Хизи не нашлась, что ответить. Тзэм прав. А вдруг нет? Но Тзэм все-таки прав. Всмотревшись, она с трудом различила за лестницей арку. Если бы удалось туда добраться, она бы нырнула под нее и оказалась еще в одной комнате. А может быть, и нет.
- Я пойду с тобой обратно, но только до первого поворота. В эту Тьму много ходов. И какой-нибудь из них должен привести к Дьену.
Тзэм погрозил пальцем:
- Я унесу тебя отсюда, принцесса. Твой отец поблагодарит меня за это.
- А я вернусь назад. И буду возвращаться снова и снова, пока не найду Дьена или же не упаду там, где даже ты не спасешь меня. И если ты будешь без конца следовать за мной, ты ведь знаешь, что мне может иногда прийти в голову. И теперь, когда я знаю, какой ты умный, думаю, мне удастся ускользнуть от тебя. Я никогда не была такой сообразительной, Тзэм, какой могла бы быть. И все оттого, что не понимаю, где это может пригодиться.
Тзэм свел густые брови.
- Чего ты хочешь от меня, госпожа? Мое дело охранять тебя. Я не могу позволить тебе бродить одной. Здесь внизу водится нечисть.
- Наверху тоже водится.
- Я говорю не про духов, маленькая принцесса. Духи чаще всего безвредные, а вредных жрецы выметают метлой. Здесь внизу водится настоящая нечисть, и сюда жрецы не спускаются, чтобы ее вымести вон.
Хизи вздохнула.
- Мое решение бесповоротно. Либо ты идешь со мной, куда бы я ни пошла, либо ты оставишь меня в покое. Ну а теперь скажи, что ты выбираешь? Защищать меня или пустишь странствовать в одиночестве?
- И так и так плохо, - проворчал вконец расстроенный Тзэм. - Головы мне все равно не сносить.
- Я не дам им тебя тронуть, Тзэм.
- Это не в твоей власти, принцесса.
Сердце Хизи немного смягчилось. Тзэм всегда такой добрый, такой преданный, почти как Дьен. Но между ней и Тзэмом, да и остальными слугами, сохранялась какая-то дистанция, даже между ней и Квэй, которая ее вынянчила и заменила ей мать. Даже Квэй все больше отдалялась от нее в последние годы. И лишь привязанность Дьена была никем и ничем не ограничена.
- Тзэм, я, во что бы то ни стало должна найти Дьена. С тобой или без тебя, - сказала Хизи уже спокойно.
Тзэм грустно кивнул в сторону затопленного зала.
- Ну хорошо, значит, со мной, - со вздохом произнес он. - Но не сию минуту, госпожа. Не сегодня. Завтра, после того, как ты отдохнешь и мы достанем подходящую одежду.
- Так ты пойдешь со мной?
- Да, хотя это мало что изменит.
Голос у Тзэма был грустный.
- Мы обязательно найдем его, - не сдавалась Хизи.
- Может, этого и не следовало бы делать?
- Ты думаешь, его нет в живых?
Тзэм долго смотрел на нее, затем сгреб с земли мощными ручищами.
- Так недолго заработать и лихорадку, - заявил он. Наклонившись, он взял в руку фонарь и начал осторожно подниматься по перепачканным глиной ступеням.
- А вообще, почему надо уводить людей, Тзэм?
- Не знаю, принцесса.
Ей показалось, что Тзэм слишком долго обдумывал вопрос, прежде чем ответить. Это вызвало у нее раздражение.
- А я чувствую, ты знаешь, - сказала она. - Слуг они тоже уводят?
- Нет, не совсем так. Если слугу решают наказать, то делают это публично, с большим шумом. Чтобы другие боялись.
Тзэм миновал самую скользкую часть пути, и в дальнем конце туннеля, там, где он сворачивает вправо, показался серый свет.
- Тзэм, ты действительно не знаешь, почему уводят людей?
- Действительно не знаю. Точно не могу сказать.
- Как ты думаешь, меня они тоже уведут?
- Нет, - ответил уныло Тзэм каким-то странным сдавленным голосом.
- Если увели Дьена, почему бы не увести и меня?
Тзэм пожал плечами:
- Ты слишком много хочешь знать, принцесса. Без всяких почему, не уведут, и все.
Перед ней была непрошибаемая стена, так случалось с Тзэмом нередко. Хизи хорошо понимала, что больше она не добьется ни слова.
Горячая ванна была блаженством. Но вот Квэй - ее немолодое лицо замкнулось и стало словно сжатый круглый кулак, а карие глаза сверкали недобрым блеском при свете лампы, когда она, наклонившись, слишком уж энергично оттирала со ступней Хизи приставшую глину.
- Где твое платье? - спросила она шепотом после долгого молчания. Чувствовалось, что она прилагает усилия, чтобы не сорваться на крик.
Хизи сморщилась, когда безжалостная мочалка добралась до лица и шеи. Она ничего не ответила Квэй.
