- Откуда я знаю! Ты что думаешь, я тебя критикую, что ли? Да ни в малейшей! Я только говорю, что с ними всегда так: сдаешься им - весь в говне, сопротивляешься, можно сказать, до последней капли крови - все равно в говне... Учреждение такое у них, понимаешь? Невозможно побывать там - и чтобы потом не в говне.
- В несознанку надо было уходить, вот что... - сказал Станислав с тоской. - НЕ ЗНАЮ, НЕ ПОМНЮ, НЕ ДОГАДЫВАЮСЬ... "Да, очень может быть, вы и правы, гражданин майор, может быть, все это так и было, но я-то этого НЕ ПОМНЮ! Мирлин вот помнит, а я - нет".
- Ну да, ну да. "Он говорит, что это было в экстазе, а я точно помню, что это было в сарае..." Как же, разбежался! Неужели же ты думаешь, что у них на такого вот ловкача управы не найдется? Найдется, будь спок! ОРГАНЫ!.. Знаешь что: давай Виконта позовем и надеремся. У меня Танька к мамане своей уехала, в деревню, и детей забрала, так что я человек безусловно вольный...
Так они и поступили - Станислав с Виконтом полностью в говне, а Евгений Малахов - в незапятнанно-белых одеждах.
А на третий день, вечерком, часов этак в восемь, позвонил вдруг майор Красногорский, Вениамин Иванович.
- Здравствуйте, Станислав Зиновьевич! - сказал он радостно, будто сто лет не разговаривали. - ОЧЕНЬ хотелось бы вас повидать.
- Когда? - спросил Станислав мрачно.
- Да хоть сейчас, если можно.
- Вы что, и по вечерам работаете? Я так вот - нет. Давайте тогда уж завтра, что ли, с утра... Хотя подождите, завтра суббота...
- Станислав Зиновьевич, голубчик, это я к вам не по делу. Или, говоря точнее, не совсем по делу. Это у меня к вам разговор сугубо личный.
- О чем это у нас с вами может быть сугубо личный разговор?
- Ну, Станислав Зиновьевич! Не по телефону же!..
- А почему бы и не по телефону? Вы же меня клятвенно заверили, что не прослушивается...
- Ах, Станислав Зиновьевич, ну не будьте вы таким въедливым, поверьте, это и ваших интересах тоже, не только в моих...
В общем, договорились так: через час, у Станислава дома, и чтобы недолго - Станислав человек занятой и усталый.
Когда майор ему позвонил по телефону, он валялся на диване и читал (в пятнадцатый раз) "Гиперболоид инженера Гарина". Теперь пришлось имитировать кипучую плодотворную деятельность - на письменный стол, в круг света, под фамильную лампу с зеленым абажуром, брошены были в нарочитом деловом беспорядке расчеты по давно забытому договору с Двадцать Вторым СКБ, и даже казенный "хьюлетт" с программным управлением был выставлен напоказ и демонстративно включен, дабы мигали красные цифры на дисплее, и вообще...
Нельзя сказать, чтобы он как-то особенно нервничал в ожидании, но и спокойным он себя тоже отнюдь не ощущал. Было ему ясно, что готовится какая-то очередная пакость и что опять он будет весь в говне со всей своей хваленой честностью и нравственной непреклонностью шестиклассника. "Коготок увяз - всей птичке пропасть..." - крутилось в голове его - бессмысленно и обреченно. Зацепили - теперь уж не отпустят. Гасите свет, спускайте воду...
Майор явился с королевской точностью, ровно через час, и предстал не похожий на самого себя - в легкомысленной шелковой бобочке лилейно-белого цвета, в подержанных линялых джинсах, на ногах - неновые кеды, на лице - радушная, совершенно штатская улыбка, в руках - кейс. Вот только улыбка была какая-то неестественно напряженная, а кейс - излишне роскошный. И этот кейс, и эта улыбка неприятно дисгармонировали с заданным (и симпатичным) обликом простого советского кандидата технических наук, забежавшего по случаю - передать привет от ребят из ростовского ВНИИАШа. Но однако же и госбезопасностью от гостя определенно не пахло, что, впрочем, в данной ситуации отнюдь не успокаивало, а, наоборот, настораживало и даже - пугало.
Станислав молча провел его в комнату и пригласил сесть за обеденный стол со скатертью и пепельницей. Вениамин Иванович, поблагодарив, уселся, положил сверкающий кейс перед собою, как бы держа его наготове, и без всякого перехода начал свой текст на тему: я-де здесь не по службе, а по делу, которое касается вас, Станислав Зиновьевич, даже больше, чем меня...
Станислав слушал его вполуха, даже, пожалуй, вовсе не слушал, тоска охватила его и дурное ощущение неизбежной пакости и очередного унижения. Он смотрел на майора, как бы отстраненно признаваясь себе, что движения у него ловкие и точные и что вообще глядится майор в своем внеслужебном обличии действительно вполне даже симпатично: ладный, очень крепкий, и светлые глаза - без всякой этой непреклонной пронзительности, а, наоборот, почему-то как бы ищущие понимания и взывающие к сочувствию... Глядя на него, Станислав вдруг вспомнил навсегда, казалось бы, забытого Дядю Вову - смешного и доброго паренька, замещавшего у них в седьмом классе впавшего вдруг в запой физрука. Дядя Вова тоже был такой вот округло коренастый, простоватый, и глаза его просили о сочувствии. Он занимался каким-то странным видом спорта - он был СИЛОВИК: они там у себя приседали на одной ноге раз по триста, играли двухпудовками, подтягивались на одной руке, и все такое... Дядя Вова мог подтянуться на одной руке ДВЕНАДЦАТЬ раз - в жизни своей никогда больше не видел Станислав человека, способного сделать это даже ОДИН раз...
