За рекой виднелись зеленые верхушки деревьев, а над гребнем берега вздымались еще более высокие исполины, и небо над ними было чернее всего. И эти тучи окутывали его сердце мраком, ибо они говорили о присутствии Смерти, о том, что замок осажден не одними лишь людьми. Ему пришло в голову, что он может навлечь опасность на других, что Смерть, охотившаяся за ним, может забрать других - тех, кто окажется рядом. И этот его враг может принести гибель Кер Веллу и его народу, которому он пришел помочь. Он все больше укреплялся в этой мысли, впадая все в более безысходное отчаяние.
- Возвращайся, - прошептал ему голос, обещая мир и покойные сны. - Ты выполнил свой долг в Кер Велле. Возвращайся.
- Господин, - промолвил чистый человеческий голос, и, обернувшись, он увидел Бранвин в плаще и капюшоне. На мгновение он смутился, но тут же пришел в себя и низко поклонился ей.
- Ты, кажется, печален, - промолвила она. - Там есть какое-нибудь движение?
Он пожал плечами, взглянул через выступ стены и вновь повернулся к ней, к ее бледному лицу, обрамленному вышивкой накидки, к ее глазам, столь же изменчивым, как бегущие облака, которые отражали его собственные страхи, когда он колебался, и мужество, когда он был бесстрашен.
- Похоже, они не любят дождя, - заметил он. - А твой отец и мой отец, да и сам король скоро подойдут и покажут им кое-что еще, что им также не понравится.
- Все это длится уже так долго, - промолвила она.
- Теперь уже недолго, - ответил он с отчаянной надеждой.
Бранвин взглянула на него и посмотрела на поле, простиравшееся внизу, и так они стояли, черпая утешение друг в друге. Птицы опустились на камень… мокрые и взъерошенные; она принесла с собой корку хлеба и, разломив ее, стала крошить, провоцируя драку, хлопанье мокрых крыльев и удары клювами.
- Чаровница, - дохнула Арафель ему в самое сердце. - Они перестали быть самими собой; ее всегда забавляло это.
Но Киран не обратил внимания на голос, ибо взор его был прикован к Бранвин: он обнаруживал, как изящно ее лицо, как оно бледно в этот хмурый день, как светятся ее глаза, удивлявшие его смелым взглядом, от которого туманилась голова.
Мальчик, промчавшись мимо, остановился неподалеку: беззвучно он указал им на поле и бросился дальше. С дурным предчувствием Киран обернулся и взглянул за стены, ибо там произошли перемены. Отделившись от неприятельского лагеря, к замку спешила группа всадников. Как только их заметили другие часовые, в Кер Велле началась суматоха. Киран взглянул на Бранвин и, увидев, как исказилось ее лицо, протянул руку, чтобы успокоить ее. Ее холодные пальцы сжались вокруг его ладони. Они стояли и смотрели, как приближается вражеский разъезд.
- Они хотят говорить, - заметил Киран, видя малочисленность всадников. - Это не штурм.
Скага с грохотом взлетел по ступеням к зубцу стены и, перегнувшись через укрепление, мрачно уставился на приближающегося врага.
- Моя госпожа, - промолвил он Бранвин, взглянув на них обоих, - прошу тебя, уйди под прикрытие. Я не хотел бы вверять тебя случаю. Я не хотел бы, чтобы тебя видели.
- Я останусь, - промолвила Бранвин. - На мне плащ.
- Тогда хотя бы отойди от края, - попросил ее Скага и двинулся вдоль стены, отдавая распоряжения своим людям.
Враг подскакал уже совсем близко - группа всадников со знаменами - в основном с красным боровом Ан Бега и черными стягами Кер Дава. Но через луку одного седла было перекинуто и другое знамя, волочившееся по земле, которое они подняли перед стенами и показали. И крик ярости сотряс стены Кер Велла, ибо это было зеленое знамя их собственного господина.
- Сдавайтесь, - закричал один из всадников Ан Бега, подъезжая под самые стены. - Ваш замок обречен; ваш господин убит, король разгромлен, и армия его бежала. Спасайтесь сами и спасайте жизни госпожи и ее дочери - мы не причиним им вреда. Скага! Где Скага?
- Здесь! - прорычал старый воин, склоняясь со стены. - Возьми обратно эту ложь! Вы всегда были лжецами, и вы солгали и в первом, и во втором.
Пришпорив лошадь, к воротам подскакал второй всадник, держа на пике какой-то темный шар - голову с запекшимися в крови волосами и с обезображенным лицом. И он швырнул ее в ворота.
- Вот ваш господин! Предлагай свои условия, Скага! Когда вернемся, мы с вами говорить уже не станем.
Госпожа Бранвин напряглась, и рука ее обмякла в ладони Кирана, и когда он прижал ее к себе, желая поддержать, она чуть не упала, повиснув на нем.
- Прочь! - заревел Скага. - Лжецы!
Из всадников кто-то натянул лук.
- Берегись! - закричал Киран, но Скага видел и метнулся в сторону, и стрела просвистела мимо, бесцельно улетев куда-то. В ответ со стен обрушился целый ливень стрел, и всадники не без потерь поскакали прочь, оставив валяться зеленое знамя в грязи и окровавленную голову у ворот Кер Велла.
