Словом, скаженная. Но безбоязненная. Страха перед незнакомым мужиком с мертвой жутью в глазах в ней не было. Уж что-что, а ужас крефф как зверь чуял. Однако девка не пугалась. Жила в ней бьющая через край радость, которая искрами переливалась в зрачках. И вот от этого беспричинного веселья колдуна перекосило. Показалось - насмехается дура, поэтому, грубо стиснув тощее плечо, крефф спросил:
- Ты чья?
- А ничья… - ласково ответила девушка, жадно вглядываясь ему в лицо. - Никого не осталось. Все сгибли. Одна я, как ты. Одна-одинешенька, родненький…
Он взъярился:
- Какой я тебе "родненький", дура? Пошла вон! - и оттолкнул.
Девушка упала на каменные плиты и, захлебываясь, залопотала, глядя на креффа снизу вверх:
- Как же не родненький? Ни у тебя, ни у меня никого в свете белом нет, значит, сама судьба нам вместе быть велела, - сделала она нехитрый вывод и поднялась на ноги. - Ведь еле нашла тебя. Что ж ты сотворил с собой? Сердце высушил, душу надорвал…
И блаженная, сморгнув слезы, застившие глаза, сострадательно провела ладонью по лицу мужчины.
- Я теперь всегда рядом буду, не дам тебе маяться.
Крефф перехватил руку девушки за запястье и отшвырнул от себя:
- Была б в светлом уме - весь дух бы вышиб… - прошипел колдун и пошел прочь от дурковатой.
Та заволновалась, бросилась следом, причитая:
- Ой, свет мой ясный, не серчай! Почто гонишь? Я же худа не сделаю! - она забегала вперед, заглядывала мужчине в глаза, видать, и вправду думала, что он испугался от нее какого-то лиха. - Я тебя не обижу…
Донатос остановился. Посмотрел на девку. Совладал с приливом жгучей ярости и ровно спросил:
- Как звать тебя?
- Светлой! - обрадовалась дура, приглаживая лохмы. - Светлой меня звать, радость моя.
Наузник помолчал, а потом раздельно, так, чтобы до припадочной дошло, сказал:
- Светла. Пошла. Вон.
Просиявшее было лицо девушки вытянулось, и она осталась растерянно стоять посреди пустого коридора, тогда как крефф направился своей дорогой. Он уже почти дошел до двери, когда между лопаток ткнулось что-то теплое, а плечи обхватили тонкие руки: это Светла нагнала своего "родненького" и прижалась щекой к спине, обняв колдуна.
- Не гони, светоч ясный. Сгибнешь ведь без меня.
Обережник побагровел от злости, оторвал от себя подрагивающие ладошки, схватил скаженную за ухо и поволок вон из Цитадели, приговаривая:
- Что ж за дура, прости Хранители! Кто тебя притащил сюда?
Девчонка жалобно скулила, на цыпочках семеня рядом и изо всех сил выворачивая шею, чтобы хоть как-то уменьшить боль, плакала и повторяла:
- Не гневайся, родненький, не гневайся…
Выволочив блаженную на двор, Донатос подошел к двум разговаривающим меж собой обережникам и гаркнул:
- Кто дуру эту привез?
- Я привез, - откуда-то со стороны конюшен показался одетый в серое мужчина. - Чего она учудить-то успела? Вроде тихая…
Светлин мучитель скрипнул зубами:
- Ты, Полян, держи придурочную свою от меня и от греха подальше, - с этими словами он швырнул зареванную девушку сторожевику.
- Да не моя она, - вскинулся наузник, - Фебр ее в логовище нашел. Вот и привезли…
- Плевать мне, чья она, хоть Встрешникова зазноба! Еще раз увижу - к столбу привяжу и высеку. Коли через голову не доходит, через спину поймет.
- Ты очумел? - разозлился Полян. - Она блажная! Давай еще прочь ее прогони, что умом не задалась! Спятил? Девка в логове Хранители ведают сколько провела, ни рода, ни веси своей не помнит, а ты издеваться над ней вздумал?
И сторожевик задвинул скаженную за спину:
- Только тронь.
- Я тебе сказал. Еще раз она ко мне цепляться вздумает - запорю.
- А я сказал - только тронь. - Полян сцепил руки на кожаном поясе и устремил на колдуна тяжелый взгляд.
- Ой, что же вы ругаетесь! - Между мужчинами как из-под земли возникла Светла. - Хорошие мои, что же вы это? Из-за меня, из-за дуры глупой! Не надо.
"Хорошие" сверлили друг друга глазами, не замечая девушку. Донатос играл желваками, а Полян стиснул зубы так, что даже со стороны казалось - вот-вот челюсть сведет.
- Куда хочешь ее девай, но чтоб я больше не видел. Пришибу и упокаивать не стану, - пригрозил колдун и, круто развернувшись, пошел прочь.
Девушка же горячо зашептала Поляну, потирая свое все еще горящее ухо:
- Ты не серчай на него, не серчай! Не со зла он, а как дите малое - не разумеет, что творит.
- Как же, не разумеет… - проворчал сторожевик, глядя в спину колдуну. - Пойдем, горе, к лекарям тебя отведу да в трапезную; есть, поди, хочешь?
- Нет-нет, хороший мой, куда ж я пойду, а свет-то мой ясный как же? - испугалась и засуетилась дурочка.
