- Он всегда носил берет. В наших сердцах. Ну да ладно, узнаваем. Главное - хорошая сопроводиловка. Коммунизм и кони апокалипсиса, - Матвей начал тихо раскачиваться, будто впадая в транс. - Постмодернистское переосмысление советской действительности. Призраки коммунизма во тьме. Конь рыж, бледен, черен… Че Гевара везет их в Америку, да, да. Он беременен бомбой, этот самолет, атомной, идеологической…
- Навозной, - вставил Сергей.
- А?
- Говорю, из этого самолета только навоз можно сбрасывать. Конский.
- Да, да, ты прав. Так лучше купят. Глубокий символизм. Дерьмо, но в тоже время удобрение, которое даст со временем всходы…
Сергей схватился за голову.
- Послушай-ка. Во-первых, я не хочу продавать эту картину. Просто не хочу. А во-вторых, в ней нет никакого символизма. Ни на грош. Это реальный эпизод, понимаешь? Обычный факт из жизни. Его родственник попросил присмотреть за грузом. Родственник лошадей разводил и продавал американцам, понимаешь? И называется картина "Каракас-Майами", но это не важно, потому что она не продается.
Матвей внимательно выслушал его и кивнул.
- Понимаю, - сказал он. - Реальный эпизод. Конечно. Все понимаю.
- Ни черта ты не понимаешь.
- Я понимаю, что тебе рот при клиентах открывать нельзя. Понял? Глуши свою выпивку на открытии и молчи. Распугаешь мне всех. Тоже, реалист нашелся. Ты еще скажи, что вот эта девка разноглазая, - он ткнул пальцем в портрет Юльки, - реальный эпизод. Правдоруб хренов.
Сергей устало махнул рукой.
- Сам придумай, что она символизирует. "Каракас-Майами" не продается, с остальным делай что хочешь. - Он взглянул на часы и зевнул. - Слушай, мне ехать пора, а то за рулем засну. Тебя подбросить?
- Что-то жарковато, - проговорил Сергей и отключил печку. Рядом возился Матвей, выковыривая из-под себя ремень безопасности.
- Вроде нормально, прохладно даже, - откликнулся он, но Сергей его едва расслышал. По машине пополз запах гнилой зелени, воды и подтухшей рыбы.
Че отложил в сторону лист с остатками запеченной в углях пираньи и обхватил руками плечи, трясясь в приступе озноба. Неслышно ступая, подошел Макс, протянул кружку с кипятком.
- Боливийцы говорят, что к северо-западу отсюда есть старая миссия, - сказал он. - Вроде бы там до сих пор живут несколько монахов. У них могут быть лекарства…
Команданте покачал головой.
- Хотя бы хинин - уж он-то наверняка есть. У половины товарищей малярия. У остальных - скоро будет, если мы не выберемся из болот.
- Нельзя… отклоняться от цели, - проговорил Че. - Должны дойти. Как можно скорее.
Макс присел рядом, помолчал, глядя на перистые кроны древовидных папоротников, карабкающихся по склону холма.
- Вы считаете меня храбрым человеком? - спросила он. - Хладнокровным?
Че удивленно взглянул на зоолога.
- Я никогда не сомневался в вашей мужественности, - ответил он. - Вы странный человек, и я не очень понимаю, почему вы с нами, но вы, несомненно, смелый человек и хороший товарищ, Макс. Почему вы спрашиваете?
- Потому что мне страшно, Эрнесто. Больше того - я в ужасе. Вы собираетесь разбудить древнее зло. Чем больше я об этом думаю, тем более кошмарными мне видятся последствия. Я не рассказывал вам - человек, которого я считал приемным отцом, культурнейший, великолепно образованный ученый, считал легенды о Чиморте аналогом европейского мифа о Люцифере… Но мир здесь моложе, и то, что в Старом Свете давно превратилось в сказку, у нас может обернуться реальностью! Здесь, в Чако, еще кроются загадки, недоступные рациональному пониманию…
Чем больше он говорил, тем удивленней становилось лицо команданте, еще немного - и он раскатисто расхохотался, вспугнув маленькую ящерку, подобравшуюся к остаткам еды.
- Что за мистическая чушь, товарищ! - воскликнул он. - Вы говорите так, будто этот Чиморте и правда существует!
- Но он…
- А я говорю, если для того, чтобы крестьяне пошли за нами, надо поймать какое-то допотопное животное и приволочь в Санта-Крус, да хоть в Ла-Пас, - я это сделаю! Если для того, чтобы они поверили в революцию, я должен найти его берлогу и ткнуть веткой в зад, или пристрелить и вырядиться в его шкуры - я это сделаю! Если их не берет пропаганда, если они не готовы подняться с оружием в руках, пока не сбудется предсказание из заплесневелой легенды, - я пойду на все, чтобы это предсказание сбылось! А вам, товарищ Морено, должно быть стыдно! Вы, ученый, впадаете в какой-то религиозный мистицизм…
- Мистицизм? - усмехнулся Макс. - Хорошо. Пусть так. Напомнить вам, что случилось в Куэбрадо-дель-Юро?
