– А, ну да. Но, Джейк. "Лапый Косочух". "Косой Чухолап". "Чухонские Лапы" всегда играют в "Сандо" по воскресеньям.
Джейк вздохнул и потряс головой.
– Знаешь, Торк, я же прошу только одного – чего? – немножко энтузиазма. Немножко рвения. Немножко страсти. – Он задумчиво наполнил легкие дымом. Вот что ему нужно, ослепительно вспыхнуло у Джейка в голове самосознание: немножко энтузиазма, немножко рвения, немножко страсти. Торку все это и вполовину так не нужно, как ему. Что он говорил? А, ну да. – И кроме того, однажды – я знаю, вообразить это трудно, но однажды – "Косолапый Копчух" может и не играть в "Сандо" по воскресеньям. И тогда знаешь что? Жизнь станет другой.
– Жизнь полна сюрпризов, – признал Торк.
– Это так, – согласился Тристрам, вернувшись в комнату с чайным полотенцем в руках. Он не очень понимал, зачем взял его – просто в тот момент это показалось правильным. Он снова сел и повесил полотенце брату на голову. После чего нагнулся и исследовал подол своего платьица. Строчка просто, блить, изумительная.
Тук тук.
– Трист, – сказал Джейк. – Дверь.
– Я ходил в последний раз, – возмутился Тристрам.
– А, – объяснил Джейк с образцовой логичностью, – именно поэтому ты должен открыть ее и теперь. У тебя есть опыт.
Тристрам нахмурился. Он интуитивно чувствовал, что с этим доводом что-то не так, но ткнуть пальцем не мог. Он вытянул себя из бобового кресла еще раз. В линии Джейковых рассуждений явно есть какой-то изъян. Линия рассуждений. Почему она – линия рассуждений? Почему рассуждения не могут быть точкой, или плоскостью, или даже твердым телом? Может, логика – ромбоид, как бы такой кругловатый, но с углами. Тристрам выволокся из комнаты, чтобы открыть дверь.
Торк вытянул ментальный коготь и соскреб грязь со своей памяти.
– Э, Джейк, – произнес он, стягивая с головы полотенце. – Хочешь анекдот?
– Ненаю. А хороший?
– Ненаю. Кому судить?
Джейк подоткнул подушку под шею поудобнее и переместил длинные ноги.
– Ну? – сказал он. – Выкладывай.
– Ты слыхал про агностика-дислексика с бессонницей?
– Не.
– Лежал всю ночь без сна, все прикидывал, зачем ему в торец.
– Бац бац… что за хуйня?
Волоски на руках и ногах Джейка вдруг встали дыбом. Страхопиляция всего тела. Даже дреды его изо всех сил старались вскочить на ноги. Но поскольку были жирны, тяжелы и не привыкли к упражнениям, им удалось только приподняться до половины, после чего они в изнеможении рухнули обратно. "Три" угасли до нуля, когда домотался компакт-диск. Комнату окутало трансообразное молчание. Фред Астэр мутировал в рой бабочек и спорхнул с экрана. Глазные яблоки Джейка омыл некий льдистый алмазный свет, и у него возникло отчетливое ощущение, будто по его позвоночнику взад-вперед замаршировали сороконожки в сапогах со стальными носами. В сомнении он обратил немигающий взор на Торкиля. Судя по выпученным глазам близнеца, Торкиль переживал то же самое, чем бы оно ни было.
Следует отдать им должное – пришелицы знали, как эффектно войти.
В дверях в гостиную стоял очень бледный Тристрам и три положительно сияющие роковые девчонки из открытого космоса.
– Хой, – поздоровалась Бэби. – Помнишь нас?
Джейк, не вставая, подскочил и мигнул. Дежа вю дежа вюдежа вю вю вю. Но. Как. Когда. Где?
Тьфу! – подумала она. Забыла про "Мемоцид".
– Да ладно тебе, – сказала она, не по делу разочарованно. – Мы просто имели секс. Ты не виноват, что не помнишь.
Джейк, вытаращив глаза, пялился.
– Правда. Вовсе не виноват.
Ляси тем временем изучала близнецов – оба выглядели в равной мере ошарашенными. Они ж на целые кучи симпотнее Джейка. Его пускай Бэби забирает. А Ляси возьмет их.
– Как вы сегодня поживаете, мэм? – кокетливо осведомилась она. – Хочешь пососать мне хуй?
Пупсик вздохнула и схватила себя за промежность. Парнерама. Эй, да где ж тут девчонки-то?
– Что ж, – изобразил рукой Торкиль, когда вновь обрел голос. – Заходите, будьте любезны. И, э, Джейк?
– У, э? – ответил Джейк, не отрывая взгляда от Бэби.
– Ты – легенда. Ебицкая легическая енда.
Интересно, можно ли сократить сириусян?
Поглядим. При данном Zn + 2е = Zn, и продукт растворимости MgNH4PO4 при 25 °C – это 2,5 х 10, если мы установим несколько дополнительных соленоидов тут и синхроциклотрон там, нам может и не понадобиться столько ванадия, и тем самым – Кверк просиял – быть может, удастся немного сшибить сириусянский компонент.
Кверк поднялся из-за стола и подошел к двери. Выглянул в коридор. Никого. Он захлопнул дверь и вернулся к столу. Пошире открыв рот, он ввел внутрь длинный серебристый палец. Лишь с незначительнейшим укором совести подумал о том, что его больше всего возбуждало: о крохотных пригородных торговых центрах, карманных калькуляторах и Мишель Мабелль, – и следующие двадцать минут посвятил ублажению своей увулы. Дондон ДИНЬДИНЬ ДОНДОН ДИНЬДИНЬ ДОНДИНЬ ДОНДИНЬ ДОНДИНЬ диньдон диньдон ДИНЬДИНЬДИНЬДИНЬДИНЬ.
До рок-н-ролла, до ритм-энд-блюза, до джаза, до Моцарта и Баха, до григорианских распевов и немецких романсов, до ситара и маримбы, гамелана и цимбал, до пипы, до "Кошек", "Призрака" и многократно возрожденных "Волос", до регги и хауса, ска и даба, до "Хэнсона", до Элвиса, до Орфея, до "Пульсирующей Хрящевины" и "Девяти Дюймовых Гвоздей" все живые существа тащились по одному биту – биенью сердца.
Бабум. Бабум. Бабум. Стетоскопический обзор живых существ, собравшихся в гостиной одного конкретного съемного дома в Ньютауне к конпу воскресенья ранней весной, но поздним двадцатым веком, выявил бы некое высокообобщенное сердечное смятение. Дикая неконтролируемая похоть? Первые необузданные намеки на истинную любовь? Непредсказуемые физиологические воздействия контакта с чужими на конституцию землян и наоборот? Космическая вибрация, вызванная смещением орбиты астероида Эрос, который именно в тот момент самую малость подвинулся ближе к Земле? Просто весна? Все вышеперечисленное?
Гав?
Гав?
В комнату на щелкучих когтях рысью вбежал Игги, протиснулся между ног Ляси и облизнулся. За ним двигались Сатурна и Неба, которые поддергивали и возвращали на места клочки кружев и бархата, а также пряди волос. Первым порыва послушался Ревор. Трусцой подбежав к Игги, он встал на задние лапы, поджал передние калачиком, точно кенгуру, склонил голову набок и взвыл.
Игги пораженным взором уставился на Ревора. Распахнул мощные челюсти и экономным махом головы подхватил его и воздел в вышину.
Уоуоуоуоуо. Отпусти меня. Уоуоуоуоуоуоуо. Уоуо. Ооо-оо. Это у тебя язык? Ууууууууууу. Оооооооооо. Ууууууууу. Не останавливайся. Оооооооооо. Нфнфнфнфнфнфнф. Мммммммммм. Ррррррррррррр. Ахххххххх. Ахххххххххх. Нф. Нф.
Все имевшиеся в наличии двуногие, чужики и сушки, в изумлении и оцепенении таращились, не очень понимая, что – если вообще что-либо – им следует предпринять. Не успел никто из них толком отреагировать, Игги откашлял Ревора наружу, повернулся и, высоко задрав голову, ушлепал на кухню. Ревор же – мокрая шкура курчавится, глаза влажные – приземлился на лапы и энергично отряхнулся. Унюхав в воздухе аромат Игги, который ни с чем не спутать, он поскакал в погоню.
– Давайте снова включим электроприборы, – предложила Ляси. Пупсик направила антенны на компакт-диск-плейер. Тот моментально завелся снова.
"Я чую твои сладкие лохматые подмышки, женщина, я тебя чую", – запели один из двух из "Трех".
Засим последовала пауза, по самые клецки напоенная эротическими возможностями.
Джейк заерзал. Странно, однако он чувствовал на себе ответственность за ситуацию. Не вполне уютное чувство, ибо Джейк был брезглив насчет ответственности так же, как и насчет обязательств. Он предпочитал думать, что все случается само, а он тут ни здесь, ни там, а между прочим.
В духовке времени подрумянилась еще одна булочка.
– Ну что, четко, – выдавил Торкиль. – Чужие, значит?
Бэби кивнула. Она тоже не рассчитывала, будто ответственность или обязательства ее привлекут. Чем бы ни были. Судя по всему, они – как это самое, как его там, ну да – эти самые отношения. То есть – не очень рокенролльно, как ни верти. Слишком много слогов, во-первых. Она показала на компакт-диск-плейер.
– Мне нравится музыка, – дружелюбно заметила она.
– Да? – сказал Джейк, необъяснимо возгордившись, будто сам был к ней причастен.
– Полностью. Потому мы и здесь.
– Здесь? В этом доме? Из-за "Трех"? – Джейк был в замешательстве. Не говоря уже об отказе.
– На этой планете. Из-за рокенролла.
– Четко! – сказал Тристрам. Рыжая что – облизывается на него? Возмутительно. А возмутительность в девчонках Тристрам обожал. У него просто глаза разбегались.
Пупсик тем временем приглядывалась к Сатурне и Небе. Вот кого она бы назвала Объектами Похищения. Ням-ням.