- Парашка, что там? - вдруг тревожно спросила Катя, указывая рукой.
- Как чего? Барин Росков сабелькой махается, - Параша с испугой вглядывалась в мгновенно осунувшееся лицо подруги, словно силясь что-то понять.
Катя уже не обращала на нее вниманья, с мучительным усилием прислушиваясь к шуму на дворе. Других звуков для нее, казалось, не существовало.
- Худо мне… - зашептала она. - Кто-то ищет не найдет, ищет, нашел… Тело белое железо холодное тянет. Холод тепла ищет, враз найдет…
- Ох, Господи!! - Параша, всплеснув руками, кинулась в сени, спеша, плечом толкнула дверь: - Саблю брось!! Филипп Антоныч, слышь, швыряй саблю подале!!
- Что с тобою, девочка? - Роскоф в недоумении обернулся со шпагой в руке. Был он в рубахе без жилета, но, казалось, не ощущал позднего ноября, разгоряченный движением. Здоровый румянец заливал его лицо.
- Бро-са-а-й!! - отчаянно завопила Параша.
- Зачем? - Роскоф торопливо шагнул навстречу девочке. Носок его сапога задел о гладкий корень недовыкорчеванного пенька. Роскоф неловко припал на колено.
Параша не успела даже заметить, каким образом отведенная рука со шпагою подвернулась ему под бок. В следующее мгновение Роскоф поднялся на ноги с выраженьем крайнего изумления в лице. На белоснежном голландском полотне его рубахи, под нижним левым ребром, словно раскрывающийся цветок мака, расходилось пятно крови.
Глава LXVII
- Вот так штука, - Роскоф, казалось, не верил собственным глазам. - Чтоб я эдак упал неловко…
- Скорей в дом! Надобно перевязать!
- Кто напал? Венедиктов? Где они? - Катя метнулась за своей шпагой. Ни следа недавней хвори не было в ее лице.
- Нам не сыскать где, - сердито отрубила Параша, не отступая ни на шаг от Роскофа, не без труда усевшегося в угол деревянного дивана. - Уже далеко. А главное не достать, когда и рядышком был.
- Что ты мелешь несуразное? - Катя накинула на дверь засов.
- Ты вправду не помнишь ничего? - Параша обернулась к Роскофу. - Давай-ко, барин, рубаху вытащим…
- Ну вот еще, молодому мужчине раздеваться при юных девицах, - недовольно возразил Роскоф.
- Чего я должна помнить? - почти одновременно с ним откликнулась Катя.
- Не валяй дурака-то, - Параша потянула за подол. - Сам не перевяжешь!
- Может, ты и права, не перевяжу, пожалуй. Но вить экая глупость! В жизни царапины не получил от кого другого, но чтоб сам себя…
- Сам, как же, - Параша укоризненно нахмурилась на Катю. - Помнишь, лихоманило тебя?
- Ну, вроде знобило немножко. Так что с того, сейчас прошло, - присев перед седельною сумкой, Катя извлекла корпию и нагнулась за бинтом.
- Потом скажу, некогда!
Лезвие прошло неглубоко, однако весь низ рубахи и пояс штанов пропитались кровью.
- Рана пустяшная, - нагибая голову, произнес Роскоф.
- Пустяшная-то пустяшная, - Параша наморщила курносый нос. - Давай, Катька, сюда клади…
Катя пристроила на разрез изрядный ком лохматой корпии.
- Теперь с того конца перехвати.
Вскоре торс молодого француза спеленала уже тугая повязка.
- Одежу бы переменить.
- Погоди, - перебила Катю недовольная по-прежнему Параша. - Лучше не шевелить его лишнего. Ты уж, барин-голубчик, лежи пока.
- Да не тревожься так, славная девочка, - Роскоф улыбнулся, и губы его показались бледны. - Я полежу с полчаса, и кровь уймется. Быть может, даже подремлю, я немного ослаб.
Веки его смежились.
Параша кивком головы указала Кате на дверь, и девочки вышли, ступая на цыпочках, в соседнюю комнату.
- Теперь говори, чего случилось-то? - громким шепотом спросила Катя.
- Час теперь перед сумерками, самое худое время. Неужто ты вправду думаешь, он сам себя проколол? Венедиктов окаянный порчу по ветру пустил, вот чего.
- Ты ж сама говорила, по ветру порча незнамо в кого летит. Как он в Филиппа-то Антоныча угодил?
- А через тебя щупал.
- Через меня?! - Катя вскрикнула было, но тут же осеклась. - Как это через меня щупал, ты чего?
- Нас он в лицо не видал, а тебя - видал. Как бы запах твой знает. Тебе вреда он причинить не может, твоей вещи у него нету. А через тебя может, тому, кто рядом. Вот он и решил небось, рядом кто из помощников барышниных. Вот и бухнул наобум, да попал.
- Эх ты… - Катя закусила губу. - Неужто правда?
- Правда-правда, посуди сама: щупать пустился, как только батюшка ушел. Святая сила ему мешала.
- Ну и слабосильный же он чертишко, - пряча смущение, усмехнулась Катя. - Барин-то, слава Богу, не шибко сильно повредился-то!
- Не сильно-то не сильно, - Параша потупилась.
- Чего тебе не по нраву, говори! - Катя в волнении ухватила подругу за рукав.
- Погоди, щас погляжу тихонько… - Параша вышла. Канула минута, затем другая, и Катя, в нетерпении высунувшись из-за двери, увидела подругу, неподвижно стоящую, наклонясь, над диваном. Заметя Катю, она тихонько поманила ее рукой.
Роскоф, казалось, спал.
- Видишь?
В слабом свете раннего вечера было видно, что повязка пропиталась насквозь.
- Руда не унимается.
Корпия вся вышла, и девочки разорвали найденные в доме полотенца. Вскоре промокли и они.
- Эдак вить можно и не проснуться, - сквозь зубы проговорила Катя, вглядываясь в безмятежное лицо француза.
- Господи, да где же батюшка?! - простонала Параша. - Может, при нем уймется, не простое это кровотеченье, чую, не простое! Не бывает так, чтоб из такого места так лило, не бывает, да и все!
Даже в полусвете вечера было видно, как под глазами молодого человека ложатся темные круги.
- Парашка, умрет, как пить дать, истечет!!
- Ты погоди… - Параша, казалось, колебалась. - Не простой вить порез, наговоренный, ой, вдруг не смогу?
- Да хоть попытайся! Чего терять-то!
- Есть чего терять, - лицо Параши странно повзрослело. - Не управлюсь, так ён меня вить схватит. Только не на недолго, как тебя, за самую за селезенку. Мне уж тогда его не стряхнуть.
Под Роскофом, вокруг груды черных полотенец, ширилось пятно. Капли с жутковатым стуком падали на дощатый пол.
- Страшно, касатка?
- Еще как страшно… - Параша глубоко, горько вздохнула, некоторое время понаблюдала за извивающейся по полу струйкой, а затем взглянула на Катю. Голубые глаза ее казались в темноте серыми, и взгляд их был спокоен.
- Ты вот чего, Катерина. Первое - свечу зажги, лунеет совсем. Второе - выйди, да двери-то я за тобой запру. Ты железяку-то его возьми, принеси во двор воды колодезной, да трижды с "Богородице Дево" облей ее из ведра, чтоб ни капли руды на лезвии не осталось. А после уж походи с ней по двору, в ножны не клади, да следи, чтоб кто не помешал мне, покуда сама не позову. Уразумела?
- Не тревожься, касатка, все сделаю!
Через минуту Катя внесла уже пляшущий на фитиле сального огарка огонек, подхватила одной рукою шпагу Роскофа, а другой свой плащ и стукнула дверью. Параша накинула засов.
- Медлить нельзя, а пугаться поздно.
Параша тщательно вымыла под медным рукомойником запачканные кровью руки, отерла насухо, а затем подошла к спящему. Присевши на край дивана, но так, чтобы не замочить ни подола, ни башмаков, девочка подняла левую руку раненого и взялась за нее, с силой переплетя его пальцы со своими. То же самое проделала она и с правою рукой. Теперь ладони их были прижаты, а пальцы переплетены.
- Течет река, красны берега, красна вода, плывет по реке беда, - Параша говорила быстрым и громким шепотом. - Плотину творю, слова говорю, слова секретные, из сундука заветного. Плотиной река затворися, от слова кровь-руда остановися! По жилам теки, из тела не моги! Душа в теле оставайся, кровь-руда затворяйся!
Огонь свечи запрыгал, заметались тени на потолке. На лбу девочки проступила испарина. Каждое слово казалось тяжелым, словно язык ворочал пудовую тяжесть.
- Плывет плотва по воде, а душа в кровь-руде, - продолжала шептать Параша. - Плотва не на берег, кровь не из раны! Рыба без воды не скачи, душа без тела не трепещи! Рыба плыви, тело живи!
Все тяжелей делался язык и словно бы не хотел слушаться. Параша вспомнила вдруг, как допила маленькой что-то темное и очень-очень сладкое, оставшееся на господском столе в серебряном стаканчике. Годов пять было тогда ей, не боле, и уж как она напугалась, обнаружив, что язык заплетается, не выговаривая верно самые простые слова. Что-то похожее происходило с девочкой и сейчас. Вот только позволить языку плохо выговаривать слова было нельзя, никак нельзя на сей раз.
Ветер жалостно завывал в трубе. Огонь свечи сделался слабее. Тени на потолке сгустились в подобье огромной черной руки, начавшей сжиматься в горсть. Казалось, рука искала, кого ухватить. Параша со всех сил сжала пальцами пальцы Роскофа, втиснула свои ладони в его.
- Зверь мимо капкана, кровь-руда мимо раны! Зарастай земля травой, рана плотью живой! Слово по секрету, а в доме двери нету! Злой ворон на коньке сидит, поживу себе глядит! Чернокрылый прочь, убирайся в ночь! Светлый день настает, исцеленье несет! Будь по моему слову, замок запечатан.
Параша выскользнула пальцами из рук Роскофа. Те бессильно упали. Отерев рукою лоб, девочка наклонилась над раной, приложила к ней сухой краешек полотенца. Полотно покраснело чуть-чуть, но не намокло.
- Неужто поклу…полу…чись..лось? - Язык опьянел, но теперь Параша уже не боялась.
Рука на потолке раздробилась. Огонь свечки горел ровно, ровным было дыхание Роскофа.
Пошатываясь, Параша добрела до дверей.
Отец Модест и Катя дожидались у крыльца.