Вслед за Удаловым вышел подросток Николай Гаврилов с учебниками и тетрадками под мышкой и сказал матери, высунувшейся из окна ему вслед:
- Мама, не утруждай себя. У тебя давление. А картошку я почищу, как только вернусь с практики.
Это тоже был добрый знак. Профессор проводил Гаврилова взглядом и потом перекинулся несколькими словами с его матерью.
Убедившись, что препарат никому из его знакомых не повредил, профессор совершил разведочный поход в магазин к Римме.
Римма скучала. Ей не с кем было воевать и ругаться. Вместо обычной нетерпеливой толпы тунеядцев в магазине ошивались лишь два субъекта, их лица профессору были незнакомы.
Лев Христофорович купил у Риммы две бутылки лимонада и сказал тунеядцам лукаво: "Вы у меня еще напьетесь. Вы еще потрудитесь, голубчики". Тунеядцы огрызнулись, не поняв слов профессора. А Минц поспешил домой.
По дороге он повстречался со знакомыми малярами. Они несли кисти и ведра на новый объект.
- Привет, папаша, - сказали они профессору. - Славно мы вчера потрудились.
- Сегодня не переутомляйтесь, - заботливо проговорил Минц.
- Не беспокойся, не переутомимся, - ответили маляры. - Но и поработаем с удовольствием.
Счастливая улыбка не покидала лица профессора. Он дошел до угла Пушкинской улицы, и тут улыбка сменилась выражением крайней тревоги.
Посреди Пушкинской улицы, рядом с катком и генератором, стояли группой дорожники в оранжевых жилетах и пластиковых касках. Перед бригадой, как Суворов перед строем Фанагорийского полка, шагал Удалов, держа в одной руке темную, знакомую профессору бутылку, в другой - столовую ложку. Он наливал в нее жидкость из бутылки и протягивал ложку очередному ремонтнику.
- Это вакцина, - приговаривал Удалов. - От эпидемии гриппа. Из области прислали. По списку. Обязательный прием внутрь.
Рабочие и техники послушно раскрывали рты и принимали жидкость.
- Корнелий Иванович, остановитесь! - крикнул профессор, подбегая к Удалову.
Но Удалов сначала убедился, что последний член бригады принял лекарство, и лишь затем обернулся к профессору и отвел к стоящему поодаль дереву.
- Вы меня, конечно, простите, что без разрешения. Но в интересах дела, - сказал он вполголоса, чтобы не услышали дорожники. - Они сегодня у меня до ночи проработают, а то квартальный план горит. Это не повредит. Пусть хоть разок выложатся. Я и в конторе вакцинацию провел, и в диспетчерской. По моим расчетам, к вечеру план выполним и выйдем в передовики.
- Ну как же так, - укоризненно произнес профессор. - Вам же пришлось, наверное, ночью ко мне в комнату заходить. Вы же могли споткнуться, упасть…
Добрый профессор был расстроен.
- Не беспокойтесь, Лев Христофорович, - ответил Удалов. - Я же с фонариком.
Он обернулся к дорожникам и сказал зычно:
- За работу, друзья.
Но с дорожниками творилось нечто странное. Они не стремились к лопатам и технике. Напевая, они сошлись в кружок, и бригадир помахал в воздухе рукой, наводя среди них музыкальный порядок.
- Что происходит? - удивился Удалов.
Бригадир поднял ладонь кверху, призывая к молчанию. Затем сказал:
- Раз-два-три!
И бригада затянула в четыре голоса сложную для исполнения грузинскую песню "Сулико".
Как пораженный громом, Удалов стоял под деревом. Окна в домах раскрывались, и люди прислушивались к пению, которому мог бы позавидовать ансамбль "Орэра".
- Что? Что? - Удалов гневно смотрел на профессора. - Это ваши штучки?
- Минутку… - Профессор поднес к носу пустую бутылочку. - Я так и думал. В темноте вы перепутали посуду. Это препарат для исправления музыкального слуха и создания хоровых коллективов.
- О, ужас! - воскликнул Удалов. - И сколько они будут петь?
- Долго, - ответил профессор.
- Но что тогда творится в конторе?
- Не убивайтесь, - сказал профессор, прислушиваясь к стройному пению дорожников, - можно гарантировать, что ваша стройконтора возьмет в области первое место среди коллективов самодеятельности.
- Ну что ж, - сказал печально Удалов. - Хоть что-то…
Любимый ученик факира
События, впоследствии смутившие мирную жизнь города Великий Гусляр, начались, как и положено, буднично.
Автобус, шедший в Великий Гусляр от станции Лысый Бор, находился в пути уже полтора часа. Он миновал богатое рыбой озеро Копенгаген, проехал дом отдыха лесных работников, пронесся мимо небольшого потухшего вулкана. Вот-вот должен был открыться за поворотом характерный силуэт старинного города, как автобус затормозил, съехал к обочине и замер, чуть накренившись, под сенью могучих сосен и елей. В автобусе люди просыпались, тревожились, будили утреннюю прохладу удивленными голосами.
