Он видел свет, потом тьму, дни, ночи; он чувствовал, что фургон то стоит, то движется. Он слышал голоса человека и дварфов. Чтобы не сойти с ума, он старался понять, о чем они говорят, но боль вновь охватывала все его существо, и мысли начинали путаться.
Наверное, прошел целый век, когда его, наконец, куда-то потащили. Двое дварфов, смеясь и перебрасываясь шутками, пытались придать ему сидячее положение и усадить рядом с третьим. Четвертый в этом участия не принимал.
– Ничего не получится, хозяин.
– Да ну его, – сказал дварф, сидевший на козлах. – Он приходит в хорошее настроение, только когда начинает жаловаться. Дайте ему кошелек с золотом, кружку хорошего эля, красивую деву, и Устнар будет самым несчастным существом по эту сторону гор Края Мира!
Он и этот дварф ехали в фургоне, остальные следовали сзади на лошадях. Целую вечность Конрад видел только небо. Теперь он впервые получил возможность въехать в город Миденхейм в сидячем положении.
Впереди виднелась узкая и высокая гора, на которой был построен второй по величине город Империи – Миденхейм, а он не мог понять, откуда он знает о Миденхейме и об Империи. Кто-то когда-то рассказывал ему об этом городе; этот кто-то вроде бывал в Миденхейме, который еще называют городом Белого Волка. Волк? Вольф? Что-то знакомое, но что это за волк?
Горная вершина нависала над окрестными лесами, и даже сквозь застилавшие глаза слезы – а слезы жгли его глаза постоянно – он различал вдали высеченные прямо в скалах домики. Дорога стала извилистой; впереди показались каменные мосты и виадук.
– Это все мы построили, – сказал ему дварф. – Ну, не совсем мы, наши предки. Мои предки. А вот людям ни за что такое не построить. Люди думают, что они нашли это место, да только куда им! Эта гора называлась Фаушлаг – то есть "удар кулака", хотя дварфы дали ей свое название. Я тебе не надоел, нет? Если надоел, скажи мне: "Заткнись". – Дварф хмыкнул, затем нахмурился. – Надеюсь, Литценрайх знает, что делает, – тихо сказал он. – Иначе все мы сядем по уши в дерьмо. И не только мы. И зачем я сболтнул об этом карнавале? Впрочем, он все равно заставил бы нас тебя сюда притащить. Ты что-нибудь слышал о карнавале в Миденхейме? Должен слышать, о нем все знают!
– Слушай, Варсунг, ты не мог бы помолчать? – сказал Устнар. – Если этот еще не умер, то ты точно уморишь его своими разговорами.
– А мне приятнее говорить с тем, кто не изводит меня вечными жалобами!
Устнар занял свое место в конце фургона. Человек по имени Литценрайх ехал впереди, а Варсунг управлял лошадьми, продолжая разговор с закованной в доспехи фигурой.
Две лошади втащили фургон на длинный извилистый виадук. Здесь было полно повозок и экипажей, фургонов и тележек, всадников и пешеходов. Вскоре фургон остановился перед большими воротами, которые охраняли стражники, и занял место в длинной очереди желающих въехать в город.
Наконец подошел их черед. Литценрайх выехал вперед, Варсунг подвел фургон к самым воротам. Возле них стояли два стражника. Один пропускал повозки, другой осматривал подъезжающих. Окинув внимательным взглядом фургон, стражник посмотрел на бронзового рыцаря, сидящего рядом с дварфом, затем на сопровождающих фургон всадников.
– Откуда вы? – спросил он.
– Из Миденхейма. Меня зовут Литценрайх. Эти дварфы – мои помощники.
Стражник кивнул:
– Да, вас я помню. А вот это кто, в дурацком наряде? Почему он его не снимает?
– Кто? – спросил Литценрайх.
– Вот этот. В доспехах.
– Здесь нет никого в доспехах. Кроме вас.
Стражник изумился. Он потер глаза, затем потряс головой, затем зажмурился и снова открыл глаза.
– Видно, я слишком долго простоял на дежурстве, – пробормотал он и махнул рукой, пропуская фургон. Они въехали в город Белого Волка.
– Отлично, хозяин, – заметил Варсунг.
– Пустяки, – ответил человек. – Надеюсь, никто из гильдии не узнает, кого мы привезли. Быстренько сворачивай, спрячем нашего гостя.
– Наконец-то дома, – сказал Устнар. – Как мне опротивела эта лошадь! Я думал, мы уж никогда не доедем.
– Смотри, куда ступаешь, недомерок!
– Это кто еще недомерок? Сам коротышка!
– Хватит! – оборвал их Литценрайх. – За работу! Все только начинается.
Фургон въехал в узкую улочку и остановился. Бронзовый рыцарь почувствовал, что его вновь перетащили в дальний угол фургона, и стало совсем темно. Фургон поехал дальше, стуча колесами по булыжной мостовой.
Наконец он остановился. Рыцаря подняли и куда-то понесли. Было по-прежнему темно; видимо, его чем-то накрыли, чтобы спрятать от любопытных глаз.