- Твое платье. Ты слышишь, о чем я спрашиваю? Родители твои подумают, что я его продала. И меня могут выпороть. Или же Тзэма. И если ты не думаешь обо мне, подумай о нем. Я уверена, кто-то наверняка видел, как он нес тебя, полуголую. Тзэма могут кастрировать.
Хизи не очень ясно представляла себе, что такое кастрация, но она понимала, что ничего хорошего в этом нет, особенно если кастрация будет грозить Тзэму.
- Нас никто не видел, - огрызнулась она. Мыло щипало глаза, и они снова наполнились слезами, хотя казалось, все слезы она выплакала после исчезновения Дьена.
- Как ты можешь говорить так уверенно? Ты ведь еще ребенок. - Однако голос Квэй постепенно начал теплеть, и руки уже не так усиленно работали. Когда же у Хизи слезы наконец прорвались наружу, Квэй обняла ее, не обращая внимания на то, что ее платье намокло.
- Дитя ты дитя, что нам с тобой делать? - прошептала она.
Позже, когда они уже сидели на кухне, Квэй больше не поднимала разговора о дневном путешествии. Яркое солнце залило дворик снаружи и весело расписало стены кухни. Плети чеснока и лука-шалот, белые и красные, переливались и блестели в лучах солнца над столом, где Квэй месила хуз - плотный черный хлеб, который любила Хизи, особенно с гранатовым сиропом и сливками. Теплый резкий запах дрожжей мешался с ароматом кофе, греющимся на домашней печке-жаровне в медном сосуде с длинной ручкой, и дымом от можжевеловых веток, проникающим со двора, где разгоралась печь для хлеба. Тзэм дремал на солнышке с детской счастливой улыбкой на широком лице.
- Ты мне уже много помогаешь, - сказала она. - На днях даже сбила яйца.
- Я говорю о настоящей готовке. - Хизи старалась не выдать голосом поднимающегося раздражения - сегодня и так хватило неприятностей.
- Нет для этого нужды, малышка. Всегда будут люди, вроде меня, чтобы готовить тебе.
- Представь себе, что я хочу научиться, - не сдавалась Хизи.
- А ты представь себе, что я не хочу, - ответила Квэй. - Никто из нас не волен выбирать, что ему делать, Хизи. Таков порядок, и самое лучшее для тебя с ним смириться.
- Кто его устанавливает?
- Все. Река. И так всегда. Раз сказала Река, значит, так все и есть.
- Это Река решила насчет Дьена?
Квэй молчала. После минутного колебания она вытерла руки о передник, опустилась на колени возле Хизи и взяла ее руки в свои.
- Хизи, дорогая, мне очень жаль его. Он был хороший мальчик. Мне он нравился.
Она глубоко вздохнула, и Хизи подумала, что она, таким образом, пытается справиться с волнением.
- Хизи, ты должна понять, что Тзэм и я… мы не такие люди, как ты. Мы не можем говорить и делать, что нам хочется. Есть люди, которые за нами следят, за всеми нами. А когда не следят они, следит Река. И поэтому ни Тзэм, ни я не можем обсуждать то, о чем тебе хочется говорить. Ты понимаешь это?
Хизи взглянула на Квэй, пытаясь уяснить, чем же все-таки она отличается от нее. Потому что эта женщина, вырастившая ее, в самом деле чем-то от нее отличалась. Но чем? Меньше ростом? Все равно какое-то отличие есть. Дьен был королевской крови. И если с ним могло такое случиться, то уж с Тзэмом и Квэй наверняка может. Но Хизи этого совсем не хотелось.
- Я все понимаю, Нама, - сказала она. Квэй сжала ее руки и вернулась к столу. Она, казалось, даже повеселела. Хизи поглядела на Тзэма.
Вспомнив их утренний разговор, она подумала, что, не должна была заставлять его. Но у нее не было выхода. Да и кто или что может забрать Тзэма?
II
СТАЛЬНОЙ МЕЧ И РОЗОВЫЕ ЛЕПЕСТКИ
Перкар протянул свой новый меч к солнцу, с восторгом глядя, как поток света заливает сверкающую поверхность клинка, не ощущая в радостном упоении стальной тяжести на ладонях. Он громко каркнул. Заслышав вороний боевой клич, любопытные коровы тут же повернули головы и с осуждением посмотрели на Перкара - в кротких коровьих глазах было явное недовольство тем, что он нарушил их глубокую задумчивость. Но Перкар не обратил на это внимания. Главное, теперь у него был меч.
Он рассек мечом воздух, потом ударил еще и еще раз, после чего нехотя вложил меч в расшитые узорами ножны, висевшие у него за спиной. Ему неожиданно понравилась непривычная тяжесть за плечами, знак его возмужалости. Мужчина в пятнадцать лет! Настолько уже взрослый, что ему доверили меч. Он снова потрогал рукоятку меча, и его серые глаза засияли от счастья.
Но нет, его внутренний голос все время твердил: "Тебе дан меч, так как ты доказал, что достоин доверия. Потому паси отцовских коров".