал, зябко обхватив себя за плечи. А потом ужище натягивалось и ему снова приходилось брести. Он привык к долгим переходам и был вынослив, однако до сей поры ни разу не оказывался в плену, да еще и на привязи.
На привал остановились в середине дня, когда туман уже рассеялся. Охотница приготовила похлебку, щедро сдобрив ее вяленым мясом и укропом. В полнейшей тишине поели, немного передохнули и снова тронулись в путь. Белян опять шагал за Зюлей, иногда, нет-нет, а чувствуя косой взгляд колдуна. От этого взгляда парень, сам того не замечая, съеживался, втягивал голову в плечи и прибавлял шаг.
Когда начало вечереть, пленник уже еле брел, спотыкаясь на каждом шагу и мечтая об остановке, совсем как надысь. Но снова липкий страх заворочался в душе. Ну как колдун удумал чего?
По счастью, нет. Не удумал. Обережник поел безо всякой охоты, устроил себе лежанку, завернулся в меховую накидку и заснул, так и не проронив ни слова. За весь день. Неживой он, что ли?
Охотница тоже устраивалась на ночлег - снова подновила наузы да кивнула, мол, иди спать. Белян улегся на ворохе лапника, закрыл глаза и провалился в сон, даже не успев ощутить, как колючие ветки впиваются в бока.
А проснулся от жадного причмокивания. Распахнул глаза и уставился в кромешную тьму. Рядом кто-то шаркал, сопел, слюняво сглатывал…
- Кто тут? - тихо спросил юноша, мгновенно обсыпаясь холодным потом. - Кто?
- Родимай… голодно…
Юноша испуганно шарахнулся, потому что голос раздался всего в полушаге.
- Родимай…
Белян уткнулся носом в колени и всхлипнул.
- Голодно…
Пленник трясся, поскуливая от ужаса. Вскорости от лежки Охотников послышался недовольный хриплый со сна голос:
- Чего ты там?
Ходящий торопливо пополз на четвереньках поближе к обережникам и подальше от страшного гостя.
- Можно тут лягу? - спросил, трясясь и оглядываясь во тьму.
- Еще чего, - недовольно пробурчала Лесана. - Катись обратно.
- Там… там… Дикий ходит!
- Чего-о-о? - Она села, с трудом продирая глаза.
- Дикий… - повторил Белян и попытался не стучать зубами на весь лес.
- А тебе-то что?
- Страшно… - и он затрясся еще пуще, потому что девушке было все равно, и она собиралась прогнать надоевшего пленника.
Охотница зевнула и прислушалась.
- Родимай… - снова причмокнула темнота. - Родима-а-ай…
Лесана потянулась к лежащим в изголовье переметным сумам, достала оттуда веревку, которой вязала Беляна к седлу, и шагнула прочь из круга. Парень в ужасе скорчился на земле, закрывая лицо руками, но вспышка мертвенного света просочилась и сквозь пальцы, ожгла глаза.
А уже через миг Лесана втаскивала в круг связанного и оглушенного Ходящего - бородатого мужика, бледного, с ввалившимися от голода щеками и почерневшими губами.
Слабое голубое сияние озарило место ночлега.
- Вы поспать дадите? - сердито отозвался со своего места колдун. - Шастают туда-сюда…
- Вот. Гость к нам припожаловал. - Охотница пнула связанного Ходящего.
- Еще один?
- Этот - Дикий.
- Какой? - Тамир зевнул и подошел. - Кровосос тоже? Гляди, друга тебе приволокли. Обняться не хочешь? - насмешливо обратился наузник к Беляну.
Тот позеленел, сошел с лица и стал медленно отползать в сторону.
- Не надо… я все скажу… не надо…
- Чего скажешь? - оживился вмиг колдун.
- Все скажу! Только его не развязывай! - заверещал пленник, натягивая на себя Лесанин войлок и прячась под ним, как дите под лавкой.
- Да уймись ты! - Девушка сдернула с юноши подстилку. - Чего заблажил?
- Он дикий! - едва не визжал Белян. - Дикие без ума живут! Одним голодом! От крови дуреют!!!
Словно услышав его вопль, кровосос очнулся и тут же ощерился, являя острые зубы.
- Ишь ты… мяса хочу. Крови хочу. Ишь ты… Родимай, ко мне поди. Аль испужался?
Мужик клацал острыми зубами, облизывался и порыкивал через слово. Потом снова взялся причмокивать.
- Ой, пахнете, ой, душу вынимаете…
- Как тебя звать? - Тамир стоял над Ходящим, ожидая связной речи. - Как звать?
Но тот вместо ответа рванулся, захлебываясь рыком:
- Мяса твоего хочу!!! Ух, сладкое! Кро-о-ови… - и он давился слюной, скопившейся во рту, пытался вырваться, но сдерживаемый Даром Лесаны, мог лишь дергаться, неся прежнюю околесицу, выкрикивая бессвязные речи и не разумея, о чем его спрашивают.
Тамир отвернулся и легонько пнул скорчившегося Беляна:
- Отчего ты как человек говоришь, а он нет?
Парень трясся и в свете голубого сияния казался еще более жалким:
- Он - Дикий!
- Еще раз это повторишь, зубы выбью, - предупредил колдун. - Говори толком.
Белян заскулил:
- Дикие без вожака живут, сбиваются стаями, а то и поодиночке ходят. Ничего не умеют. Не понимают. Те же упыри, только говорящие…
Лесана тем временем достала нож, крепко ухватила рвущегося кровососа за волосы и одним скупым резким движением перерезала глотку. Снова полыхнул Дар, на миг ослепляя. Тамир поморщился, но даже не оглянулся. А пленник, над которым нависал наузник, от зрелища хладнокровной расправы только пуще задрожал, застучал зубами.
- Как Дикие получаются?
- Ежели укусят человека, но выпьют не всего - он становится кровососом. Ежели Дара нет, всю жизнь свою забываешь. Ничего не помнишь. А ежели есть, хоть слабенький, тогда все помнишь, разум не теряешь. Только первые лет пять от родной крови яришься.
- От родной крови? - Лесана вытирала нож о ветхую рубаху убитого кровососа. - Это как?
- Родная кровь хоть в пятом колене заставляет яриться, будит голод и жажду… Трудно с этим справиться.
- Это что же, родных первыми сожрать хочется? - удивился Тамир.
- Да. Кровь родная… она душу вынимает, сердце рвет, злобой точит… И голод такой, что ум застит. Не справиться. Ежели вожака нет и научить некому - пропадешь.
- А вожак тут с какого боку припека?
- Вожак… вожак кормит. По первости жрать постоянно охота и зубы растут, чешутся… - юноша покраснел и потупился. - Но много жрать нельзя. Человеческая кровь рассудка лишает, если много выпить. Вот только голод силен, чем больше ешь, тем больше хочется. А вожак не дает дуреть. Собой кормит, пока три-четыре луны не угомонится нутро.
- Собой? - Тамиру показалось, он ослышался.
- Собой. - Белян засучил рукава и показал изрезанные руки. - Кровь Осененного кормит Стаю, не дает беситься. Без Осененного Стая одичает.
- Это что же, Стая людей не жрет? - насмешливо спросила Лесана.
- Нет! - яростно вскинулся Белян. - У хорошего вожака Стая никогда не пробует человека. Года хватает, чтобы ярость охолонилась. Разум верх держит. Кому ж в уме захочется людей-то грызть?
- А вожак? - холодно спросил колдун. - Кто кормит вожака?
Пленник опустил глаза и прошептал: