- Из Пасепты. Это деревня близ границы с эрек-йип-згонадами.
- Хочешь найти работу в городе?
- Да.
- Для этого понадобится разрешение. Без него тебя никуда не возьмут. Вся штука в том, что если у тебя работы нет, то и разрешения ты не получишь.
- Как же так?
- Не понимаешь? Я тоже. Аватарские порядки. Понятно или нет, а выполнять надо. - В дверях дома появился коренастый мужчина. Женщина окликнула его, и он подошел. - Отведи лошадь на конюшню, - велела толстуха, - отнеси в дом вещи этой девушки.
Взяв Софариту за руку, она провела ее между столами. Внутри тоже ужинали, и из кухни шел аромат жареного мяса.
Высокий молодой человек в белом, запачканном подливкой переднике при виде их расплылся в улыбке и поспешил навстречу.
- Добрый вечер, тетушка. Пришла поглядеть, как я распоряжаюсь твоим паем?
- Очень уж ты худ, Бадж, - посетовала толстуха. - Повар должен быть упитанным, чтобы все видели, как он вкусно готовит.
Трактирщик внимательно оглядел Софариту, и она почему-то смутилась.
- Никак новенькая, тетушка?
- Она не из моих девушек. Ехала по проспекту, ища приюта. Она деревенская, на вид - сама невинность. Обращайся с ней уважительно, не то смотри у меня. Можешь также продать ее лошадь. В Эгару ей эта животина не понадобится, зато деньги очень даже пригодятся. Меньше десяти монет серебром ты, девочка, за нее не бери - соглашайся на пятнадцать. Тебе сколько, шестнадцать?
- Двадцать два.
- На вид ты моложе. Но жизни, как я погляжу, уже хлебнула - в городе это тебе пойдет на пользу. Присматривай за ней, Бадж, а я буду заходить к вам.
Женщина потрепала Софариту по плечу и ушла. Софарита почувствовала себя, как после отгремевшей бури, и спросила у Баджа:
- Она всегда так?
- Всегда, - с широкой добродушной улыбкой ответил он. - Пойдем, я подыщу тебе комнату. - Они поднялись по шаткой лестнице, освещенной единственной лампой. Бадж снял лампу со стены и полез еще выше. - Я потом зажгу еще, и будет светлее! - крикнул он Софарите.
Лестница вывела их на галерею, опоясывающую обеденную залу. Бадж открыл одну из дверей, и Софарита увидела комнатку с каменным очагом и маленьким окошком. Бадж повесил лампу на крюк.
- Тут душновато, но лучше тебе за серебреник не найти.
- За серебреник? - спросила она. - В месяц?
Он весело засмеялся:
- В день, красотка, в день. Тут город, а не деревня.
- Серебряную монету за один день? - опешила Софарита.
- Зато еду будешь получать три раза, и никто тебя здесь не тронет. Поверь мне, это очень дешево. Обычно эта комната стоит десять монет в неделю.
- Хорошо, я беру ее.
- Тогда располагайся, а я принесу тебе поесть. - Он ушел, и Софарита присела на кровать. Тюфяк был жидковат, зато одеяла теплые. Она впервые ужаснулась тому, что сделала: бросила налаженную жизнь в деревне ради места, где ей все незнакомо. Встав, она посмотрела в окно на едоков на площади. Их наряды казались ей роскошными - не то что ее домотканые одежки. Одни краски чего стоят: и зеленые, и красные, и синие, и золотые. Вот на той женщине платье из плотного шелка, расшитое белым бисером, а в волосы вплетены яркие нити, блестящие при свете фонаря.
Аиша!
Точно кто-то назвал Софарите имя этой женщины, и она увидела ее по-другому: не в нарядном платье, а на протертой циновке, плачущей, прижимающей к груди мертвого ребенка.
На Софариту нахлынуло горе - не свое, а этой женщины внизу. На миг Софарита увидела то же, что и она, - старикашку, сидящего напротив. Орудуя ложкой, он улыбнулся ей, и в зубах у него застрял кусочек мяса.
Софарита, зажмурившись, отошла от окна и хлопнулась на кровать. Она перепугалась, руки дрожали. Бадж вернулся с уставленным яствами подносом и водрузил его на столик перед ней. Там было жареное мясо под густым соусом, черный хлеб, большая плошка с маслом и ломоть свежего сыра.
- Ешь, - сказал трактирщик. - Вон ты какая бледная. - Достав из кармана передника три свечных огарка, он зажег их от лампы и расставил по комнате.
Софарита отрезала на пробу немного мяса. Это была говядина, необычайно вкусная… Софарита, не торопясь, съела все без остатка и подобрала подливку хлебом. Бадж сидел на корточках в нескольких футах от нее, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладонь.
- Люблю, когда людям нравится моя стряпня.
- Очень вкусно, но для сыра места уже нет. Можно оставить его на потом?
- Конечно. Ты какую работу ищешь? Или думаешь устроиться у тетушки?
- Не знаю. А чем она занимается?
- Она-то? Будто не знаешь? - Бадж пристально посмотрел на Софариту и улыбнулся. - Ну ясно, откуда тебе знать. Глупо было и спрашивать. Что ты умеешь делать?
