Утомившись светски улыбаться и окончательно осознав, что поддерживать разговор на этом уровне бессмысленно, ничего это ему не даст, только время зря пережевываем, а пора бы уже и за ум взяться по-настоящему и выход - найти, совсем он уже было решил откланяться и покинуть этот озаряемый воняющим пожарищем раут, как вдруг, разрезав толпу, на него обрушился, внезапно материализовавшись, невесть откуда взявшийся почти мифический майор с ТОЙ СТОРОНЫ.
Майор этот, огромный и громогласный, как генерал, с ходу вообразил себе (не разобравшись и даже разобраться не попытавшись), что оказавшийся здесь Хозяин - пресловутый, жульем и интеллигуями зацелованный кандидатишко в русские президенты, Хапуга Номер Один, не пойманный до сих пор органами только по недоразумению, - торчит тут с единственной целью: развратить вверенный ему, майору, контингент, купить, обольстить, обдурить, заговорить, глаза им залепить, чтобы пропустили они его, распустяи, нарушив долг и честь, где пропускать не велено. (Сквозь огонь.) Он был слегка пьян, разило от него сладковатым запахом спиртяшки на добрые метр двадцать, и он был громогласен, неподкупен, бесстрашен, ни в какие эти слухи и мистические разговорчики не верил ни на грош, никого на свете не боялся, ненавидел жулье и поганых дерьмократов и ничего этого от народа не скрывал, а резал правду-матку беспощадно, ломтями, под одобрительный ропот толпы, впавшей, как водится, при виде этого окончательного здесь начальства в состояние предупредительной льстивости. Большой и Малый Менты, оба, начальственные инвективы эти выслушивали с обиженным видом незаслуженно заподозренных честных битых фрайеров, помалкивали, но поглядывали теперь на Хозяина с естественным осуждением и неудовольствием. Делать здесь стало совсем уж нечего.
- В письменном виде, пожалуйста, - сказал он майору и сунул ему в нагрудный карман свою визитку. - Я принимаю заявителей по нечетным дням, с двенадцати до четырнадцати...
Майор поперхнулся на полуслове - не потому, что ядовитые вежливости эти его сколько-нибудь задели, а потому как раз, что ничего он за собственным рыком и ревом не расслышал, а расслышать ему их хотелось: Хозяин все-таки, не каждый день с ним разговариваешь. Однако Хозяин повторять ему ничего, разумеется, не стал, а повернулся тут же и пошел сквозь толпу, которая расступалась почтительно и охотно, источая при этом и льстивость, и неприязнь, и изумление, и одобрение, и еще довольно много других, противоположных между собою чувств, которые сами по себе редкими, пожалуй, не были, но редко, однако же, встречались все вместе, разом, в одном букете и в таких концентрациях.
Спокойный, хотя и профессионально настороженный Майкл (он шел впереди, и именно пред его каменным квадратным ликом толпа раздавалась "в стороны, в мрак") проводил его к машинам. Ванечка, как водится, прикрывал собою тылы, ухитряясь каким-то чудесным образом совсем при этом не наступать на пятки.
У машин (они, обе, поставлены были цугом на обочине) имели место какие-то не совсем штатные события. Костя Балуев почему-то был при машинах не один - стоял между ними и крепко придерживал за предплечье некоего мелкого мужичка, который слабо, как бы формально, дергался, норовя освободиться, и при этом смотрел злобно - с видом насмерть перепуганного животного, залетевшего вдруг в западню.
- В чем дело? - осведомился он, подойдя. - Кто таков?
- А вот такая интересная фигура, - пояснил Костя, продолжая придерживать и осаживать. - Сам подошел. С хитрым видом. Подсказал дорогу в объезд - через Сплавной и Некрасово. Примерно десять кэмэ. Но почему-то - шепотом. И вообще явно чего-то скрывает, жлобина. По-моему, так он - наводчик.
- Чей наводчик? - спросил он с естественным недоверием.
- А вот этого, ихнего, Стеньки Разина. Гроб Вакулин которого зовут.
- Гроб?
- Ага. Имя у него по паспорту - Герб, но зовут его в народе ласково - Гроб.
Он пожал плечами и, отворяя дверцу машины, спросил у наводчика:
- Дорога-то хоть приличная?
- Ну! - ответил наводчик. - Нормальная дорога. Как на нее станешь, так и попрешь до самого Некрасова... - говорил он плохо, несвязно, и каша у него была во рту, чтобы понять его, надо было напрягаться, словно он был иностранцем. - И нечего меня хватать, будто я ворюга какая-то... Пусти! Чего ты меня, в самом де...
- Цыц, - негромко сказал Майкл, и наводчик замолчал, словно его заткнули пробкой.
Он включил курсограф, нашел карту района, и тут же обнаружилась и дорога. От того места, где они сейчас стояли на обочине, надо было сдать назад метров пятьсот. Там имело место малоприметное ответвление от автострады вправо: третьесортная дорожка (щебенка с гребенкой) на нежилое ныне селение Сплавной, а потом по краю болота Дубровский Мох на опять же нежилое селение Красная Вишерка. Было там где-то сбоку и названное Некрасово, а далее эта дорога шла на Поддубье, мимо Лушина болота, на Горнецкое, Климково и заканчивала свою тридцатикилометровую дугу у населенного пункта Добрая Вода, совсем рядом с автострадой. Весь объезд этот словно нарочно был кем-то построен на случай огненной баррикады поперек пути Петербург - Москва на отрезке Большая Вишера - Малая Вишера.
