Разогретое движением, тело не чувствует холода. Мысли уползли в туманные дали, бродят в сказочном мире, где он не безусый юнец, а опытный воин, окруженный почетом товарищей и вниманием женщин. Не мешая фантазиям, взгляд привычно отмечает мелкие детали. Вот засыпанная снегом яма, шаг в сторону, и наполненная холодной водой ловушка остается позади. А вот заросли куста-царапы. Под снегом кустарник выглядит безопасным, но стоит задеть, многочисленные изогнутые шипы вцепятся не хуже когтей мелкого хищника, вырывая из одежды кусочки пуха и шерсти. Ноги бездумно поворачивают, обходя опасное растение по широкой дуге. И вновь лишь белесая мгла, да погруженный в дрему лес.
Сапоги похрустывают, приминая рыхлый снег. Возможно, сейчас он невольно повторяя путь кабана, что шел также спокойно, неторопливо, без спешки и суеты. Сравнение показалось забавным, и Мычка улыбнулся. Но уже спустя мгновение нахмурился. Кабанчик далеко не самое крупное, и вовсе не самое опасное животное в лесу. Вполне возможно, что, привлеченный следом, за ним по пятам спешит охотник, в предвкушении трапезы скаля громадные клыки.
Мычка испуганно сглотнул, настороженно осмотрелся. Сонное оцепенение леса вдруг показалось угрожающим. За снежной пеленой угадываются тени, не то стволы деревьев, не то силуэты затаившихся существ. Неподалеку, за деревьями, невидимое для глаз, что-то потрескивает, шуршит. Порой раздается глухой гул, не то падают комья снега, не то огромные лапищи приминают землю.
Взгляд не в силах разорвать белесой пелены, уши до боли вслушиваются, отслеживая малейший звук, а ноздри раз за разом втягивают воздух, в страстном желании уловить запах опасности хотя бы за миг до появления, чтобы успеть повернуться, удобно перехватить рогатину, направить грозное острие на противника.
Руки занемели от напряжения, ноги напружинились так, что еще немного, и мышцы лопнут от переполняющей силы, в ушах стучат молоточки, а взгляд мечется от ствола к стволу. Где же ты, преследователь, выходи, сразись грудью! Не выдержав, Мычка крикнул. Но из перехваченного спазмом горла вырвался лишь тонкий писк. Устыдившись, Мычка закашлялся, зарычал, нагнетая ярость. Но лес не ответил, даже привычное эхо, потонув в снегу, вернулось еле слышным шепотом.
Он некоторое время топтался на месте, продолжая вслушиваться и всматриваться. Возникла мысль, что кто-нибудь из охотников племени случайно оказался рядом, и сейчас смотрит на его метания с презрительной улыбкой. Мычка поперхнулся. Рык сменился жалобным писком. Втянув голову в плечи, он бросился бежать, в яростном рывке выплескивая охвативший тело жгучий стыд.
Вскоре движения замедлились. Мычка перешел на скорый шаг, а затем и вовсе остановился. О проявленной слабости вспоминать не хотелось. При мыслях о недостойном охотника поведении, кровь бросалась в лицо, а уши пылали. Успокоившись, он вспомнил, что слыхал от охотников, как иногда, в глухой чаще, возникает такой вот беспричинный ужас, отчего даже самые опытные совершают немыслимые поступки. Это казалось нелепым. Лес - да что в нем страшного!? Однако, страшное было. И он ощутил это всей сутью. Возможно, страх лишь следствие усталости, или мгновенного помутнения рассудка. Но, как бы то ни было, теперь он знает, какие еще чувства может вызывать привычный и такой надежный лес. Редко, не всегда, но может. Хорошо еще, что он оказался один, некому будет насмехаться.
Нога с силой врезалась в корень, выпрыгнувший как из ниоткуда. По щеке, оставив кровавую борозду, хлестнула ветка царапа. Мычка поморщился, удвоил внимание, но вскоре вновь зацепился, а потом запнулся, да так, что с трудом подавил крик боли. Раздраженный, он остановился, с силой протер лицо и… все понял. За снежной пеленой незаметно подкрался вечер.
Открытие неприятно поразило. По-хорошему, он должен был уже достигнуть деревни, но ни указывающих путь засечек, ни запахов дыма. Конечно, в пылу погони он не отмечал расстояние, и не особо следил за направлением, и, вероятно, ушел гораздо дальше, чем предполагал. Однако, могло произойти и другое.
От неприятного предчувствия кольнуло сердце, но Мычка поспешно отогнал неуместные мысли. Разговор с матерью, как и ответ перед старшими, он выдержит, когда придет время, а сейчас необходимо приготовиться к ночлегу. Конечно, можно продолжить идти, но во тьме легко покалечиться, а то и вовсе погибнуть. Лес добр, но не прощает глупости. Сломав ногу, или выколов глаза об очередной приветливо растопыренный куст, далеко не уйдешь.
Рука потянулась к ножу, а глаза вычленили в наступающей мгле подходящую ель, и вскоре аккуратный шалашик из разлапистых ветвей, распространяя пряный смоляной запах, уже манил создателя. Пристроив рогатину у входа, и завернувшись в плащ, Мычка расположился на ночлег. На этот раз заснуть оказалось сложнее. Мешали тревожные мысли, заставляя беспокойно ворочаться, желудок голодно урчал, к тому же стало заметно холоднее. Изрядно промучившись, Мычка наконец забылся.