Вторым планом, впрочем, Станислав отмечал про себя, что в кейсе у майора, скорее всего, находится включенный диктофон, а поэтому вести себя надобно с повышенной осторожностью. Так сказать: "Снизить скорость, повысить внимание..."
Разговорам о том, что все это, мол, "не по делу" и "все это-де в ваших же интересах", он не верил, разумеется, ни малой секунды, и тем более поэтому подозрительным и даже зловещим показалось ему поведение коварного майора, взявшего вдруг сразу же после невнятного своего, явно стандартного, вступления какую-то совершенно несусветную, почти пугающую манеру объяснения.
Наш разговор имеет исключительную важность, объявил майор. МОЖЕТ БЫТЬ, имеет, поправился он тут же и раскрыл свой кейс. Я хочу записать его на пленку, потому что, вполне возможно, мы с вами, МЫ С ВАМИ, подчеркнул он, будем потом заново прослушивать этот наш разговор, и дополнять его, и анализировать. С этими словами он извлек из недр кейса маленький черный (японский, видимо) магнитофончик, включил его (красный огонек загорелся) и демонстративно положил на середину скатерти, а кейс убрал под стол.
Я знаю, что вы боитесь меня, продолжал майор, - нет, не майор, а совершенно штатский человек, Вениамин Иванович Красногорский, явно ощущающий себя сейчас не в своей тарелке, явно нервничающий, совсем ни в себе и ни в чем не уверенный. Я знаю, что вы думаете сейчас, что я хочу вас как-то обмануть, втянуть в грязное дело, завербовать... Нам с вами надо как-то проскочить этот этап. Очень скоро вы поймете, что все у нас обстоит совсем не так и что я вас тоже боюсь и имею для этого весьма серьезные основания.
Сначала беседа наша будет похожа на допрос, продолжал (становясь уже совсем непохожим на себя, - нервно постукивая костяшками обеих рук по скатерти и улыбаясь почти искательно) Вениамин Иванович. Но вы скоро поймете, что никакой это не допрос, а просто мне надо убедиться спервоначалу в правильности своих догадок... То есть я и так в них убежден, иначе бы я не пришел сюда и не заводил бы с вами... Короче, сначала я хочу, чтобы вы искренне и точно ответили на несколько очень простых вопросов. Все они требуют - для начала - только бинарного ответа: да - нет. Они абсолютно вас ни к чему не обязывают. Некоторые ответы я знаю заранее, некоторые - нет, но тут возможны разные варианты, которые я не способен просчитать...
Видимо, именно неестественность, даже - противоестественность ситуации побудила Станислава сказать хоть что-нибудь - остановить этот непонятный поток слов и эмоций, который пугал даже больше, чем отвратительный (пусть!), но незамысловатый при этом нажим в целях сломать и вербануть.
- На одной руке вы сколько раз можете подтянуться? - спросил он неожиданно для себя и, уж конечно, - для майора.
Вениамин Иванович замолчал на полуслове, потрясенно мигнул, а потом обрадовался вдруг, разулыбался, засиял.
- Шесть раз! - сказал он с гордостью. - Но только на правой. А на левой - один, много - два.
- Что ж вы так... - заметил Станислав, совершенно не понимая, что ему теперь делать с полученной информацией. - Надо бы и на левой тоже...
- Не получается, - признался Вениамин Иванович со вздохом, но тут же спохватился. - Я рад, что вы чувство юмора не потеряли, - сказал с искренней доброжелательностью. - Знаете, если люди шутят - дело пойдет.
Станислав не был в этом так уж уверен (да и не шутил он вовсе - просто сорвалась с языка глупость какая-то), но спорить не стал. А Вениамин Иванович продолжал просительно:
- Ну, вы позволите?.. Несколько вопросов?.. - и, не дожидаясь согласия, спросил: - Имя такое - Калитин Александр Силантьевич - вам знакомо?
- Да, - сказал Станислав и, не удержавшись, добавил: - Я же вам уже говорил.
- Он был вашим хорошим другом, правильно?
- Да.
- А почему он вдруг уехал в Москву, вы не знаете?
- Знаю. Но разговаривать об этом не буду.
- Почему?
- Не хочу.
- Но вы не поссорились с ним?
- Нет, конечно. С чего это вдруг?
- Ну, я не знаю... Всякое бывает, согласитесь... Ладно. А Шерстнева Константина Ильича вы знали?
- Уже говорил вам: нет.
- Но вы все-таки попробуйте вспомнить. Я вам сейчас напомню. В пятидесятом вы поступали на физфак, помните?
- Ну.
- Проходили собеседование, так?
- Да. И меня не приняли. Без объяснения причин.