- Не лезь ты к нему, - устало вздохнул обережник. - Да и вообще ни к кому не лезь. Тут парни одни. Обидят еще.
Но блаженная замахала на него руками:
- Да кто ж меня тронет, кому я нужна…
Подталкивая скаженную в спину, Полян кое-как привел ее в Башню целителей. В лекарской перебирал склянки с настойками обезображенный одноглазый лекарь. К нему-то колдун и подтолкнул озирающуюся подопечную.
- Мира в дому, Ихтор. Глянь девку. У оборотней в логове нашли. Может, удастся рассудок ей вернуть?
- Мира в пути, Полян, - отозвался крефф, с любопытством глядя на находку.
- Ой, чудно как, - Светла расплылась в широкой улыбке. - Тебе рысь отметину этакую оставила, а ты сестру ее молодшую на груди пригрел. Ой, чудно
…
Мужчина от слов дурочки оторопел:
- Ты откуда знаешь, что кошка у меня есть?
Блаженная заулыбалась и шагнула к креффу:
- Так вон шерсть к рубахе прилипла, - с этими словами она сняла с рукава обережника клок Рыжкиного пуха.
- А про рысь с чего взяла? - подозрительно спросил лекарь.
- Так волк зубами рвет, не когтями, а у медведя лапы здоровше, - простодушно ответила скаженная и добавила совершенно неожиданное: - Красивый ты.
- Чего-о-о?.. - брови Ихтора - уцелевшая и вывернутая шрамом - сошлись на переносице, отчего лицо с развороченной глазницей стало еще безобразнее.
- Говорю, сердце доброе у тебя. Разве ж злодей какой станет с кошкой возиться?
- Ах, доброе… - протянул целитель, усмехаясь.
Девушка беззаботно кивнула и вдруг посерьезнела:
- Доброе. Но к злу привычное.
Полян прыснул. Крефф усилием воли спрятал улыбку. Дурочка не заметила, что мужчин рассмешил ее лепет, и продолжила:
- Хороший ты. Но свет мой ясный - лучше.
Лекарь недоуменно посмотрел на сторожевика, и тот пояснил с усмешкой:
- Донатос - свет ее.
Ихтор закашлялся, а когда успокоился, поманил девушку к себе. Мягко надавил на плечи, вынуждая сесть на лавку, и принялся ощупывать кудлатую голову.
- Где вы это чудо отыскали-то?
Полян вздохнул:
- На оборотней ходили. Стаю возле Дубравки нашли. Всех побили: псицу, кобеля, переярков нескольких да щенков с прибылыми. Уж уходить хотели, когда ратоборец наш ее под меховой рухлядью нашел: трясется, плачет, ничего не помнит, кроме имени. Куда ее девать-то было?
- Хм… - Ихтор поднял лицо девушки за подбородок и бесцеремонно раздвинул ей губы, пристально рассматривая ровные белые зубы. - Не оборотень.
Он потрогал пальцем клыки, вынудил Светлу, терпеливо сносящую его самоуправство, раскрыть рот, заглянул внутрь, затем пощупал что-то за челюстями:
- Не оборотень. Диво.
Обережник кивнул:
- Знаю, что не оборотень. Мы тоже всю ее общупали. Будь у девки отец или хоть братья старшие, пришлось бы Орду жениться, - и мужчина хохотнул.
- Видать, сожрать собирались, а она от страха умом оскудела… - протянул Ихтор.
Полян оживился:
- Ты не думай: она смирная; покуда ехали, худа не было от нее. Как ребятенок малый.
Ладони целителя охватило голубое сияние, скаженная, узрев такое диво, испуганно пискнула и подалась назад, отстраняясь.
- Тихо, тихо, не бойся… - зашептал крефф. - Дай погляжу, что с тобой.
Девушка глубоко вздохнула, зажмурилась и словно окаменела, перетерпевая льющийся на нее Дар.
Лекарь отнял руку.
- Не помочь ей, Полян. Рассудок тьмой скован, как завесой. И Даром не пробиться. Прежде я этакого не видел. Но ты прав - злобы в ней нет.
- Так, может, оставишь ее пока у себя? А то Донатос пришибить грозился… - Сторожевик с надеждой посмотрел на мужчину.
Тот в ответ кивнул:
- Пусть пока остается. К вечеру придумаем, куда ее отправить: может, на поварню, может, в конюшню. А пока вон с Рыжкой поиграется.
- Правда, что ль, кошка у тебя? - изумился Полян.
- Ага, - кивнул целитель.
- Ну вот одна за другой присмотрит, - обрадовался сторожевик. - И тебе спокойнее будет, Светла животину не обидит. Правда ж, Светла?
- Не обижу, дяденька, - кивнула скаженная. - Только некогда мне с кошкой играться, свет-то мой ясный как без пригляда?
- А чего за ним приглядывать? - подивился одноглазый лекарь.
- Как чего? - всплеснула руками дурочка. - Заморенный, на просвет всего видать. Да и душа болит у него. Ой, как болит, дяденьки.
- Была б она у него… - пробурчал Ихтор.
Светла от этих его слов посуровела и нравоучительно заметила:
- Душа, пригожий мой, у всех есть. Только болит она у всякого по-разному, - девушка посмотрела на креффа со строгостью и закончила: - А у него она больше вашего болит, потому как измученная вся.
- Это кто ж его измучил? - насмешливо спросил лекарь.
Блаженная покачала головой, дивясь такой недогадливости: