И поэтому совсем не злится на магуса за свои портреты, попавшие в руки каждому альясскому стражнику.
2
…Фантин пришел в себя сам, никто не щекам не хлопал, водой холодной не обливал. Воду всю пустили на тушенье пожара, к тому времени почти уже погасшего: огонь сожрал все, что мог сожрать, и сам собой устранился. Так что заливали уголья - больше из рьяности: господин магус, который, как известно, к самому подесте вхож, велел прибрать за собой; ресурдженты (приказавшие часом ранее поджечь рыбацкие хибары, чтобы "вынудить кое-кого к активным действиям") снисходительно молчали, не вмешивались. Стражники мигом смекнули, чем пахнет это лично для них, и занялись уборкой: построили в цепочку погорельцев, сами встали с ведрами, барджелло отчаянно командовал, надрывая горло: "Дружней! Дружней!" и все такое. Дружней не получалось, поскольку буквально только что одни из ведерной цепочки вязали других - и обе стороны еще помнили это.
Мессер Обэрто тем временем взялся за ресурджентов. Продемонстрировал им свою licentia, полюбопытствовал, по какому праву уважаемые братья творят бесчинства, жгут дома простого люда, берут в плен и подвергают пыткам мирных граждан? Фантин, уж на что циничный тип, а и тот пожалел бедняг, таким тоном разговаривал с ними магус.
Но тут Лезвие Монеты вспомнил, что недурно бы и о себе побеспокоиться. Он лежал, где упал, но уже развязанный, под голову кто-то заботливо подсунул стражницкий плащ. Рядом, вполоборота к "виллану", сидел на корточках Малимор и с явным наслаждением наблюдал за тем, как магус разделывает под орех ресурджентов.
Фантин закашлялся, привстал на локте, но ойкнул от боли и повалился на бок. Как раз чтобы рассмотреть живописную картину "Единенье трудяг невода и мастеров алебарды".
- Очнулся, - подытожил Малимор. - Быстро ты. Молодец.
Лезвие Монеты промолчал, растирая запястья, потом вспомнил и приблизил к лицу руку с перстнем. Пожар угас, но солнце уже взошло, так что смог рассмотреть и кроликов, и шпаги, все как мессер Обэрто говорил.
Вот дела!
Это что же выходит?..
- Не уверен, мессер, что ваша licentia дает право задавать подобные вопросы, но поскольку так уж получилось и мы работаем по одному и тому же делу, отвечу. - Фра Клементе выдержал нужную паузу, потом достал из кармана кошелек, найденный в хибаре Марка. - Едва мы прибыли в город, как два свидетеля сообщили нам, что несколько дней назад видели здесь призрак. Судя по описанию, имело место несанкционированное воскрешение. Поэтому прежде, чем выполнять то, ради чего нас, собственно, пригласили в город, мы решили обследовать данный район - и тотчас засекли следы возмущения в вероятностном поле. Да, колебания не превышали нормы - тогда. Однако тех самых "несколько дней" назад картина скорее всего была принципиально иной. Понимаете, о чем я говорю, мессер?
Магус кивнул. Он понимал.
Фантин - нет.
- То есть вы хотите сказать, что, сами того не ожидая, обнаружили следы… - мессер запнулся и какое-то время молчал, будто получил удар под дых. Лезвие Монеты даже пожалел его: сперва под выстрел подставился, потом ядом траванули, теперь пробежки по ночному городу… Тут у кого угодно со здоровьем нелады начнутся.
- Что же, да, это многое объясняет, - заявил он, немного придя в себя. - И все-таки, фра Клементе, прошу вас не беспокоиться… хотя бы до полудня. Оставьте в покое этих людей и ступайте-ка на виллу к нашему общему работодателю. Я же… я вынужден откланяться и завершить кое-какие незаконченные дела. Что касается следа, который вы обнаружили, то смею вас заверить: никаких связанных с ним волнений (и в вероятностном поле, и, так сказать, в социуме) не будет. Заявляю это со всей ответственностью.
- И все-таки…
- В полдень, фра Клементе. Сегодня в час Единорога я соберу всех заинтересованных особ на вилле синьора Леандро и разъясню, что к чему. А теперь прошу вас…
Ресурдженты переглянулись: младший был растерян, старший - явно недоволен, - но спорить не стали. Пожав плечами, они отправились по узкой улочке в Верхний Альяссо. Барджелло сунулся было "может, выделить людей для сопровождения", но встретил холодный взгляд фра Клементе и, отдав честь, вернулся к своим подопечным.
А мессер Обэрто поспешил к Фантину и Малимору. Сейчас было особенно заметно, что в походке его появились некоторые скованность, болезненность.
- Пришел в себя, - отметил он, встав перед Лезвием Монеты и тяжело опираясь на трость. - Ну, поднимайся да не забудь поблагодарить этого вот проныру-сервана, который очень любит, "чтоб все по справедливости". Иначе бы даже я со всеми своими полномочиями не спас тебя. А ты, - повернулся он к Малимору, - отвечай да поживее: где она жила?
Тот сперва строил из себя дурачка: "вы о ком?" да "не возьму в толк, с чего вы решили", - но магус только устало велел: "Не дури. Сам же видишь, времени у нас всего ничего…" - и Малимор тотчас вскочил, готовый провести к нужному дому.
