И то верно, на крыше заняться было нечем, и Киря подолгу рассказывал о своей жизни либо расспрашивал Йолю. Она-то сперва отмалчивалась, но понемногу Киря все же выведал ее нехитрую короткую историю.
- Надоела, само собой разумеется, - согласился калека и против обыкновения не улыбнулся: был серьезен, как на собственных похоронах. - Но одну важную штуку я за ночь надумал, теперь тебе хочу сказать. Ты скоро ехать-то собралась?
- Да вот нынче же мне дядька Митяй обещал мотоциклетку пригнать. Если не соврал, конечно, то завтра съеду.
- Значит, я тебе сегодня сказать должен, - твердо заявил Киря.
- Да что сказать-то? - Йоля нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, стоя перед увечным - тот сидел на лавке и перебирал пальцами по костылям, которые соорудил для него зять. Волновался, видно.
- Нет, ты сядь. Сядь, остынь, успокойся. А то прямо как кипятком брызжешь. То, что я скажу, слушать надо спокойно. Очень это важное! Я всю ночь об этом думал.
- Ну вот, села. Говори уже, дядька Киря.
Дядька, вопреки обычной болтливости, теперь не спешил начать - ждал, чтобы девчонка успокоилась и к его словам отнеслась с серьезностью. Наконец начал:
- Помнишь слова, которые перед смертью тебе Мажуга сказал? Что оружие нас ведет и к смерти приводит?
- Он не так сказал…
- Суть все равно такая. Гляди, Йолька, ты сейчас здесь сыта и обустроена будешь. Хоть на всю жизнь с нами оставайся, я, покуда могу, всем помогать стану. Оставайся, а? Дом тебе сладим, хозяйство поможем поднять, Шарпан тебе работу даст. А?
- Да нет, я ж решила, теперь поздно пятиться. - Об этом уже было говорено, Йоля не по одному разу объяснила, для чего ей спешить нужно и что она здесь не останется. - Чего ты снова заводишь?
- А того, что не ты решила. Это оружие тебя ведет, "беретта" твоя. Зовет, тянет, а в конце приведет тебя к плохому концу… Эх, Йолька, ты же молодая совсем! Зачем торопишься на зов оружия?
Тут Йоля и в самом деле призадумалась. Вон как дядька Киря все вывернул… А тот заметил ее колебания и стал напирать:
- Ты подумай, Йолька, подумай! Смотри, как судьба выворачивается! Ты вроде как доброе дело затеяла - подарок дорогого человека вернуть, чтобы память была, а на самом деле выйдет что? Смерть выйдет! Или Леван тебе "беретту" просто так вернет? Не таковский он парень, я ж его хорошо знаю! Да Левана еще поймать нужно. Кто знает, куда его нелегкая занесет, некроз ему в задницу! И дорога его будет плохая, поверь мне, старому. По той дороге много крови прольется.
Йоля только плечами пожала. Киря уставился ей в глаза. Потом заявил:
- А ты изменилась, Йолька. Или, может, всегда такой была, только я не замечал? Видимость-то у тебя девчачья, а внутри…
Тут объявилась Кирина дочка, села рядом с отцом, стала гладить раздутый живот и тоже принялась уговаривать. И так Йоле грустно сделалось: вот живут люди, любят друг друга, как… как они с Игнашом… и никто ни на кого не злобится, и бежать-торопиться никуда не нужно, и все, что в жизни есть главного, все здесь, в доме, в семье, все на месте… и у них с Мажугой так могло бы выйти, чтобы дом, любовь, глаза у всех в доме добрые… От этих мыслей Йоля едва не всплакнула - и тут поняла, что не может она остаться, никак не может, даже если дядька Киря прав и ведет ее зов оружия - все равно! Не будет ей мочи глядеть на чужое счастье да о своем, не случившемся, думать. Каждому в Пустоши своя судьба ветром по песку написана. Ей, Йоле, стало быть, суждены дороги. Такая ее доля, значит. И чем раньше она отсюда уедет, тем будет легче.
Она шмыгнула носом и сказала:
- Хорошие вы люди. Не годится мне такая компания.
Резко вскочила с лавки и ушла во двор. Не хотелось, чтобы ее слезы кто-нибудь видел. Ей полагается быть сильной. Если ты идешь на зов оружия, нужно быть очень сильной.
Больше Йолю не беспокоили, с уговорами не лезли, но когда позвали обедать и усадили за стол, глядели на нее так выразительно, что кусок в горло не лез. И обед приготовили, будто к празднику - чтобы поняла, от чего отказывается, покидая гостеприимный дом. Йоля уже подумывала, куда бы ей сходить, по каким бы делам отлучиться, но появился Митяй. Самолично пригнал мотоциклетку, еще вручил дробовик и два десятка зарядов к нему.
- Вещь надежная, и спуск легкий, тебе по руке будет, - буркнул верзила. - А лучше оставайся, Шарпан тебе службу даст, а я пригляжу, чтобы тебя не обижали поначалу. - Помолчал и добавил: - И чтобы ты никого не обидела, тоже пригляжу.
- Не, дядька Митяй, и не уговаривай, - сразу же отрезала Йоля. - Я лучше поеду, потому что вы тут такие добренькие все со мной, даже слишком. Еще заболеете от этой доброты, а я потом за вас переживать буду.
Митяй собрался было сказать что-то сердитое, но поглядел на хмурую Йолю, махнул ручищей, бросил: "Вот же ядовитая мутантина!" - и ушел.
Йоля вкатила мотоциклетку во двор и села перебирать движок. Система знакомая, в Харькове похожие мастерили. Чем больше ковырялась в железках, тем меньше хотелось уезжать, да еще на такой рухляди. Мотоциклетка была старая, потрепанная, подвеска разболталась, и раму крепко тронула ржавчина. Таков уж дядька Шарпан - если дарить, то так, чтоб после самому жалеть меньше. А может, рассудил: все равно пропадет девчонка. Или это Митяй сам ей такую подобрал, да еще втайне от хозяина, потому что Шарпан не давал вовсе никакой? С него станется…
Под вечер пришел зять Кири, он работал механиком у Шарпана в мастерской. Здесь в поселке все этому богатому торговцу принадлежало: и мастерские, и лавки, и склады, и стоянка охраняемая. Только заправка была под властью московских - наверное, самая южная точка в их сети заправок, дальше топливные короли пока что не забрались.
Зять у Кири был, не в пример тестю, молчун. Посмотрел, как Йоля возится в промасленном тряпье и железках, сел рядом и стал трудиться. Работал он ловко - видно, умелец. Потом сгреб несколько железяк, прихватил карбюратор, завернул в тряпку и все так же молча, ни слова не сказав, ушел в сарай. Пока Йоля хлопала глазами на такое дело, парень погремел металлом в сараюшке, вернулся обратно и положил звякнувший сверток среди прочего металлического хлама.
- Прокладки старые, я заменил, - буркнул он, не глядя на Йолю. - Барахло карбюратор. Если останешься, я тебе новый подберу.
И этот туда же… Но продолжать разговор Кирин зять не стал, ушел, оставив Йолю наедине с наполовину разобранным двигателем и сомнениями. В общем, двигатель она собрала, а с сомнениями ничего поделать не смогла. По всему выходило, что умнее бы плюнуть на пропажу и остаться в гостеприимном поселке, и пусть они все, местные, от избытка доброты хоть надорвутся… ведь сезон дождей на носу и скоро так или иначе придется кров искать. Но если решение принято - нужно исполнять. Игнаш от задуманного никогда не отступал. С этими мыслями Йоля отправилась спать.
А наутро все Кирино семейство вышло проводить гостью в дорогу. Беременная дочь дала узелок снеди, ее молчаливый муж, имени которого Йоля так и не удосужилась спросить, приволок канистру, Киря вручил короб снаряженных зарядов к дробовику, а старухи, которые не разберешь кем хозяину приходились, вынесли куртку - всю латаную-перелатаную, но прочную и теплую - и глядели при этом так, что без слов было ясно, что у них на уме: оставайся, девочка, пропадешь там, среди злых людей, зверей и мутантов.
Йоле в ответ ни сказать, ни подарить было нечего. Она полезла в карман, нащупала зажигалку, которую позаимствовала у Кири, когда они в расселине от страха укрылись, и протянула дядьке:
- На вот. А то совсем позабыла.
- Еще чего! Не возьму, в дороге тебе пригодится! А если девочка родится, - тут он бросил взгляд на вмиг покрасневшую дочь, - Йолькой назовем.
Сперва Йоля поехала на заправку, там пришлось ждать. Несмотря на раннее время, работы у московских было полно, перед воротами, охраняемыми бойцами клана, выстроилась вереница грузовых самоходов. Наконец подошла очередь, Йоля велела залить под завязку бак и канистру.
- Далеко собралась, значит, красавица, - догадался разбитной заправщик. Выговор у него был нездешний, может, из самой Московии парень. - Куда ж покатишь на этой развалине?
- Куда-нибудь подальше, откель тебя не видно, - огрызнулась Йоля.
Ее грубость московского ничуть не остудила.
- А ты задержись на денек, - все так же скалясь, предложил он, - назавтра тебе самой никуда не захочется.
"Нарочно они, что ли, - подумала Йоля, - все дружно меня отговаривают?" Отдала веселому молодцу монеты за горючее и буркнула:
- Нет уж, если я тут хоть немного пробуду, меня от твоей рожи тошнить начнет.
- Я ж со всей душевностью! - удивился московский. - Зачем в ответ грубишь?
- Для твоей радости.
- Как это?
- Я уеду, а ты рад будешь, что я еще чего о твоей роже не наговорила. А мне ж есть чего сказать, ей-ей!
Парень был вовсе не урод, но уж больно на душе у Йоли сделалось паршиво. Ей требовалось хоть что-то колкое сказать, иначе совсем невмоготу. Когда физиономия московского заправщика озадаченно вытянулась, девушка ощутила некоторое облегчение. Пусть подавится своей душевностью, а она укатит отсюда, поймает Левана, вернет подарок Игнаша, лучшего человека во всей Пустоши… а потом… потом… потом… А потом жизнь подскажет. Может, "потом" не наступит никогда? Может, так и будет "сейчас", когда впереди лежит дорога, а в лицо дует ветер, когда ждет неотложное дело и не нужно задумываться о "потом"!