Леска, привязанная к руке Сергея, резко натянулась, и пойманная рыбина забилась на крючке, вспенивая мутную воду и дергая рукав. Он замотал головой, стряхивая тяжелую дрему и хватаясь за леску. Рыбина извивалась, вырываясь из рук, и он, сжав сопротивляющееся тело как можно крепче, ударил ее головой о камень.
- Ты совсем охренел! - крикнул Матвей, пихнул художника в грудь и затряс ушибленной рукой. Вокруг Сергея медленно сгущалась реальность - родной и привычный салон автомобиля и черный московский переулок за стеклом, к которому прилип пожелтевший тополевый лист. Матвей сидел на самом краю кресла, приоткрыв дверцу, и, видимо, готов был выпрыгнуть из машины.
- Извини, - пробормотал Сергей. - Мне… сон приснился.
- Ты меня рукой по панели приложил, придурок!
- Думал рыба.
Художник нашарил сигареты и закурил, окончательно приходя в себя.
- Ты вроде как отрубился, - удивленно сказал Матвей. - Я сначала не понял, потом будить тебя начал… А ты драться.
- Извини, - повторил Сергей и силой потер ладонями лицо. - Это бывает со мной. В последнее время.
- Засыпаешь на ходу?
- Нет…
Матвей захлопнул дверцу и снова завозился, устраиваясь в кресле поудобней. Его возмущение прошло, и теперь он поглядывал на художника с сочувствием и каким-то странным пониманием.
- Это бывает, - сказал он. - Это ничего. Мы все слегка психи.
И тогда, неожиданно для самого, себя Сергей набрал в грудь воздуха и выложил галеристу все и о галлюцинациях, и о бесполезных походах по врачам, и даже о нелепом визите к знахарке с лицензией.
- Ты извини, но, по-моему, у тебя неправильный подход, - сказал Матвей, когда художник замолк.
- А что, здесь может быть правильный? - мрачно спросил Сергей.
- Если тебя глючит на тему всяких индейцев и прочей латиноамериканщины, то и разбираться надо через них. Послушай, я знаю одного чувака, который проводит индейские обряды, вроде как исцеляет. Не знаю, как оно для здоровья, но мозги, говорят, здорово прочищает.
- Говорят? - насторожился Сергей. - Ты сам-то…
- Ну, я сам не пробовал, только с ребятами общался… Но тебе-то что терять? А если тебя в следующий раз за рулем скрутит?
- Н-да…
- Ну что, познакомить?
Сергей пожал плечами.
- Ну, дай координаты, - вяло согласился он.
- У меня нет координат. Он, сам понимаешь, старается не светиться.
- Да что за обряды такие?
- Церемония аяваски. Это трава такая, - пояснил Матвей в ответ на недоуменный взгляд. - Вернее, лиана. Такая, в общем, выход в астрал обеспечен.
- То есть ты предлагаешь мне полечиться от глюков галлюциногенной травой?
- Это не глюки, а видения, - строго поправил его Матвей. - Что тебе не нравится? Клин клином. Этот парень кучу времени проторчал в Перу, от шаманов не вылезал. Прошел несколько церемоний, а там ему посвящение дали… Посадил куст у себя дома, вырастил чуть ли не с нуля, из черешка, зато теперь всегда запас под рукой. Варит, правда, по сокращенной программе, с вытяжкой соляной кислотой, но по полной там, говорят, полгода возиться надо. Сам он, конечно, тип сомнительный, но аяваска у него натуральная. Великая вещь!
- Знаешь, я уж лучше к психиатру.
- Ну и будешь в дурке слюни пускать. Морок нейролептиками не снимешь!
- Да с чего ты взял, что это морок?
- Потому что это - морок, самый настоящий, - убежденно сказал Матвей. - Что я, психов не видел? Да я в дурдоме полгода пролежал, насмотрелся! - заметив выпученные глаза Сергея, он осекся. - У меня духовная жизнь напряженная была, - пробормотал он, отводя глаза.
Сергей обхватил голову и тихо застонал.
Комнаты мате-клуба оказались пестроватыми и перегруженными этническими деталями разной степени аутентичности, но, в общем-то, вполне уютными. Диванчики, пестрые подушки, какие-то шкуры на стенах… Сергей с некоторым сожалением подумал, что Юлька точно пришла бы от них в восторг. Несколько человек сидели над своими калебасами, расслабленные и погруженные в себя.
Сергей взял у увешанной фенечками девушки свой мате и, чувствуя себя идиотом, сказал ей, что хотел бы поговорить с Рафаэлем. Девушка взглянула на него с некоторым уважением, попросила подождать минутку и вышла. Сергей присосался к бомбилье, сморщился от травяной горечи и, следуя традиции, погрузился в размышления.