Он слышал топот, скрип открывающихся дверей, кто-то спорил и переругивался, потом снова громкий топот, снова хлопанье дверей, пока, наконец, не наступила полная тишина, а вскоре через прорезь забрала он увидел свет. Он лежал на спине и смотрел в грязный потолок.
Его тело все еще словно горело в огне, но силы были уже на исходе; он дрожал, чувствуя, как к сердцу подступает ледяной холод.
Над ним склонилось чье-то лицо, наверное, это был Литценрайх, который заглянул в прорезь забрала.
– Моргни глазами.
Он моргнул. Больше он не мог ничего – только моргать да еще смотреть направо и налево.
– Вам что-нибудь нужно, хозяин?
– Не знаю. Здесь очень темно. Дай фонарь и зеркало.
В лицо ударил яркий свет, и он замигал, чтобы показать, что он жив, все еще жив и все еще пленник доспехов. Ему показалось, что он видит чьи-то глаза, которые вроде бы ему знакомы. Он попытался вспомнить, где он их видел, но память его не слушалась.
– Да. Там кто-то есть, и он жив.
– Вы хотите сказать "оно", хозяин, – сказал Устнар, наклоняясь над шлемом. – Ну, достанем мы его оттуда, и что дальше? Все равно эту тварь придется убить. Лучше сделать это сразу, хозяин, меньше будет проблем.
– Нам понадобится очень много варп-камня, – сказал Литценрайх, не обращая внимания на слова Устнара. – Придется потратить все, что мы привезли.
– Все, хозяин?
– Не волнуйся, Устнар, – сказал Варсунг. – Кончатся запасы, достанем новую партию.
Дварфы засмеялись, Устнар ничего не ответил.
– За работу, – приказал Литценрайх, – за работу!
Он услышал, как четверо дварфов и человек заходили туда-сюда по комнате, как дварфы начали точить какие-то инструменты, почувствовал запах дыма, услышал, как дварфы начали шепотом переговариваться, словно боялись, что их кто-то подслушает. Он изо всех сил старался вникать во все, что происходило вокруг, чтобы хоть как-то отвлечься от боли, разрывающей его тело на части.
Время шло. Значит, он все-таки что-то чувствует, раз не потерял еще ощущение времени. Он может слышать, видеть, чувствовать запахи. Доспехи еще не успели убить его. Кроме того, он может думать.
Он услышал несколько слов на языке дварфов и очень удивился, что понял их. Когда-то он был знаком с дварфами, вернее, с одним из них, но с кем именно? И почему его так взволновало зеркало?
К забралу поднесли зеркало, и он смог кое-как себя разглядеть.
Неужели это он?
– Я уже говорил, что собираюсь освободить тебя от доспехов Хаоса, в которые ты попал, – сказал Литценрайх, склонившись над ним.
Хаос? Еще одно знакомое слово, вот только что оно означает?
– Если бы я мог изготовить снотворное, чтобы дать его тебе и облегчить страдания, я бы обязательно так и сделал, но, к сожалению, это невозможно. Должен тебя предупредить, что во время эксперимента тебе будет гораздо больнее, чем мне. – Он улыбнулся. – Ну что ж, продолжим.
В нос ударил странный незнакомый запах. На потолке заплясали тени существ, собравшихся вокруг него. Он услышал скрежет, к нему что-то подтащили, и свет стал немного слабее. Он находился в какой-то оболочке, больше он ничего понять не мог.
Послышался шум, и с потолка спустился огромный металлический механизм, похожий на насекомое. Механизм был подвешен на многочисленных веревках и цепях, снизу из него торчало множество рукояток, напоминающих когти. Механизм завис в нескольких дюймах от его тела.
Дварфы принялись всовывать в бок механизма какие-то палочки, и через некоторое время его когтистые лапы пришли в движение: они начали сгибаться и разгибаться, как пальцы. Аппарат напоминал огромного паука, висящего в своей паутине.
Когда дварфы проверили, что все работает как следует, послышался лязг цепей, паук медленно отполз в сторону.
Прозвучала команда Литценрайха, и паук появился вновь. В каждой его лапе было зажато по сверкающему инструменту; он увидел молоток и пилу, зубило и нож, клещи, гаечный ключ и еще какие-то приспособления, которых никогда не видел. Эти приспособления излучали жар, и, мало того, в середине каждого из них виднелось черное отверстие, которое словно всасывало в себя весь свет, который находился в комнате.
Кажется, этим приспособлением дварфы собрались снимать с него доспехи.
Но как можно снять то, что является частью его самого?
С ужасом он смотрел, как паук начал медленно подползать к нему, двигая лапами, вооруженными различными инструментами. И вот они заработали, вгрызаясь, врубаясь в бронзовые доспехи, в его плоть, в его кожу.
До этого он считал, что мучится от боли, однако то, что он почувствовал теперь, нельзя было описать никакими словами. Он дикой боли он перестал что-либо соображать, только крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть, как его вскрывают заживо. Но даже сквозь зажмуренные, залитые слезами боли глаза он видел, как блестят острые инструменты, терзающие его плоть.
И вдруг впервые за много веков вечной муки он смог закричать, завопить от мучительной боли.
И чей-то далекий голос произнес:
– Он умер, хозяин.