- Все это ложь! - повернувшись закричал Киран, чтобы его слышали на стенах и во дворе внизу. - Ваш господин послал меня, чтоб я предупредил вас о подобных кознях - фальшивое знамя и изуродованное лицо какого-то бедняги - все это ложь!
Отчаяние сквозило в его призыве, быть может, потому, что сам он верил в него лишь наполовину. Весь замок словно окаменел - никто не шевелился, никто ни в чем не был уверен.
- Когда Ан Бег говорил правду? - загрохотал Скага. - Мы предпочтем послушать гонца короля, чем самые медоточивые их слова. Они знают, что у них осталась последняя надежда. Король выиграл сражение. Король идет сюда с нашим господином, Дру и господином Донна. Кто в этом сомневается?
- То был не мой отец! - откинув капюшон, громким и чистым голосом выкрикнула Бранвин. - Я видела и говорю вам - то не он!
Горстка людей приободрилась, а ее примеру последовали и остальные. Поднялся шум, воины замахали оружием и забряцали щитами, у кого они были.
- Пойдем в замок, - взмолился Киран и взял Бранвин за руку. - Поспешим, твоя матушка могла уже прослышать.
- Похороните ее, - содрогнувшись и зарыдав, распорядилась она, и Киран посмотрел на Скагу.
- Я прослежу за этим, - ответил Скага и, велев своим людям смотреть в оба, направился к воротам. Киран укрыл краем своего плаща Бранвин и повел ее в башню, в свет факелов и тепло, чтобы самим сообщить о происшедшем.
Но отведя Бранвин к матери и дав ей полный отчет, он снова спустился во двор к Скаге.
- Он? - спросил он Скагу, улучив момент, когда их никто не слышал.
- Нет, - ответил Скага, - взор его был темен и суров. - Я знаю это по старому шраму, который был у моего господина; но они обезобразили его до неузнаваемости. Мы похоронили ее. Их ли то был человек или наш - мы не знаем. Скорее их, но к чему рисковать.
Киран ничего не сказал и отвернулся, не удивившись, ибо он сражался со сбродом Ан Бега не первый год, но его продолжало воротить от них. Он жаждал битвы с оружием в руках, чтобы достойно ответить этим людям. Но час еще не настал. Нападающих не было видно. Неприятель надеялся, что увиденное повергнет их в размышления.
Весь день стояла тишина. Киран сидел в зале, пытаясь дремать в те редкие минуты покоя между видениями кровавого поля и еще более страшными зрелищами гневного Элда, шелестящего за стенами. То и дело он просыпался в испуге и долго глядел на привычные домашние вещи - на каменную серость стен или на языки пламени в очаге, прислушиваясь к человеческой речи входящего и выходящего люда. Пришла и посидела с ним Бранвин - и он был благодарен за привнесенный ею мир.
- Киран, - время от времени доносился до него слабый зов, разрушая его спокойствие, но он не обращал на него внимания.
В ту ночь они вдвое увеличили число караульных, не веря уже ни во что; но в зале пылал очаг, и было уютно. К Кирану вернулся аппетит, и снова арфист исполнял им воинственные песни, вселяя в них мужество: и лишь камень мучил его - в ушах его звучали другие мотивы, более медленные и нечеловеческой мелодичности, превращая звучавшие песни в угрюмый диссонанс. И слезы бежали по его щекам. Но арфист принимал их на свой счет и радовался, чувствуя себя польщенным. Киран же не осмеливался ничего сказать.
А дальше его ждала кровать и одиночество, и тьма, но хуже всего - тишина, в которой он слышал лишь внутренние отголоски, и нечем их было заглушить. Он постыдился просить еще света, как малое дитя, и все же пожалел, что не попросил, когда все легли и он остался один.
Он не стал задувать лампаду, так подкрутив фитиль, чтоб он горел как можно дольше. В молчании он с камнем вел войну с воспоминаниями, не принадлежавшими ему, в которых не было ничего человеческого; они становились все явственнее и мощнее за долгие часы одиночества, так что даже пробуждение не ограждало от потока образов, обрушивавшегося на него.
Лиэслиа. И нечто большее, чем воспоминания. Он впитывал природу того, кто лелеял эти сны так долго, гордость, не признававшую ничего, из того, что он считал добрым и красивым, раскидывавшую перед ним такие эльфийские красоты, что на их фоне все бледнело и он ощущал печаль собственного мира. Он попытался снять камень при свете, но это оказалось еще страшнее, ибо он тут же ощутил ноющую боль - осознание того, что часть его пребывала в черном Элде. И тут же он почувствовал, что за ним следят, и ночь стала казаться темнее и мрачнее, а язычок пламени слабее и тусклее. Он поспешно надел цепь себе на шею, дав камню лечь на своей груди, и боль растаяла… зато вернулись мучительные яркие видения.
Потом лампада погасла, и он остался лежать во тьме. В комнате царила мертвая тишина, и отгонять воспоминания ему было все труднее и труднее.
- Спи, - прошептала издали Арафель с жалостью в голосе. - Ах, Киран, спи.
- Я - человек, - ответил он ей шепотом. - Но перестану им быть, если отдамся камню.