- А я?
- А ты - давай с нами. Идти-то сможешь?
Фантин кивнул, поднялся-таки с земли и убедился, что идти сможет. Вот бежать - уже нет.
- Я тоже, - горько усмехнулся мессер Обэрто. - Ладно, пойдем потихоньку. Глядишь, и дошкандыбаем, а?
- Э-э-э…
- Спрашивай.
- Как вы догадались, что ресурдженты явились воскрешать кого-то из Циникулли?
- Не воскрешать, сынок, не воскрешать. А совсем наоборот. Догадался? Так, птички напели. Еще вопросы?
- Перстень… чего мне теперь с ним делать?
- Как "чего"?! - встрял возмущенный Малимор. - Носить. По справедливости!
- Оставь пока у себя, - добавил магус. - Там разберемся.
3
Перстень с непривычки немного жмет, и Фантин неосознанно вертит его на пальце так и сяк, пристраивая поудобней.
И из-за этого чуть не роняет на пол теплый сопящий сверток, который тут же отзывается недовольным пыхтеньем и чмоканьем. Хорошо хоть не разревелся и не напрудил в пеленки - было бы конфузу, в библиотеке-то самого синьора Леандро!
Тем временем дверь скрип-поскрии - и входят, гоня перед собою стойкую ароматную волну, ресурдженты. Оба гладко выбриты и хорошо отдохнули, как следует перекусили, это и по лицам видно, и по осанке. Они вчера, небось, туда-сюда из Верхнего в Нижний и обратно не бегали, а ходили неспешно, чинно. Теперь заявились выслушивать объяснения магуса.
Градоначальничий распорядитель - худощавый дядька с кислой рожей - уважительно поводит рукой в сторону двух пустующих кресел в дальнем углу комнаты, напротив двери. Садитесь, значит, и извольте подождать, синьор Леандро скоро пожалуют.
Фра Клементе и, с едва заметным запозданием, фра Оттавио здороваются с мессером Обэрто. Старший алоплащник любопытствует:
- Как прошли утренние изыскания? Разрешились ли вопросы, которые столь взволновали вас тогда?
- Разрешились. В свое время я подробнейшим образом расскажу обо всем.
- А это… - фра Клементе запнулся, подбирая подходящее выражение, - эти чада - результат оных изысканий? - от растерянности алоплащник, и так выражающийся кучеряво, вообще переходит на архаичный штиль.
- В некотором смысле, - туманно отвечает мессер Обэрто. - О чем тоже будет сказано в свое время.
Ресурджент, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, кивает, алоплащники проходят и усаживаются в предназначенные для них кресла. Оба готовы ждать, сколько будет нужно.
Впрочем, ждать как раз уже не нужно.
Дверь распахивается, распорядитель торопливо провозглашает о явлении отца и сына Циникулли. Синьор Леандро входит первым: шитые золотом одежды, уверенный шаг, породистый профиль, взгляд суровый. Одно слово: градоправитель! Весь в заботах об общественном благе, весь в трудах праведных, ни минуты для личного счастья. Наверное, именно годы забот придали его лицу такое истрепанное, затертое выражение, сделали щеки отвислыми, губы - чрезмерно пухлыми, как будто в драке с судьбой-злодейкой синьор Леандро не раз получал по губам, вот и не могут никак зажить, вздуваются, нижняя немного оттопырена. А он знает про недостатки своей внешности и только злее становится, потому что ничего не может поделать. С собой - ничего; только с другими.
Синьор Леандро небрежно кивает присутствующим, недовольно морщится, заметив на руках у Фантина и мессера Обэрто по младенцу, но молча проходит и опускается в высокое кресло, не кресло - трон, изъязвленный резьбою, с чудовищно неприятными на вид фигурками на подлокотниках и спинке; синьор Леандро садится, величественно возложив на эти фигурки свои полноватые руки, и Фантин мысленно передергивается от отвращения.
Чтобы не выдать своих чувств, Лезвие Монеты отводит взгляд - и замечает второго Циникулли, Циникулли-младшего… своего родного отца? Синьор Грациадио оказывается неожиданно юным и каким-то хворобливым на вид. Одет он, кстати, совершенно в тон своей внешности, то есть никак: бесформенные плащ и жюстокор самых невзрачных цветов, берет угловатый, с куцым пером, панталоны на коленях вздуваются пузырями, провисают, пышные банты на них трепыхаются завявшими, мясистыми цветами.
И это, изумляется Фантин, мой отец?! О Мадонна, ничего себе повезло!
Впрочем, синьору Леандро повезло-то еще меньше: такого дохляка иметь в качестве наследника…
Младший Циникулли пересекает комнату и присоединяется к отцу; его трон пониже, да и менее изысканно украшен.
- Ита-ак, - тянет синьор Леандро, оглядев присутствующих, - кажется, все в сборе. Начнем, господа. Но прежде… мессер Обэрто, обязательно ли присутствие здесь этих двух младенцев? Если вам не на кого их оставить, я позову служанку, она приглядит…
- Обязательно, - прерывает его магус. - Так что действительно давайте начинать.