- Что случилось? - спрашивали они друг у друга и у шофера. - Почему встали? Может, поломка? Неужели авария?
Дремавший у окна молодой человек приятной наружности с небольшими черными усиками над полной верхней губой также раскрыл глаза и несколько удивился, увидев, что еловая лапа залезла в открытое окно автобуса и практически уперлась ему в лицо.
- Вылезай! - донесся до молодого человека скучный голос водителя. - Загорать будем. Говорил же я им: куда мне на линию без домкрата? Обязательно прокол будет. А мне механик свое: не будет сегодня прокола, а у домкрата все равно резьба сошла!..
Молодой человек представил себе домкрат с намертво стертой резьбой и поморщился: у него было сильно развито воображение. Он поднялся и вышел из автобуса.
Шофер, окруженный пассажирами, стоял на земле и рассматривал заднее колесо, словно картину Рембрандта.
Мирно шумел лес. Покачивали гордыми вершинами деревья. Дорога была пустынна. Лето уже вступило в свои права. В кювете цвели одуванчики, и кареглазая девушка в костюме джерси и голубом платочке, присев на пенечек, уже плела венок из желтых цветов.
- Или ждать, или в город идти, - сказал шофер.
- Может, мимо кто проедет? - выразил надежду невысокий плотный белобрысый мужчина с редкими блестящими волосами, еле закрывающими лысину. - Если проедет, мы из города помощь пришлем.
Говорил он авторитетно, но с некоторой поспешностью в голосе, что свидетельствовало о мягкости и суетливости характера. Его лицо показалось молодому человеку знакомым, да и сам мужчина, закончив беседу с шофером, обернулся к нему и спросил прямо:
- Вот я к вам присматриваюсь с самой станции, а не могу определить. Вы в Гусляр едете?
- Разумеется, - ответил молодой человек. - А разве эта дорога еще куда-нибудь ведет?
- Нет, далее она не ведет, если не считать проселочных путей к соседним деревням, - ответил плотный блондин.
- Значит, я еду в Гусляр, - сказал молодой человек, большой сторонник формальной логики в речи и поступках.
- И надолго?
- В отпуск, - сказал молодой человек. - Мне ваше лицо также знакомо.
- А на какой улице в Великом Гусляре вы собираетесь остановиться?
- На своей, - сказал молодой человек, показав в улыбке ровные белые зубы, которые особенно ярко выделялись на смуглом, загорелом и несколько изможденном лице.
- А точнее?
- На Пушкинской.
- Вот видите, - обрадовался плотный мужчина и наклонил голову так, что луч солнца отразился от его лысинки, попал в глаз девушке, создававшей венок из одуванчиков, и девушка зажмурилась. - А я что говорил?
Он радовался, как следователь, получивший при допросе упрямого свидетеля очень важные показания.
- А в каком доме вы остановитесь?
- В нашем, - сказал молодой человек, отходя к группе людей, изучавших сплюснутую шину.
- В шестнадцатом?
- В шестнадцатом.
- Я так и думал. Вы будете Георгий Боровков, Ложкин по матери.
- Он самый, - ответил молодой человек.
- А я - Корнелий Удалов, - сказал плотный блондин. - Помните ли вы меня - я вас в детстве качал на колене?
- Помню, - сказал молодой человек. - Ясно помню. И я у вас с колена упал. Вот шрам на переносице.
- Ох! - безмерно обрадовался Корнелий Удалов. - Какая встреча. И неужели ты, сорванец, все эти годы о том падении помнил?
- Еще бы, - сказал Георгий Боровков. - Меня из-за этого почти незаметного шрама не хотели брать в лесную академию раджа-йога гуру Кумарасвами, ибо это есть физический недостаток, свидетельствующий о некотором неблагожелательстве богов по отношению к моему сосуду скорби.
- К кому? - спросил Удалов в смятении.
- К моему смертному телу, к оболочке, в которой якобы спрятана нетленная идеалистическая сущность.
- Ага, - сказал Удалов и решил больше в этот вопрос не углубляться. - И надолго к нам?
- На месяц или меньше, - сказал молодой человек. - Как дела повернутся. Может, вызовут обратно в Москву… А с колесом-то плохо дело. Запаска есть?
- Без тебя вижу, - ответил шофер, с некоторым презрением глядя на синий костюм, на импортный галстук, повязанный несмотря на утреннее время и будний день, и на весь изысканный облик молодого человека.
- Запаска есть, спрашивают? - вмешался Удалов. - Или тоже на базе оставил?
- Запаска есть, а на что она без домкрата?
- Ни к чему она без домкрата, - подтвердил Удалов и спросил у Боровкова: - А ты за границей был?
- Стажировался, - сказал Боровков. - В порядке научного обмена. Надо будет автобус приподнять, а вы тем временем подмените колесо. Становится жарко, а люди спешат в город.
- Ну и подними, - буркнул шофер.