Он проснулся с гудящей головой и ощущением угнездившегося глубоко внутри холода. Застыв за ночь, мышцы двигались с трудом, каждое движение отзывалось острой болью. Выбивая зубами дробь, Мычка скинул куртку, захватив ладонями по горстке снега, принялся растираться. От острого холода он замычал, задергался, но продолжил лишь с большей яростью. Наконец действие возымело эффект. Кожа покраснела, а сердце застучало сильнее, разгоняя по жилам кровь. Набросив куртку, Мычка привычно проверил мешок, подхватил рогатину, и побрел в прежнем направлении.
Миновал полдень. Исполненный нехороших предчувствий, Мычка осматривался все чаще, но вокруг, куда ни глянь, лишь молчаливая стена леса. Проходя мимо высоких деревьев, он с надеждой смотрел вверх, но, едва подняв глаза, ронял вновь. Снегопад продолжался, и надежда увидеть отчий дом, взобравшись на вершину, гасла. Напрасно он всматривался в снег, ни следов, ни тропинок, лишь влажный блеск свежего снега, холодный и непрерывный.
Вскоре подкрался голод. Сперва слабый, вскоре он усилился, начал терзать внутренности. Рассчитывая обнаружить зверя, Мычка вертел головой все чаще, но тщетно, ни следов, ни шевеленья. Даже птицы затихли, будто под плотной пеленой снега лес начисто вымер. В груди разлилось тяжелое предчувствие - третьей ночи под открытым небом он не переживет.
Глава 2
Серая пелена небес потускнела, а следом потускнел весь мир. Где-то высоко, отрезанное от земли стеной туч, сияет солнце. Но даже там вскоре наступит ночь. Здесь же, под раскидистыми кронами деревьев, в укутанном снегом лесу, тьма настанет гораздо-гораздо раньше. Третий день подряд ему сопутствует удача, путь не пересек ни один из многочисленных хищников леса. Но удача не длится вечно. Изнуренные голодом, рано или поздно охотники выйдут из своих нор, и если в первый, да и во второй день, он вполне мог рассчитывать на собственные силы, то сейчас, измученное долгим путем, и терзаемое голодом, тело может дать слабину. Глаза неверно оценят расстояние, не вовремя дрогнет рука, и, едва начавшись, его жизненный путь прервется.
В груди болезненно заныло, а глаза увлажнились. Возникло сильнейшее желание спрятаться, укрыться в теплом тихом месте от бездушного мира, что со спокойствием камня взирает на гибель тысяч существ, будь то одряхлевшее от старости дерево, или полный сил молодой охотник. Жалость к себе накрыла волной, ударила в живот так, что перехватило дыхание, стиснула горло. Кривя губы, и изо всех стискивая челюсти, чтобы не разрыдаться, Мычка остановился возле старой сосны, уткнувшись лбом в ствол, замер.
Среди плывущих перед глазами цветных пятен протаяли лики родных: неободрительно качает головой дед, мать прожигает суровым взором, насмешливо смотрят братья, лишь младшая сестра ласково улыбается, в ее глазах понимание и поддержка.
Налипший на кору снег охладил лицо, стало легче, или это так подействовали воспоминания? Мычка встряхнулся, перехватив рогатину, вновь двинулся в путь, сперва нерешительно, но с каждым мгновением вновь обретая уверенность.
Ночь наступает неумолимо. Стволы деревьев начинают расплываться, а кусты растекаются в серые пятна, смешиваясь со сгущающимся сумраком. Голод разгорается все сильнее. Уже не просто сосет под ложечкой - сводит спазмами желудок, да так, что приходится сжимать зубы, чтобы не завыть от боли. Сил все меньше. Все тяжелее идти. Ноги все чаще спотыкаются, не в силах переступать многочисленные сучья-преграды, проваливаются в заполненные водой невидимые ямы. Рука с трудом удерживает рогатину, еще немного, и пальцы разожмутся, древко выскользнет, и уже нельзя будет остановиться, поднять, потому что продолжить путь не хватит сил.
Где-то неподалеку тоскливо завыло. Подхватывая, завыло с другой. И вот уже весь лес наполнен заунывным, тянущим душу воем, доносящимся, кажется, отовсюду: слева, справа, сзади. Звери вышли на охоту, скоро они соберутся в стаю, возьмут след, и тогда все кончится быстро и легко, ведь даже для того, чтобы перерезать себе горло засапожным ножом, уже не хватит ни времени, ни сил.
Ноздрей коснулся запах, слабый, едва различимый среди множества лесных ароматов, но сердце забилось радостно, а в груди потеплело. Привычный, не привлекавший внимания в обыденной жизни, сейчас запах показался сладким и желанным. Запах дыма, сгорающие в печи сучья, волны живительного тепла и шкворчащая на вертеле тушка. Он все-таки дошел. Превозмогая слабость, голод и страх, дошел, выбрался из цепких лап заснеженного леса!
Еще немного, и он сможет увидеть родных, ощутить тепло огня, утолить голод… Мычка завертел головой, пытаясь определить направление, пошел, а затем и побежал. Силы вернулись. Подстегиваемый нетерпением, он полетел, как на крыльях. Словно и не было утомительного трехдневного перехода. Еще чуток, еще немного! Последнее усилие.