- Да все. Сеять, жать, шить, прясть, вышивать. Могу стричь овец и знаю средство, чтобы отгонять от них мух. Знаю разные травы - от ран, от головной боли, от ломоты в суставах. Теперь я сильная и могу работать так, что городским со мной не тягаться.
- Ты еще и красивая. У тетушки ты могла заработать много денег.
- Это как?
- Тетушка… она принимает у себя знатных и богатых. У нее большой дом, где много молодых женщин - и юношей тоже.
Перед Софаритой снова предстало видение: большая комната с круглой кроватью, застланной шелковыми простынями. На кровати выделывали разные шутки две женщины и мужчина.
Что же это с ней творится такое? Она попыталась сохранить спокойствие.
- Твоя тетя содержит публичный дом?
- В общем, да, но те, кто у нее служит, предпочитают называться затейницами и затейниками. За одну ночь они зарабатывают больше, чем я за неделю. И куда больше, чем ты сможешь заработать служанкой или судомойкой.
- Сколько, например?
- Тетушка говорит, это зависит от того, что от тебя требуется, и от щедрости клиента. Другими словами, ты, если понравишься какому-нибудь богачу, за ночь можешь заработать сто серебряных монет. Но обычно выходит двадцать или тридцать.
- Так много?
- Что, соблазнительно?
- А то нет! Или ты не все мне сказал?
- Нет, все - вот только в Эгару такое ремесло не слишком уважают. Говорят, у грязевиков шлюх почитают чуть ли не как святых, и партаки их тоже высоко ставят, а вот у нас, у вагаров, они стоят ниже некуда.
- А нельзя ли мне работать здесь, у тебя?
- Можно, только жалованья тебе даже на эту комнату хватать не будет.
- Я подумаю, - сказала Софарита.
Толпы народа собрались посмотреть, как "Змей" входит в гавань Эгару. У аватаров постарше глаза подернулись слезами, более молодые не могли надивиться. Корабль, лишенный неуклюжих мачт, больше не переваливался на волнах, а шел ровно и величественно. Вагары, из которых в основном и состояла толпа, тоже никогда не видели "Змея" полностью обеспеченным энергией.
Талабан подвел судно к самому причалу, и матросы бросили концы портовым рабочим. Корабль закрепили, Талабан отключил энергию.
Подвижник Ро распоряжался выгрузкой четырех сундуков - трех полных и одного пустого. Ро хотел забрать и тот, что стоял в камере "Змея", но Талабан воспротивился.
- Я отдам его, только если подвижник-маршал потребует, - заявил он. - До тех пор сундук останется на корабле.
Сундуки осторожно перенесли в повозку, и Ро велел вознице ехать во дворец. Сам он сел на козлы рядом с вагаром, не оглянувшись на корабль и не помахав рукой.
Талабан расплатился с командой и велел тем, кто сходил на берег, следить за списками, вывешенными на воротах гавани.
- Возможно, мы скоро опять отплывем. Будьте наготове.
Оставив на корабле вахтенных под командованием Метраса, Талабан и Пробный Камень сошли на пристань. Талабан нанял открытый экипаж до своего дома на холме Пяти Деревьев.
Дом, у которого рос вишневый сад, не поражал величием и состоял всего из девяти комнат. Белые, без всяких орнаментов стены покрывала красная черепичная крыша, ставни защищали окна от солнца в жаркое время.
Из парадной двери навстречу путешественникам вышла женщина средних лет.
- У нас все готово, господин, - с поклоном сказала она Талабану. - Муж встречал корабль в гавани. Он проветрил вашу спальню и приготовил постель. Вода для ванны греется, в диванной накрыт стол.
- Спасибо, - сказал Талабан, проходя в дом.
- Из дворца приходил посыльный, господин. Совет соберется после заката, и вас просят пожаловать. За вами пришлют экипаж.
Талабан кивнул и прошел в диванную на западной стороне дома, выходящую прямо в сад. Сквозь три больших окна струились потоки света, из сада пахло жасмином, розами и жимолостью.
Талабан снял сапоги и сел. Вошедший с поклоном слуга поставил на ближайший стол кувшин с разбавленным вином, два кубка и снова вышел. Пробный Камень налил капитану вина, а себе набрал с большого стола фруктов, холодного мяса, сыров и свежего хлеба.
Пара слуг появилась снова.
- Ванна готова, господин, - доложила женщина. - Мы вам еще будем нужны?
- Нет, благодарю. - Талабан дал обоим по две серебряные монеты, и они ушли.
- Ты не любишь, когда они умирают, - сказал Пробный Камень.
- Кто?
- Слуги. Ты видишь, как они стареют, и тебе грустно. Я видел твою жизнь, когда мы летали.
Талабан кивнул. Это была правда. Первые его слуги в Эгару, тоже муж с женой, пробыли у него двадцать пять лет, и он привязался к ним. Когда женщина стала прихварывать, он ее вылечил. Это дошло до Совета. Талабану указали, что закон запрещает пользовать кристаллами людей низших рас, и приказали уволить слуг - иначе женщине придется умереть. С тех пор он нанимал прислугу лишь на короткое время.