- А вы сами-то откуда? - спрашивал между тем снаружи у наводчика подчеркнуто вежливый Ванечка.
- Да с Маловишеры я. Местный.
- А здесь как оказались?
- Так... это... Авария! Я и приехал.
- На чем?
- Как на чем? На этом... на мотоцикле... - Что-то не ладилось у наводчика не только с дикцией, но и с внутренней логикой, говорил он и вообще-то не совсем уверенно, а тут и вовсе его заклинило. - На велосипеде! - поправился он. - А велосипед сперли. Вот я тут и отираюсь. Хотел вам как лучше. Думал вам надо. Срочно. Подсказать хотел, я же знаю места. Местный...
(Или что-то в этом роде. Чем дальше, чем мужичок сильнее обижался, завирался и волновался, тем труднее становилось его разбирать.)
Он высунулся к ним из машины и спросил наводчика:
- Раз вы местный, что там у вас в Красной Вишерке?
- Известно, что: вэче.
- И что там за ВЧ?
- Да откуда нам знать? Солдаты. Машины. Колючка по стене. Говорят, какой-то секретный институт, а нам-то знать - откуда?..
- Вы и в самом деле наводчик?
- Да какой же я наводчик? Да господи! Я же как лучше хотел... Я же вижу: люди в затруднении...
- Цыц, - сказал Майкл.
Он взял микрофон и принялся вызывать генерала Малныча. Генерал откликнулся быстро, и голос у генерала теперь снова был самодоволен, бодр и энергичен - как в самые лучшие времена. У него сразу отлегло от сердца. Видимо, дела если и не улучшились, то по крайней мере перестали ухудшаться. Генерал между тем доложил, что кризис удалось, слава богу, купировать, из комы пациент выведен, хотя состояние и остается пока еще тяжелым. Что-то в его интонациях настораживало, и "Я нужен?" - спросил он впрямую. "Да, конечно", - ответил генерал, но с некоей заминочкой, которая его удивила и насторожила еще более. "Нужен или нет?" - повторил он тоном выше. "Да! Да!" - страстно откликнулся генерал Малныч на этот раз уже без всяких там заминочек, и он решил, что не станет сейчас ничего уточнять и выяснять. Он просто рассказал генералу о своих обстоятельствах и спросил, что тот думает по поводу дороги на Сплавной, Некрасово и дальше. Генерал замялся - на этот раз совершенно уже явственно - и сказал: "Опасно это, Станислав Зиновьевич. Я же докладывал вам - там вакулинцы шалят". - "А если выслать мне кого-нибудь навстречу? На всякий пожарный?.." - "Это можно! - оживился генерал. - Давно пора им по мордам надавать! Я вышлю БТР, Станислав Зиновьевич, прямо сейчас..."
Он вылез наружу и спросил у всей своей команды сразу:
- Ну что? Рискнем?
- Конечно! - немедленно откликнулся Майкл. - Только вот этого с собой прихватим.
- Не имеешь такого права! - подал голос наводчик - малоразборчиво, но с напором.
- Права не имею? - сказал ему Майкл вкрадчиво. - Так вон же милиция. Чего же ты не кричишь караул? Хочешь, пойдем сейчас к ним, обсудим там все вопросы? Не хочешь? Тогда помалкивай в теплую тряпочку и делай, что тебе велят. Иван, блин, Сусанин маловишерский...
Тогда он сказал:
- Отпустите его, Костя.
- Господин Президент! - вскричал Майкл.
- Стас Зиновьич, нельзя! - вскричал Ванечка одновременно и в том же тоне.
А Костя ничего не стал вскрикивать, но приказ начальства тут же выполнил и даже слегка отпихнул от себя подозрительного мужичонку - иди, мол, счастье твое...
- Господин Президент! - наседал Майкл, растерявший в эти секунды все свое чувство юмора. - Я категорически настаиваю. Я, в конце концов, здесь старший охраны. Вы должны прислушиваться ко мне, господин Президент!.. Константин, держи этого жлоба, возьми его, пока он не удрал...
И тут его схватило. Как всегда, ни с того ни с сего и, как всегда, абсолютно некстати. Зазвенело в ушах, мир отдалился, отодвинулся, словно нарисованные мрачные декорации, и отдалились голоса: только на самом краю слышимости гудело, рокотало, ворчало, булькало - взволнованно-настырный Майкл, и бормочущие на холостом ходу двигатели, и по-генеральски взрыкивающий совсем рядом майор... этот-то откуда здесь взялся, он же далеко, где огонь холодеет... задыхается, умирает и никак не умрет, несытый, слабо шевелящийся, уже некрасивый... жалко... А ведь могу сейчас и подковы отбросить, надо же, как глупо... вот будет смешно: ехал друга вытаскивать из темноты на эту сторону да сам в ту же темноту и провалился... Нет. Не сейчас. Не сегодня. Еще. Обещаю... Кто это сказал мне? Давно. Не помню. Но обещание это было тогда нарушено, это - помню...
Среди бормотания, шелеста, тоненького звона и эфирного свиста раздался вдруг - совсем над ухом - напряженный голос Ванечки: